Меню
Назад » »

П.А.Флоренский. Столп и утверждение истины. (38) Письмо десятое: софия

Тут приведены совершенно случайно-припомнившиеся выражения церковной письменности. Дать систематически свод того необозримого содержания, которым богата богослужебная 
письменность, составило бы задачу целой науки; но ее, — увы! — у нас нет вовсе. Ястарался передать тебе, как я понимаю эту письменность. Может быть, я ошибаюсь? — Было бы хорошо, если бы 
ты указал мне, — в чем. Но, во всяком случае, общий ход мысли от этого не изменится, потому что сказанное о Божией Матери сказано больше по причинам личным, нежели строго необходимо в главном построении мысли.
Но все-таки мне не хотелось бы оканчивать этого письма, не приведя некоторых из тех данных, на которых выросло мое убеждение. Ведь предел моих 
стремлений — в том, чтобы уяснить себе церковное сознание, и нет ничего более чуждого целям моей работы, как желание изложить «свою» систему. Скажу более решительно: Если тут, 
в работе моей, есть какие-нибудь «мои» взгляды, то — лишь от недомыслия моего, незнания или непонимания. Те данные, которые имеются мною в виду, заключаются, помимо богослужебного творчества 
Церкви, в отеческой письменности и в иконографии. Начну с первых.
До нас дошел в латинском переводе замечательный текст, имеющий надпиеание: «Иоанну, святому старцу, Игнатий и братия, которые — с ним» и, по преданию, представляющий 
собою частное письмо Игнатия Богоносца к Апостолу и Евангелисту Иоанну Богослову, -— как известно, — бывшему приемным сыном Пресвятой Девы Марии. В начальных 
строках автор документа выражает скорбь свою и окружающих на промедление Иоанна. Из контекста явствует, что Иоанн обещал прийти в общину Игнатия, 
и, по-видимому, — с Божией Матерью, но почему-то замешкал. Кажется, 
для Автора Письма отсюда возникли в общине какие-то затруднения (— быть может, некоторые члены общины: задумали самовольно уйти во Иерусалим для скорейшего свидания с Апостолом —), и 
Он убеждает Апостола поторопиться с исполнением обещанного. Далее говорится:
«Есть и здесь много женщин наших, жаждущих видеть Марию Иисусову, и каждодневно намеревающихся — volentes — разбежаться к вам, чтобы коснуться и дотронуться до ее персей, которые вскормили 
Господа Иисуса, и расспросить Саму Ее кое о чем более тайном Ее. Но и Соломея, к которой ты расположен, дочь Анны, гостящая — commorans — y Нее в Иерусалиме пять месяцев, и некие другие, 
лично знакомые, передают, что Она исполнена всякой благодати и всех добродетелей —eam omnium gratiarum abundam, et omnium virtutum, — как дева — more virginis — плодоносна добродетелью 
и благодатию. И, как говорят, в преследованиях и скорбях Она весела, в нуждах и недостатках не жалуется; оскорбителям признательна, на докуки радуется; несчастным и притесняемым соболезнует, 
сострадая, и не медлит прийти на помощь. Но отличается, — enitescit, cияет, — против зловредных выступлений погрешностей, выступая Посредницею в сражении веры. Нашей новой веры и 
покаяния является Учительницею; а у всех верных 
Помощницею во всех делах благочестия. Смиренным же предана, и для преданных еще преданнее смиряется; и давно всеми возвеличивается, хотя книжники и фарисеи поносят 
Ее. Кроме того, многие много иного говорят о Ней; однако, всем во всем мы не смеем ни давать веры, ни сообщать тебе. Но, как нам,рассказывается достойными веры, в Марии Матери 
Иисуса с человеческим естеством сочетается естество ангельской святости — in Maria, matre 
[esu, humanae naturae sanctitatis angelicae sociatur. — И таковой слух — haectalia — взбудоражил наше нутро (собственно — «внутренности», viscera) 
и побуждает весьма желать увидеть — desiderare aspectum — это, — если можно сказать, — Небесное диво и священнейшее 
чудо — hujus — coelestis prodigii et sacratissimi monstri.— Ты же постарайся удовлетворить наше желание и будь здоров. Аминь».[644]
Другое письмо носит надписание: «Иоанну, святому старцу, его Игнатий» и тоже признается преданием за письмо Игнатия Богоносца к Апостолу Иоанну. Письмо это начинается следующими словами:
«Если можно мне, то хочу подняться к тебе, к пределам Иерусалима, и повидать верных святых, которые находятся там, в особенности же Матерь Иисуса, Которую называют 
дивною для вселенной и желанною для всех — universis admirandam et cunctis desirabilem. — Кому ведь не доставит удовольствия повидаться и поговорить с Нею, Которая родила 
от Себя Истинного Бога, если Только он друг нашей веры и религии?».[645]
 
А далее говорится об Апостоле Иакове, который, «как говорят», «весьма похож на Христа Иисуса лицом, жизнию и обращением». Заканчивая письмо Автор просит Иоанна поторопиться посещением.
