- 1161 Просмотр
- Обсудить
Вот и кончается лето, яростно рдеют цветы, меньше становится света, ближе приход темноты. Но — темноте неподвластны, солнца впитавши лучи,— будем по-прежнему ясны, искренни и горячи!
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
Стихи мои из мяты и полыни, полны степной прохлады и теплыни. Полынь горька, а мята горе лечит; игра в тепло и в холод — в чет и нечет. Не человек игру ту выбирает — вселенная сама в нее играет. Мои стихи — они того же рода, как времена круговращенья года.
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
Мозг извилист, как грецкий орех, когда снята с него скорлупа; с тростником пересохнувших рек схожи кисти рук и стопа... Мы росли, когда день наш возник, когда волны взрывали песок; мы взошли, как орех и тростник, и гордились, что день наш высок. Обнажи этот мозг, покажи, что ты не был безмолвен и хром, когда в мире сверкали ножи и свирепствовал пушечный гром. Докажи, что слова — не вода, времена — не иссохший песок, что высокая зрелость плода в человечий вместилась висок. Чтобы голос остался твой цел, пусть он станет отзывчивей всех, чтобы ветер в костях твоих пел, как в дыханье — тростник и орех.
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
Небо — как будто летящий мрамор с белыми глыбами облаков, словно обломки какого-то храма, ниспровергнутого в бездну веков! Это, наверно, был храм поэзии: яркое чувство, дерзкая мысль; только его над землею подвесили в недосягаемо дальнюю высь. Небо — как будто летящий мрамор с белыми глыбами облаков, только пустая воздушная яма для неразборчивых знатоков!
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
Еще за деньги люди держатся, как за кресты держались люди во времена глухого Керженца, но вечно этого не будет. Еще за властью люди тянутся, не зная меры и цены ей, но долго это не останется — настанут времена иные. Еще гоняются за славою — охотников до ней несметно,— стараясь хоть бы тенью слабою остаться на земле посмертно. Мне кажется, что власть и почести — вода соленая морская: чем дольше пить, тем больше хочется, а жажда всё не отпускает. И личное твое бессмертие не в том, что кто ты, как ты, где ты, а — всех земных племен соцветие, созвездие людей планеты! С тех пор, как шар земной наш кружится сквозь вечность продолжая мчаться, великое людей содружество впервые стало намечаться. Чтоб все — и белые, и черные, и желтые земного братства — вошли в широкие, просторные края всеобщего богатства.
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
Вот опять соловей со своей стародавнею песнею... Ей пора бы давно уж на пенсию! Да и сам соловей инвалид... Отчего же — лишь осыплет руладами — волоса холодок шевелит и становятся души крылатыми?! Песне тысячи лет, а нова: будто только что полночью сложена; от нее и луна, и трава, и деревья стоят завороженно. Песне тысячи лет, а жива: с нею вольно и радостно дышится; в ней почти человечьи слова, отпечатавшись в воздухе, слышатся. Те слова о бессмертье страстей, о блаженстве, предельном страданию; будто нет на земле новостей, кроме тех, что как мир стародавние. Вот каков этот старый певец, заклинающий звездною клятвою... Песнь утихнет — и страсти конец, и сердца разбиваются надвое!
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
Нанесли мы венков — ни пройти, ни проехать; раскатили стихов долгозвучное эхо. Удивлялись глазастости, гулкости баса; называли певцом победившего класса... А тому Новодевичий вид не по нраву: не ему посвящал он стихов своих славу. Не по нраву ему за оградой жилище, и прошла его тень сквозь ограду кладбища. Разве сердце, гремевшее быстро и бурно, успокоила б эта безмолвная урна? Разве плечи такого тугого размаха уместились бы в этом вместилище праха? И тогда он своими большими руками сам на площади этой стал наращивать камень! Камень вздыбился, вырос огромной скалою и прорезался прочной лицевою скулою. Две ноги — две колонны могучего торса; головой непреклонной в стратосферу уперся. И пошел он, шагая по белому свету, проводить на земле революцию эту: Чтобы всюду — на месте помоек и свалок — разнеслось бы дыхание пармских фиалок; Где жестянки и щебень, тряпье и отбросы, распылались бы влажно индийские розы; Чтоб настала пора человеческой сказки, чтобы всем бы хватало одеяла и ласки; Чтобы каждый был доброй судьбою отмечен, чтобы мир этот дьявольский стал человечен!
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
О музах сохраняются предания, но музыка, и живопись, и стих — все эти наши радости недавние — происходили явно не от них. Мне пять сестер знакомы были издавна: ни с чьим ни взгляд, ни вкус не схожи в них; их жизнь передо мною перелистана, как гордости и верности дневник. Они прошли, безвкусью не покорствуя, босыми меж провалов и меж ям, не упрекая жизнь за корку черствую, верны своим погибнувшим друзьям. Я знал их с детства сильными и свежими: глаза сияли, губы звали смех; года прошли,— они остались прежними, прекрасно непохожими на всех. Я каждый день, проснувшись, долго думаю при утреннем рассыпчатом огне, как должен я любить тебя, звезду мою, упавшую в объятия ко мне!
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
Приход докучливой поры... И на дороги упали желтые шары прохожим в ноги. Так всех надменных гордецов пригнут тревоги: они падут в конце концов прохожим в ноги.
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
Что такое счастье? Соучастье в добрых человеческих делах, в жарком вздохе разделенной страсти, в жарком хлебе, собранном в полях. Да, но разве только в этом счастье? А для нас, детей своей поры, овладевших над природой властью, разве не в полетах сквозь миры?! Безо всякой платы и доплаты, солнц толпа, взвивайся и свети, открывайтесь, звездные палаты, простирайтесь, млечные пути! Отменяя летоисчисленье, чтобы счастье с горем не смешать, преодолевая смерть и тленье, станем вечной свежестью дышать. Воротясь обратно из зазвездья и в слезах целуя землю-мать, мы начнем последние известья из глубин вселенной принимать. Вот такое счастье по плечу нам — мыслью осветить пространства те, чтобы мир предстал живым и юным, а не страшным мраком в пустоте.
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
Не за силу, не за качество золотых твоих волос сердце враз однажды начисто от других оторвалось. Я тебя запомнил докрепка, ту, что много лет назад без упрека и без окрика загляделась мне в глаза. Я люблю тебя, ту самую,— все нежней и все тесней,— что, назвавшись мне Оксаною, шла ветрами по весне. Ту, что шла со мной и мучилась, шла и радовалась дням в те года, как вьюга вьючила груз снегов на плечи нам. В том краю, где сизой заметью песня с губ летит, скользя, где нельзя любить без памяти и запеть о том нельзя. Где весна, схватившись за ворот, от тоски такой устав, хочет в землю лечь у явора, у ракитова куста. Нет, не сила и не качество молодых твоих волос, ты — всему была заказчица, что в строке отозвалось.
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.