- 1109 Просмотров
- Обсудить
Тускло месяц дальной Светит сквозь тумана, И лежит печально Снежная поляна. Белые с морозу Вдоль пути рядами Тянутся березы С голыми сучками. Тройка мчится лихо, Колокольчик звонок; Напевает тихо Мой ямщик спросонок. Я в кибитке валкой Еду да тоскую: Скучно мне да жалко Сторону родную.
Примечания
О создании этого стихотворения и стихотворения «Кабак» Огарев писал жене 15 декабря 1841 года:
«Я ехал; опять снег, поле. Что-то родное отозвалось в душе. Я думал о России,
и две маленькие пьесы спелись» (Н.П.Огарев. Избранные социально-политические
и философские произведения, т. II. М.: Госполитиздат, 1956, с. 326).
«Дорога» положена самим поэтом на музыку.
Три века русской поэзии.
Составитель Николай Банников.
Москва: Просвещение, 1968.
Anno cholerae morbi1 Все говорят, что ныне страшно жить, Что воздух заражен и смертью веет; На улицу боятся выходить. Кто встретит гроб — трепещет и бледнеет. Я не боюсь. Я не умру. Я дней Так не отдам. Всей жизнью человека Еще дышу я, всею мыслью века Я жизненно проникнут до ногтей, И впереди довольно много дела, Чтоб мысль о смерти силы не имела. Что мне чума?— Я слышу чутким слухом Со всех сторон знакомые слова: Вблизи, вдали — одним все полно духом,— Все воли ищут! Тихо голова Приподнялась; проходит сон упрямый, И человек на вещи смотрит прямо. Встревожен он. На нем так много лет Рука преданья дряхлого лежала, Что страшно страшен новый свет сначала. Но свыкнись, узник! Из тюрьмы на свет Когда выходят — взору трудно, больно, А после станет ясно и раздольно! О! из глуши моих родных степей Я слышу вас, далекие народы,— И что-то бьется тут, в груди моей, На каждый звук торжественной свободы. Мне с юга моря синяя волна Лелеет слух внезапным колыханьем... Роскошных снов ленивая страна — И ты полна вновь юным ожиданьем! Еще уныл «Ave Maria»2 глас И дремлет вкруг семи холмов поляна, Но втайне Цезарю в последний раз Готовится проклятье Ватикана. Что ж? Начинай! Уж гордый Рейн восстал, От долгих грез очнулся тих, но страшен, Упрямо воли жаждущий вассал Грозит остаткам феодальных башен. На Западе каким-то новым днем, Из хаоса корыстей величаво, Как разум светлое, восходит право, И нет застав, земля всем общий дом. Как волхв, хочу с Востока в путь суровый Идти и я, дабы вещать о том, Что видел я, как мир родился новый! И ты, о Русь! моя страна родная, Которую люблю за то, что тут Знал сердцу светлых несколько минут, Еще за то, что, вместе изнывая, С тобою я и плакал и страдал, И цепью нас одною рок связал,— И ты под свод дряхлеющего зданья, В глуши трудясь, подкапываешь взрыв? Что скажешь миру ты? Какой призыв? Не знаю я! Но все твои страданья И весь твой труд готов делить с тобой, И верю, что пробьюсь — как наш народ родной В терпении и с твердостию многой На новый свет неведомой дорогой!
Примечания
1. Anno cholerae morbi — В холерный год (лат.).— Ред.
2. Ave Maria — Радуйся, Мария (лат., католическая молитва).— Ред.
Три века русской поэзии.
Составитель Николай Банников.
Москва: Просвещение, 1968.
Ночь темна. Лови минуты! Но стена тюрьмы крепка, У ворот ее замкнуты Два железные замка. Чуть дрожит вдоль коридора Огонек сторожевой, И звенит о шпору шпорой, Жить скучая, часовой. "Часовой!" - "Что, барин, надо?"- "Притворись, что ты заснул: Мимо б я, да за ограду Тенью быстрою мелькнул! Край родной повидеть нужно Да жену поцеловать, И пойду под шелест дружный В лес зеленый умирать!.."- "Рад помочь! Куда ни шло бы! Божья тварь, чай, тож и я! Пуля, барин, ничего бы, Да боюся батожья! Поседел под шум военный... А сквозь полк как проведут, Только ком окровавленный На тележке увезут!" Шепот смолк... Все тихо снова... Где-то бог подаст приют? То ль схоронят здесь живого? То ль на каторгу ушлют? Будет вечно цепь надета, Да начальство станет бить... Ни ножа! ни пистолета!.. И конца нет сколько жить!
Три века русской поэзии.
Составитель Николай Банников.
Москва: Просвещение, 1968.
