- 664 Просмотра
- Обсудить
Путешествие. Путевка. Изучение пути. И на каждой остановке так и хочется сойти! В полдень еду, в полночь еду, одинешенька-одна. Только дым летит по следу, только легкая весна. И висит в окне вагона безбилетная звезда. Сквозь пустынные перроны пробегают поезда. Поезда меридианы перешли наискосок, бьются ложечки в стаканах, точно кровь звенит в висок. И бормочут вслух колеса, и поют в любом купе, и от самого откоса золотая кружит степь. Если просят - запеваю, не попросят - помолчу. Никого не вспоминаю и открыток не строчу. Не гуди ты, сердце злое, ты свободно, ты одно. Перестукнется с тобою встречный поезд за окном. Только поезд - мы не встретим ни зазнобы, ни тоски. Только марево да ветер, зеленые огоньки...
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
1 Все, что пошлешь: нежданную беду, свирепый искус, пламенное счастье,- все вынесу и через все пройду. Но не лишай доверья и участья. Как будто вновь забьют тогда окно щитом железным, сумрачным и ржавым... Вдруг в этом отчуждении неправом наступит смерть - вдруг станет все равно. Октябрь 1939 2 Не искушай доверья моего. Я сквозь темницу пронесла его. Сквозь жалкое предательство друзей. Сквозь смерть моих возлюбленных детей. Ни помыслом, ни делом не солгу. Не искушай - я больше не могу... 1939 3 Изранила и душу опалила, лишила сна, почти свела с ума... Не отнимай хоть песенную силу,- не отнимай,- раскаешься сама! Не отнимай, чтоб горестный и славный твой путь воспеть. Чтоб хоть в немой строке мне говорить с тобой, как равной с равной,- на вольном и жестоком языке! Осень 1939
Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.
Я тайно и горько ревную, угрюмую думу тая: тебе бы, наверно, иную - светлей и отрадней, чем я... За мною такие утраты и столько любимых могил! Пред ними я так виновата, что если б ты знал - не простил. Я стала так редко смеяться, так злобно порою шутить, что люди со мною боятся о счастье своем говорить. Недаром во время беседы, смолкая, глаза отвожу, как будто по тайному следу далеко одна ухожу. Туда, где ни мрака, ни света - сырая рассветная дрожь... И ты окликаешь: "Ну, где ты?" О, знал бы, откуда зовешь! Еще ты не знаешь, что будут такие минуты, когда тебе не откликнусь оттуда, назад не вернусь никогда. Я тайно и горько ревную, но ты погоди - не покинь. Тебе бы меня, но иную, не знавшую этих пустынь: до этого смертного лета, когда повстречалися мы, до горестной славы, до этой полсердца отнявшей зимы. Подумать - и точно осколок, горя, шевельнется в груди... Я стану простой и веселой - тверди ж мне, что любишь, тверди!
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
Ни до серебряной и ни до золотой, всем ясно, я не доживу с тобой. Зато у нас железная была - по кромке смерти на войне прошла. Всем золотым ее не уступлю: всё так же, как в железную, люблю.
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
Юрию Герману Когда я в мертвом городе искала ту улицу, где были мы с тобой, когда нашла - и всё же не узнала . . . . . . . . . . . . . . . . . А сизый прах и ржавчина вокзала! ...Но был когда-то синий-синий день, и душно пахло нефтью, и дрожала седых акаций вычурная тень... От шпал струился зной - стеклянный, зримый,- дышало море близкое, а друг, уже чужой, но всё еще любимый, не выпускал моих холодных рук. Я знала: всё. Уже ни слов, ни споров, ни милых встреч... И всё же будет год: один из нас приедет в этот город и всё, что было, вновь переживет. Обдаст лицо блаженный воздух юга, подкатит к горлу незабытый зной, на берегу проступит облик друга - неистребимой радости земной. О, если б кто-то, вставший с нами рядом, шепнул, к а к и е движутся года! Ведь лишь теперь, на эти камни глядя, я поняла, что значит - "никогда", что прошлого - и то на свете нет, что нет твоих свидетелей отныне, что к самому себе потерян след для всех, прошедших зоною пустыни...
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
О, не оглядывайтесь назад, на этот лед, на эту тьму; там жадно ждет вас чей-то взгляд, не сможете вы не ответить ему. Вот я оглянулась сегодня... Вдруг вижу: глядит на меня изо льда живыми глазами живой мой друг, единственный мой - навсегда, навсегда. А я и не знала, что это так. Я думала, что дышу иным. Но, казнь моя, радость моя, мечта, жива я только под взглядом твоим! Я только ему еще верна, я только этим еще права: для всех живущих - его жена, для нас с тобою - твоя вдова.
