- 788 Просмотров
- Обсудить
...Врубелевский Демон год от года тускнеет, погасает, так как он написан бронзовыми красками, которые трудно удержать... Сообщение в печати Не может быть, чтоб жили мы напрасно! Вот, обернувшись к юности, кричу: «Ты с нами! Ты безумна! Ты прекрасна! Ты, горнему подобная лучу!» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Так — далеко, в картинной галерее — тускнеет Демон, сброшенный с высот. И лишь зари обломок, не тускнея, в его венце отверженном цветет. И чем темнее бронзовые перья, тем ярче свет невидимой зари, как знак Мечты, Возмездья и Доверья, над взором несмирившимся горит...
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
1 Мы шли на перевал. С рассвета менялись года времена: в долинах утром было лето, в горах — прозрачная весна. Альпийской нежностью дышали зеленоватые луга, а в полдень мы на перевале настигли зимние снега, а вечером, когда спуститься пришлось к рионским берегам,— как шамаханская царица, навстречу осень вышла к нам. Предел и время разрушая, порядок спутав без труда,— о, если б жизнь моя — такая, как этот день, была всегда! 2 На Мамисонском перевале остановились мы на час. Снега бессмертные сияли, короной окружая нас. Не наш, высокий, запредельный простор, казалось, говорил: «А я живу без вас, отдельно, тысячелетьями, как жил». И диким этим безучастьем была душа поражена. И как зенит земного счастья в душе возникла тишина. Такая тишина, такое сошло спокойствие ее, что думал — ничего не стоит перешагнуть в небытие. Что было вечно? Что мгновенно? Не знаю, и не всё ль равно, когда с красою неизменной ты вдруг становишься одно. Когда такая тишина, когда собой душа полна, когда она бесстрашно верит в один-единственный ответ — что время бытию не мера, что смерти не было и нет.
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
Мы по дымящимся следам три дня бежали за врагами. Последний город виден нам, оберегаемый садами. Враг отступил. Но если он успел баллоны вскрыть, как вены? И вот разведчик снаряжен очередной полдневной смены. И это — я. И я теперь вступаю в город, ветра чище... Я воздух нюхаю, как зверь на человечьем пепелище. И я успею лишь одно — бежать путем сигнализаций: «Заражено, заражено»... ...И полк начнет приготовляться. Тогда спокойно лягу я, конец войны почуя скорый... . . . . . . . . . . . . . . . . А через час войдут друзья в последний зараженный город.
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
Маятник шатается, полночь настает, в доме просыпается весь ночной народ. Что там зашуршало, что там зашумело? Мышка пробежала, хвостиком задела... (Никому не видные, тихонькие днем, твари безобидные, ночью мы живем.) Слышишь сухонький смычок ти-ри-ри, ти-ри-ри?.. Это я пою, сверчок,— тири-ри, тири-ри... В темной щелочке сижу, скрипку в лапочках держу... Если вдруг бессонница одолеет вас, лишнее припомнится, страшное подчас,— слушай тихий скрип смычка — тири-ри, тири-ри... Слушай песенку сверчка — ти-ри-ри, ти-ри-ри... И тоску постылую заглушит сверчок — сны увидишь милые: пряник и волчок. Слушай, слушай скрип смычка ти-ри-ри, ти-ри-ри... Слушай песенку сверчка — ти-ри-ри, ти-ри-ри,..
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
Эй, солдат, смелее в путь-дорожку! Путь-дорожка огибает мир. Все мы дети Оловянной Ложки, и ведет нас Юный Командир. Гремят наши пушки, штыки блестят! Хорошая игрушка, дешевая игрушка — коробочка солдат. Командир моложе всех в квартире, но храбрей не сыщешь молодца! При таком хорошем командире рады мы сражаться до конца. Гремят наши пушки, штыки блестят! Отличная игрушка, любимая игрушка — коробочка солдат. Всех врагов мы сломим понемножку, все углы мы к вечеру займем, и тогда об Оловянной Ложке и о Командире мы споем. Гремят наши пушки, штыки блестят! Первейшая игрушка, храбрейшая игрушка — коробочка солдат!