Хотя памятник, который намереваюсь я привести сейчас, почти не относится к прямой моей задаче, но я не могу удержаться от того, 
чтобы не передать этих бесконечно-милых строк переписки Игнатия Богоносца с Пресвятой Девою. Представь себе конкретно, что это значит: записка, написанная «легкими 
как сон» перстами Кроткой и Благословенной! 
Самая краткость записки как много говорит о тихой молчаливости Той, Которая в домашней жизни, в каждо-дневном общении 
являла ап. Петpy образец и высшее воплощение нетленной красоты «кроткого и молчаливого духа», — Которая и теперь 
есть «молчание просящих вера», как взывает к ней верующий. Говорят, что, «быть может», эта переписка — апокрифична. Я не спорю, ничего не знаю... 
Но ведь только — «может быть». А, может быть, — и обратное. Ведь остается «а если», и ценность этого «а если» бесконечно умножает вес «может быть». 
Прошу, вникни, сколько-нибудь в то чувство, которое делает для меня это Письмо, если даже оно и впрямь мало-достоверно, бесконечно-дорогим, милым до сокровенности сердца. 
Ведь даже ничтожная надежда (— а никто не доказал неподлинности Письма! —) на то, что Она села за стол, оправила одежды и Своими руками написала это благоуханное письмо, заставляет почти плакать 
от умиления, надолго умиротворяет волнение души. Как мы счастливы, что есть у нас эти любезные сердцу строчки! — Но приведу самые письма.
Вот что пишет Деве Богоносец:
«Христоносице Марии Ее Игнатий.
Тебе надо было бы укрепить и утешить меня, новообращенного, ученика Твоего Иоанна. О Твоем ведь Иисусе я узнал то, что дивно сказать, и поражен слышанным.. А от Тебя, — всегда бывшей близкою и связанною с Ним и сведущею в Его тайнах, — от души желаю получить извещение о слышанном.. Яписал Тебе еще в другое время, и спрашивал о том же самом. 
Будь здорова; и новообращенные, которые — со мною, от Тебя и чрез Тебя и в Тебе укрепляются. Аминь». [646]
Латинский перевод ответного письма Божией Матери гласит:
«Ignatio dilecto condiscipulo, humilis ancilla Christi Iesu. 
De Iesu quae a loanne audisti et didicisti, vera sunt. Illa credas, illis inhaereas; et Christianitatis susceptae votum firmiter teneas, 
et mores et vitarn voto conformes. Veniam autem una cum Ioanne, te et qui tecum sunt visere. Sta in fide, et viriliter age: nec te commoveat persecutionis austeritas; sed 
valeat et exsultet Spiritus tuus in Deo salutari tuo. Amen». [647]
Или по-русски:
«Игнатию, возлюбленному со-ученику, Смиренная прислужница Христа Иисуса.
Об Иисусе что слышал и узнал от Иоанна — истинно. Верь тому, держись того; и принятый на себя обет христианства храни непоколебимо, а привычки и жизнь сообразуй обету. 
Что — до Меня, то я приду вместе с Иоанном посетить тебя и тех, кто с тобою. Стой в вере и поступай мужественно: и да не беспокоит тебя суровость преследования; но да будет 
сильным и да радуется дух твой в Боге Спасительном Твоем. Аминь».