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
На собранье целый день сидела - то голосовала, то лгала... Как я от тоски не поседела? Как я от стыда не померла?.. Долго с улицы не уходила - только там сама собой была. В подворотне - с дворником курила, водку в забегаловке пила... В той шарашке двое инвалидов (в сорок третьем брали Красный Бор) рассказали о своих обидах,- вот - был интересный разговор! Мы припомнили между собою, старый пепел в сердце шевеля: штрафники идут в разведку боем - прямо через минные поля!.. Кто-нибудь вернется награжденный, остальные лягут здесь - тихи, искупая кровью забубенной все свои н е б ы в ш и е грехи! И соображая еле-еле, я сказала в гневе, во хмелю: "Как мне наши праведники надоели, как я наших грешников люблю!"
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
Я в госпитале мальчика видала. При нем снаряд убил сестру и мать. Ему ж по локоть руки оторвало. А мальчику в то время было пять. Он музыке учился, он старался. Любил ловить зеленый круглый мяч... И вот лежал - и застонать боялся. Он знал уже: в бою постыден плач. Лежал тихонько на солдатской койке, обрубки рук вдоль тела протянув... О, детская немыслимая стойкость! Проклятье разжигающим войну! Проклятье тем, кто там, за океаном, за бомбовозом строит бомбовоз, и ждет невыплаканных детских слез, и детям мира вновь готовит раны. О, сколько их, безногих и безруких! Как гулко в черствую кору земли, не походя на все земные звуки, стучат коротенькие костыли. И я хочу, чтоб, не простив обиды, везде, где люди защищают мир, являлись маленькие инвалиды, как равные с храбрейшими людьми. Пусть ветеран, которому от роду двенадцать лет, когда замрут вокруг, за прочный мир, за счастие народов подымет ввысь обрубки детских рук. Пусть уличит истерзанное детство тех, кто войну готовит,- навсегда, чтоб некуда им больше было деться от нашего грядущего суда.
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
...и я с упованием и с любовью обернулся назад... А. И. Герцен "Спаси меня!"- снова к тебе обращаюсь. Не так, как тогда,- тяжелей и страшней: с последней любовью своею прощаюсь, с последней, заветною правдой своей. Как холодно, как одиноко на свете... Никто не услышит, никто не придет... О, пусть твой орлиный, твой юный, твой ветер дохнет на меня, загремит - запоет...
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
Во имя лучшего слова, одного с тобою у нас, ты должен влюбиться снова, сказать мне об этом сейчас. Смотри, ты упустишь время! Тяжелой моей любви счастливое, гордое бремя, не медля, обратно зови. Ты лучшей не сыщешь доли, высот не найдешь других, ибо в ней - последняя воля, последний воздух Двоих.
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
Я все еще верю, что к жизни вернусь,- однажды на раннем рассвете проснусь. На раннем, на легком, в прозрачной росе, где каплями ветки унизаны все, и в чаше росянки стоит озерко, и в нем отражается бег облаков, и я, наклоняясь лицом молодым, смотрю как на чудо на каплю воды, и слезы восторга бегут, и легко, и виден весь мир далеко-далеко... Я все еще верю, что раннее утро, знобя и сверкая, вернется опять ко мне - обнищавшей, безрадостно-мудрой, не смеющей радоваться и рыдать...
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
Ничто не вернется. Всему предназначены сроки. Потянутся дни, в темноту и тоску обрываясь, как тянутся эти угрюмые, тяжкие строки, которые я от тебя почему-то скрываю. Но ты не пугайся. Я договор наш не нарушу. Не будет ни слез, ни вопросов, ни даже упрека. Я только покрепче замкну опустевшую душу, получше пойму, что теперь навсегда одинока. Она беспощадней всего, недоверья отрава. Но ты не пугайся, ведь ты же спокоен и честен? Узнаешь печали и радости собственной славы, совсем не похожей на славу отверженных песен. Я даже не буду из дому теперь отлучаться, шататься по городу в поисках света людского. Я всё потеряла - к чему же за малость цепляться. Мне не во что верить, а веры - не выдумать снова. Мы дачу наймем и украсим как следует дачу - плетеною мебелью, легкой узорчатой тканью. О нет, ты не бойся. Я так, как тогда, не заплачу, Уже невозможно - уже совершилось прощанье.. Всё будет прекрасно, поверь мне, всё будет прекрасно, на радость друзьям и на зависть семействам соседним. И ты никогда не узнаешь, что это - мертво и напрасно... Таков мой подарок тебе - за измену последний!
Ольга Берггольц.
Собрание сочинений в трех томах.
Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.