- 1096 Просмотров
- Обсудить
1 Смотри! Обернись! Ведь не поздно. Я не угрожаю, но - жаль... И небо не будет звездно, и ветви остынут дрожа. Взгляни, улыбнись, еще встанешь, еще подойдешь, как тогда. Да нет, не вернешь, не растянешь спрессованные года! И ты не найдешь в себе силы, и я не придумаю слов. Что было - под корень скосило, что было - быльем поросло. 2 Ты меня смертельно обидела. Подождала, подстерегла, злее самого злого грабителя оглушила из-за угла. Я и так и этак прикладываю, как из памяти вырвать верней эту осень сырую, проклятую, обнажившую всё до корней. Как рваный осколок в мозгу, как сабельную примету, я сгладить никак не могу свинцовую оторопь эту. 3 От ногтя до ногтя, с подошв до кистей я всё обвиняю в тебе: смешенье упрямства и темных страстей и сдачу на милость судьбе. Я верил, что новый откроется свет - конец лихорадки тупой, а это - всё тот же протоптанный след для стада - на водопой. Так нет же! Не будет так! Не хочу! Пусть лучше - враждебный взгляд. И сам отучусь, и тебя отучу от жалоб, от слез, от клятв. Прощай! Мне милее холодный лед, чем ложью зажатый рот. Со мною, должно быть, сдружится зима скорее, чем ты сама. Прощай! Я, должно быть, тебя не любил. Любил бы - наверно, простил. А может, впустую растраченный пыл мне стал самому постыл.
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
Шел дождь. Был вечер нехорош, недобрый, неуклюжий. Он извивался у калош сырой гадюкой - лужей. Был ветер въедлив, липок, лжив, зудел и ныл со злости; не только в помыслах кружил,- завинчивался в кости. Небес тяжелая пола до тротуаров висла. Такая небываль была, что всё лишалось смысла. Такая ночь, без слов, без звезд, такая мразь по коже, что стало всё это - до слез на правду непохоже. Такая мраку благодать без чувств и без созвездий, что женщина могла отдать себя в любом подъезде. Отдать без слов, отдать зазря у первого порога. Шел дождь. Шла ночь. Была заря отложена без срока. Был ветер въедлив, скользок мрак, был вечер непроглядный... И вот оно случилось так, неласково, неладно. Он молод был, он баки брил, он глуп был, как колода, он был рождения верзил не нашего приплода. Читатель лист перевернет и скажет: "Что за враки? Ну где в тридцать четвертый год ты встретишь эти баки?" Клянусь тебе, такие есть с тобой бок о бок, рядом, что нашу жизнь и нашу честь крысиным травят ядом. Сырою ночью, смутной тьмой меж луж и туч таятся. А ты - воротишься домой, и фонари двоятся. Двоится жизнь, двоится явь, и - верь не верь про это - хотя бы влет, хотя бы вплавь пробиться до рассвета. Хоть всей премудрости тома подставь себе под локоть... А женщина? Она - сама, Ее - не надо трогать.
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
Глиссером по вечерней медной, тускло плавящейся Оке с дорогою, неверной, бедной схолодавшей рукой в руке. Брызгами разлетаясь на стены, за кормою кипит вода! Всё безрадостнее, всё явственней ветер за плечи рвет года; зеркалами огня кровавыми на осколки разбивши плес, над беспамятными провалами он былое, свистя, унес. Что тут памяти тускло вспыхивать, берега зазря волновать! Эта выдумка вечера тихого неудачна и не нова. Этот путь, прорезаемый глиссером в предвечерний речной туман,- наш, усыпанный водным бисером, завершающийся роман. Берега отдаются сумеркам под жестокую медь зари. Ночь летит с парашюта кувырком, как ни вспыхивай, ни гори. За спиною режет пропеллер наше прошлое без следа... Берега навзрыд захрапели, и без памяти спит вода.
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
Стране не до слез, не до шуток: у ней боевые дела,- я видел, как на парашютах бросаются люди с крыла. Твой взгляд разгорится, завистлив, румянец скулу обольет, следя, как, мелькнувши, повисли в отвесный парящий полет. Сердца их, рванув на мгновенье, забились сильней и ровней. Вот это - и есть вдохновенье прилаженных прочно ремней. Казалось: уж воздух их выпил, и горем примята толпа, и вдруг, как надежда, как вымпел, расправился желтый тюльпан! Барахтаться и кувыркаться на быстром отвесном пути и в шелковом шуме каркаса внезапно опору найти. Страна моя! Где набрала ты таких нерассказанных слов? Здесь молодость бродит крылата и старость не клонит голов. И самая ревность и зависть глядят, запрокинувшись, ввысь, единственной мыслью терзаясь: таким же полетом нестись.
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
Краматорский завод! Заглуши мою гулкую тишь. Пережги мою боль. Помоги моему неуспеху. Я читал про тебя и светлел - как ты стройно блестишь, как ты гордо зеркалишься сталью от цеха по цеху. Это странно, быть может, что я призываю тебя. Представляю твой рост - и мороз подирает по коже. Только ты целиком - увлекая, стыдя, теребя,- и никто из людей эту тяжесть свалить не поможет. Говорят, ты железные можешь чеканить сердца и огромного веса умеешь готовить детали. Ты берешь эту прорву осеннего будня-сырца, чтоб из домен твоих - закаленные дни вылетали. Вдунь мне в уши приказ. Огневою рудой отбелей, чтоб пошла в переплав полоса эта жизни плохая, чтоб и я, как рабочий, присев в полосе тополей, молодел за тебя, любовался тобой, отдыхая. Говорят, и у Круппа - твоим уступают станки, и у Шнейдер-Крезо - не видали таких агрегатов. Но и чувства бывают настолько сложны и тонки, что освоить их сможет никто - как сквозная бригада. Человеческий голос негромок, хоть он на краю, и бывает: все самые тонкие доводы - грубы. Краматорский завод! Вся надежда моя на твою на могучую силу, на горны твои и на трубы.
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
Три века русской поэзии.У меня на седьмом этаже, на балконе,- зеленая ива. Если ветер, то тень от ветвей ее ходит стеной; это очень тревожно и очень вольнолюбиво - беспокойство природы, живущее рядом со мной! Ветер гнет ее ветви и клонит их книзу ретиво, словно хочет вернуть ее к жизни обычной, земной; но - со мной моя ива, зеленая гибкая ива, в леденящую стужу и в неутоляемый зной. Критик мимо пройдет, ухмыльнувшись презрительно-криво: - Эко диво! Все ивы везде зеленеют весной!- Да, но не на седьмом же! И это действительно диво, что, расставшись с лесами, она поселилась со мной!
Составитель Николай Банников.
Москва: Просвещение, 1968.
Взметни скорей булавою, затейница русских лет, над глупою головою, в которой веселья нет. Ты звонкие узы ковала вкруг страшного слова «умрем». А музыка - ликовала во взорванном сердце моем. Измята твоих полей лень, за клетью пустеет клеть, и росный ладан молелен рассыпан по небу тлеть, Яркоголовая правда, ступи же кривде на лоб, чтоб пред настающим завтра упало вчера - холоп! Чтоб, в облаках еще пенясь, истаяла б там тоска! Чтоб город, морей отщепенец, обрушился в волн раскат! Над этой широкой солью, над болью груженых барж - лишь бровь шевельни соболью - раздастся северный марш. Взмахни ж пустыми очами, в которых выжжена жуть,- я здесь морскими ночами хожу и тобой грожу!
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.