 
Мне кажется неуместным входить здесь в обсуждение подлинности этого письма. Замечу только относительно двух изречений, в которых усматривали заимствования 
из Евангелия от Луки и Первого Послания к Коринфянам, причем последнее написано уже заведомо после успения Св. Девы. Этим, будто бы, подрывается достоверность 
Письма. Но тут — великое недоразумение. Первое из заподазриваемых речений таково:
«Sta in fide, et viriliter age — стой в вере и поступай мужественно». В нем видели заимствование из 1 Кор 16:13: «бодрствуйте, стойте в вере, будьте мужественны, тверды». 
Но, во-первых, сопоставляемые речения так просты и естественны, что вовсе не было надобности, Деве Марии прочитать Послание ап. Павла, чтобы написать Свое Письмо. 
Во-вторых, и сходства-то между ними не много. 
В-третьих, если утверждать заимствование, то еще неизвестно, не опирался ли Апостол на авторитетные слова Божией Матери. В-четвертых, наконец, аналогичное 
увещевание имеется в Пс 30, — в особенности см. у LXX-ти (Пс 31:25). Естественнее всего предположить (— если только вообще нужно предполагать заимствование! —), 
что и Св. Дева и ап. Павел «заимствовали свои увещания из Псалмов, которые каждый еврей знал наизусть, а они —  в особенности. 
Второе заподазриваемое место таково: 
«Exsultet spiritus tuus in Deo salutario tuo — да радуется дух твой в Боге Спасительном твоем». Тут усматривают параллелизм с Лк 1:47: «И возрадовался дух Мой о Боге Спасителе Моем». Опять-таки повторяю: Нужно ли для такого простого оборота предполагать заимствование? Но если его предполагать то, во-первых, нужно помнить, что Евангелист Лука приводит гимн, 
вылившийся давным давно из уст Той же Девы, так что, следовательно, Божия Матерь лишь повторяла в Письме то, что давно уже было сказано 
Ею же и что, наверно, не раз потом вспоминала Она и повторяла и Себе Самой, и другим; во-вторых, и к гимну Божией Матери Лк 1:47 имеется параллельное место: 
1 Цар 2:1,— Можно указать и на внутренние признаки подлинности Писем или, по крайней мере, глубокой их древности. Это, именно, полное отсутствие догматических формулировок 
и отсутствие внешне-величественных эпитетов в приложении к Божией Матери. Характерно также выражение «Твой» (— т. е. Божией Матери —) Иисус («de Iesu enim tuo ... »), как-то странно звучащее 
в устах человека, мыслящего догматически-отчетливо о Личности Иисуса Христа. Краткость Писем, отсутствие в них риторических амплификаций и жизненные 
черточки тоже делают подлинность их весьма вероятною.
Могучее и неизгладимое впечатление, которое производила на очевидцев Дева Мария, изображено яркими словами в замечательном памятнике, 
известном под названием «Письма св. Дионисия Ареопагита к Апостолу Павлу».[648] Вот, что зна чится в этом «Письме», повествующем о посещении Божией Матери Ареопагитом:
«Исповедаю пред Богом, о славный учитель и путеводитель наш, что мне невероятным казалось, чтобы могло быть еще существо так обильно исполненное божественной силы 
и дивной благодати, кроме Самого Вышнего Бога. Но я видел не только душевными, но и телесными очами то, чего никакой ум человеческий постигнуть не может. 