Когда я был отроком тихим и нежным, Когда я был юношей страстно-мятежным, И в возрасте зрелом, со старостью смежном,- Всю жизнь мне все снова, и снова, и снова Звучало одно неизменное слово: Свобода! Свобода! Измученный рабством и духом унылый Покинул я край мой родимый и милый, Чтоб было мне можно, насколько есть силы, С чужбины до самого края родного Взывать громогласно заветное слово: Свобода! Свобода! И вот на чужбине, в тиши полунощной, Мне издали голос послышался мощный... Сквозь вьюгу сырую, сквозь мрак беспомощный, Сквозь все завывания ветра ночного Мне слышится с родины юное слово: Свобода! Свобода! И сердце, так дружное с горьким сомненьем, Как птица из клетки, простясь с заточеньем, Взыграло впервые отрадным биеньем, И как-то торжественно, весело, ново Звучит теперь с детства знакомое слово: Свобода! Свобода! И все-то мне грезится - снег и равнина, Знакомое вижу лицо селянина, Лицо бородатое, мощь исполина, И он говорит мне, снимая оковы, Мое неизменное, вечное слово: Свобода! Свобода! Но если б грозила беда и невзгода, И рук для борьбы захотела свобода,- Сейчас полечу на защиту народа, И если паду я средь битвы суровой, Скажу, умирая, могучее слово: Свобода! Свобода! А если б пришлось умереть на чужбине, Умру я с надеждой и верою ныне; Но в миг передсмертный - в спокойной кручине Не дай мне остынуть без звука святого, Товарищ! шепни мне последнее слово: Свобода! Свобода!
Три века русской поэзии.
Составитель Николай Банников.
Москва: Просвещение, 1968.
Сторона моя родимая, Велики твои страданья, Но есть мощь неодолимая, И мы полны упованья: Не сгубят указы царские Руси силы молодецкие,- Ни помещики татарские, Ни чиновники немецкие! Не пойдет волной обратною Волга-матушка раздольная, И стезею благодатною Русь вперед помчится вольная!
Три века русской поэзии.
Составитель Николай Банников.
Москва: Просвещение, 1968.
Была чудесная весна! Они на берегу сидели - Река была тиха, ясна, Вставало солнце, птички пели; Тянулся за рекою дол, Спокойно, пышно зеленея; Вблизи шиповник алый цвел, Стояла темных лип аллея. Была чудесная весна! Они на берегу сидели - Во цвете лет была она, Его усы едва чернели. О, если б кто увидел их Тогда, при утренней их встрече, И лица б высмотрел у них Или подслушал бы их речи - Как был бы мил ему язык, Язык любви первоначальной! Он верно б сам, на этот миг, Расцвел на дне души печальной!.. Я в свете встретил их потом: Она была женой другого, Он был женат, и о былом В помине не было ни слова; На лицах виден был покой, Их жизнь текла светло и ровно, Они, встречаясь меж собой, Могли смеяться хладнокровно... А там, по берегу реки, Где цвел тогда шиповник алый, Одни простые рыбаки Ходили к лодке обветшалой И пели песни - и темно Осталось, для людей закрыто, Что было там говорено, И сколько было позабыто.
Русские поэты. Антология русской поэзии в 6-ти т.
Москва: Детская литература, 1996.
К подъезду!- Сильно за звонок рванул я - Что, дома?- Быстро я взбежал наверх. Уже ее я не видал лет десять; Как хороша она была тогда! Вхожу. Но в комнате все дышит скукой, И плющ завял, и сторы спущены. Вот у окна, безмолвно за газетой, Сидит какой-то толстый господин. Мы поклонились. Это муж. Как дурен! Широкое и глупое лицо. В углу сидит на креслах длинных кто-то, В подушки утонув. Смотрю - не верю! Она - вот эта тень полуживая? А есть еще прекрасные черты! Она мне тихо машет: "Подойдите! Садитесь! рада я вам, старый друг!" Рука как желтый воск, чуть внятен голос, Взор мутен. Сердце сжалось у меня. "Меня теперь вы, верно, не узнали... Да - я больна; но это все пройдет: Весной поеду непременно в Ниццу". Что отвечать? Нельзя же показать, Что слезы хлынули к глазам от сердца, А слово так и мрет на языке. Муж улыбнулся, что я так неловок. Какую-то я пошлость ей сказал И вышел. Трудно было оставаться - Поехал. Мокрый снег мне бил в лицо, И небо было тускло...
Русские поэты. Антология русской поэзии в 6-ти т.
Москва: Детская литература, 1996.