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
1 В синем сапоге, на одной ноге, я стою пред комнаткой твоей... Буки не боюсь, не пошелохнусь — всюду помню о любви своей! Пусть и град, и гром, пусть беда кругом — я таким событьям только рад. Охватив ружье, с песней про Нее — крепче на ноге держись, солдат. 2 В синем сапоге, на одной ноге, под твоим окошечком стою. Буки не боюсь, не пошелохнусь, охраняю милую мою. Пусть беда кругом, пусть и град, и гром — никогда не отступай назад! Охватив ружье, с песней про Нее — крепче на ноге держись, солдат!
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
Мы прощаемся, мы наготове, мы разъедемся кто куда. Нет, не вспомнит на добром слове обо мне никто, никогда. Сколько раз посмеетесь, сколько оклевещете, не ценя, за веселую скороговорку, за упрямство мое меня? Не потрафила — что ж, простите, обращаюсь сразу ко всем. Что ж, попробуйте разлюбите, позабудьте меня совсем. Я исхода не предрекаю, я не жалуюсь, не горжусь... Я ведь знаю, что я — такая, одному в подруги гожусь. Он один меня не осудит, как любой и лучший из вас, на мгновение не забудет, под угрозами не предаст. ...И когда зарастут дорожки, где ходила с вами вдвоем, я-то вспомню вас на хорошем, на певучем слове своем. Я-то знаю, кто вы такие,— бережете сердца свои... Дорогие мои, дорогие, ненадежные вы мои...
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
Как много пережито в эти лета любви и горя, счастья и утрат... Свистя, обратно падал на планету мешком обледеневшим стратостат. А перебитое крыло косое огромного, как слава, самолета, а лодка, павшая на дно морское, краса орденоносного Балтфлота? Но даже скорбь, смущаясь, отступала и вечность нам приоткрывалась даже, когда невнятно смерть повествовала — как погибали наши экипажи. Они держали руку на приборах, хранящих стратосферы откровенья, и успевали выключить моторы, чтобы земные уберечь селенья. Так велика любовь была и память, в смертельную минуту не померкнув, у них о нас,— что мы как будто сами, как и они, становимся бессмертны.
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
Рыженькую и смешную дочь баюкая свою, я дремливую, ночную колыбельную спою, С парашютной ближней вышки опустился наземь сон, под окошками колышет голубой небесный зонт. Разгорелись в небе звезды, лучики во все концы; соколята бредят в гнездах, а в скворечниках скворцы. Звездной ночью, птичьей ночью потихоньку брежу я: «Кем ты будешь, дочка, дочка, рыженькая ты моя? Будешь ты парашютисткой, соколенком пролетать: небо — низко, звезды — близко, до зари рукой подать! Над зеленым круглым миром распахнется белый шелк, скажет маршал Ворошилов: «Вот спасибо, хорошо!» Старый маршал Ворошилов скажет: «Ладно, будем знать: в главный бой тебя решил я старшим соколом послать». И придешь ты очень гордой, крикнешь: «Мама, погляди! Золотой красивый орден, точно солнце, на груди...» Сокол мой, парашютистка, спи... не хнычь... время спать... небо низко, звезды близко, до зари рукой подать...
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
1 Сама я тебя отпустила, сама угадала конец, мой ласковый, рыженький, милый, мой первый, мой лучший птенец... Как дико пустует жилище, как стынут объятья мои: разжатые руки не сыщут веселых ручонок твоих. Они ль хлопотали, они ли, теплом озарив бытие, играли, и в ладушки били, и сердце держали мое? Зачем я тебя отпустила, зачем угадала конец, мой ласковый, рыженький, милый, мой первый, мой лучший птенец? 2 На Сиверской, на станции сосновой, какой мы страшный месяц провели, не вспоминая, не обмолвясь словом о холмике из дерна и земли. Мы обживались, будто новоселы, всему учились заново подряд на Сиверской, на станции веселой, в краю пилотов, дюн и октябрят. А по кустам играли в прятки дети, парашютисты прыгали с небес, фанфары ликовали на рассвете, грибным дождем затягивало лес, и кто-то маленький, не уставая, кричал в соседнем молодом саду баском, в ладошки: «Майя, Майя! Майя!..» И отзывалась девочка: «Иду...»
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.