Я сорвал ветку кипариса С могилы женщины святой, И слезы теплые лилися, И дух исполнился мольбой. И тень ее на помощь звал я, И, изнывая в скорби, ей Тревожно тайну поверял я Любви тоскующей моей. И, преклоняясь над могилой, Молил, чтоб из страны иной Мою любовь благословила Она невидимой рукой. И скорби сердца улеглися; Я веры тайной полон был, И тихо ветку кипариса Я в книгу эту положил.
Русские поэты. Антология русской поэзии в 6-ти т.
Москва: Детская литература, 1996.
Я ехал по полю пустому; И свеж и сыр был воздух, и луна, Скучая, шла по небу голубому, И плоская синелась сторона. В моей душе менялись скорбь и сила, И мысль моя с тобою говорила. Все степь да степь! Нет ни души, ни звука; И еду вдаль я горд и одинок - Моя судьба во мне. Ни скорбь, ни скука Не утомят меня. Всему свой срок. Я правды речь вел строго в дружнем круге - Ушли друзья в младенческом испуге. И он ушел - которого как брата Иль как сестру так нежно я любил! Мне тяжела, как смерть, его утрата; Он духом чист и благороден был, Имел он сердце нежное, как ласка, И дружба с ним мне памятна, как сказка. Ты мне один остался неизменный, Я жду тебя. Мы в жизнь вошли вдвоем; Таков остался наш союз надменный! Опять одни мы в грустный путь пойдем, Об истине глася неутомимо, И пусть мечты и люди идут мимо.
Русские поэты. Антология русской поэзии в 6-ти т.
Москва: Детская литература, 1996.
Опять знакомый дом, опять знакомый сад И счастья детские воспоминанья! Я отвыкал от них... и снова грустно рад Подслушивать неясный звук преданья! Люблю ли я людей, которых больше нет, Чья жизнь истлела здесь, в тиши досужной? Но в памяти моей давно остыл их след, Как след любви случайной и ненужной! А все же, здесь меня преследует тоска,- Припадок безыменного недуга, Все будто предо мной могильная доска Какого-то отвергнутого друга...
Русские поэты. Антология русской поэзии в 6-ти т.
Москва: Детская литература, 1996.
Проклясть бы мог свою судьбу, Кто весь свой век, как жалкий нищий, Вел бесконечную борьбу Из-за куска вседневной пищи; Кто в ветхом рубище встречал Зимы суровые морозы, Кто в отупеньи забывал Пролить над милым прахом слезы. Не слушал томно при луне Ни шум ручья, ни звук свирели, А ждал в печальной тишине Пустого дня под свист метели; Кто ликований и пиров Не знал на жизненном просторе, Не ведал сладкой грусти снов, А знал одно сухое горе. Но много сносит человек Средь жажды жить неутолимой, И как бы жалок ни был век - Страшит конец неотразимый!..
Русские поэты. Антология русской поэзии в 6-ти т.
Москва: Детская литература, 1996.
Из края бедных, битых и забитых Я переехал в край иной - Голодных, рубищем едва покрытых На стуже осени сырой. И то, что помню я, и то, что вижу ныне, Не веет отдыхом недремлющей кручине. Я помню смрад курной избы, Нечистой, крошечной и темной, И жили там мои рабы. Стоял мужик пугливо-томный, Возилась баба у печи И ставила пустые щи, Ребенок в масляной шубенке, Крича, жевал ломоть сухой, Спала свинья близ коровенки, Окружена своей семьей. Стуча в окно порой обычной, На барщину десятский звал, Спине послушной и привычной - Без нужды розгой угрожал. Я помню, как квартальный надзиратель, Порядка русского блюститель и создатель, Допрашивал о чем-то бедняка, И кровь лилась под силой кулака, И человек, весь в жалком беспорядке, Испуганный, дрожал, как в лихорадке. Я годы, годы не забыл, Как этот вид противен был... И после мы - друзей в беседе пылкой - О родине скорбели за бутылкой. И вижу я: у двери кабака, Единого приюта бедняка, Пред мужем пьяным совершенно Полуодетая жена В слезах, бледна, изнурена, Стоит коленопреклоненна И молит, чтобы шел домой, Чтоб ради всей щедроты неба Сберег бы грош последний свой, Голодным детям дал бы хлеба. А мимо их спешит народ, Трещат без умолку коляски, И чувствуешь - водоворот, Кружение бесовской пляски... О ты, который упрекал Мой стих за мрачность настроенья, За байронизм, и порицал Меня с серьезной точки зренья, Поди сюда, серьезный человек, Отнюдь не верующий в бедство И уважающий наш век! Взгляни на лик, состарившийся с детства, На хаос жизни пристально взгляни, И лгать не смей, а прокляни Весь этот род болезненный и злобный И к лучшему нисколько не способный.
Русские поэты. Антология русской поэзии в 6-ти т.
Москва: Детская литература, 1996.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.