Да! Да! Я видел собственными очами Бого-образную и выше всех духов небесных Святейшую, Матерь Христа Иисуса нашего. Я удостоился этого по особенной благодати 
Божией, по благословению верховного из Апостолов 
и по неисповедимой благости и милосердию Самой Пресвятой Девы. Еще и еще исповедаю пред всемогуществом Божиим и пред преславным совершенством 
Девы, Матери Его, что когда Иоанн, верховный апостол и высший пророк, сияющий в земной жизни своей, как солнце на небесах, ввел меня пред лицо Бого-образной и 
Пресвятой Девы, то меня озарил не только извне, но и внутри столь великий и безмерный свет божественный и кругом разлились столь дивные ароматы и благоухание, 
что ни тело мое немощное, ни даже дух мой не могли вынести столь чудных знамений и начатков вечного блаженства. Изнемогло сердце мое, изнемог дух мой во мне от 
Ее славы и божественной благодати. Свидетельствуюсь 
Самим Богом, рожденным от Ее девичьей утробы, что если б не были твои божественные наставления и законы еще так свежи в моей памяти и ново-просвещенном уме, 
то я почел бы Ее истинным Богом и почтил бы Ее поклонением, какое должно воздавать одному Истинному Богу. Человек не может постигнуть блаженства, чести и славы выше того блаженства, которого я удостоился, увидя Пресвятую. Ябыл тогда совершенно счастлив! благодарю Всевышнего, Милосердого Бога, Божественную Деву и преславного Апостола Иоанна, и тебя, верховного предстоятеля 
и начальника Церкви, за то, что ты явил мне высшее из благодеяний».
Нο, быть может, лучше всяких догматических положений софийность Богоматери видна из описаний Ее наружности.
По преданию, сохраненному церковным историком Никифором Каллиопам, Богородица «была роста среднего или, как иные говорят, несколько более среднего; волоса златовидные; 
глаза быстрые, с зрачками, как бы, цвета маслины; брови дугообразные и умеренно-черные, нос продолговатый; уста цветущие, исполненные сладких речей; лицо некруглое и неострое, 
но несколько продолговатое; кисти рук и пальцы длинные». [649]                                                         
По преданию, передаваемому св. Амвросием Медиоланским, «Она была, Девою не телом только, но и душою: смиренна сердцем, осмотрительна в словах, благоразумна, немногоречива, любительница чтения, — трудолюбива, целомудренна в речи. Правилом Ее было — никого не оскорблять, всем благо-желать, почитать старших, не завидовать равным, избегать хвастовства, 
быть здравомысленною, любить Добродетель. Когда Она, хоть бы выражением лица, обидела родителей? Когда была в несогласии с родными? 
Когда погордилась пред человеком скромным, посмеялась над слабым, уклонилась от неимущего? У Нее не было ничего сурового в очах, ничего неосмотритель ного в словах, ничего неприличного в действиях: телодвижения скромные, поступь тихая, голос ровный; так что телесный вид Ее был выражением души, олицетворением чистоты». [650] 
А но словам Никифора Каллиста, «Она в беседе с другими сохраняла благоприличие, не смеялась, не возмущалась, особенно же не гневалась; совершенно безыскусственная, 
простая. Она нимало о Себе не думала и, далекая от изнеженности, отличалась полным смирением. Относительно одежд, которые носила, 
Она довольствовалась естественным цветом их, что еще и теперь доказывает священный головной покров Ее. Коротко сказать, во всех Ее действиях обнаруживалась особенная благодать». [651]
Пребезмерная благодатность Девы Марии, лучезарная софийность Ее описательно указываются весьма многими святыми наставниками Церкви; в богослужении чуть ли ни половина 
молитвословий обращена к Божией Матери; в иконописи опять-таки значительнейшая часть икон — Богородичных. Как в иконостасе, так в богослужении Божия Матерь занимает место симметричное и словно бы равнозначительное месту Господа. К Ней одной обращаемся с молением: «.Спаси нас».[652] Но, если от живого опыта, даваемого Церковью, обратиться к богословию, то мы чувствуем себя перенесенными в какую-то новую область. Психологически несомненно впечатление такое, словно школьное богословие говорит не совсем о Той, Которую величает Церковь: школьно-богословское учение оБожией Матери несоразмерно живому почитанию 
Ее; школьно-богословское осознание догмата приснодевства отстало от опытного переживания его. Но богослужение — вот сердце церковной жизни. Поэтому весьма естественно спросить себя, что же означает это величание церковное; естественно искать разума того опыта, который запечатлен в писаниях свято-отеческих. 
Попытку дать ответ на наши вопросы, — правда попытку робкую, — находим у св. Амвросия Медиоланского, в его писаниях о девстве и браке.[653] Девство 
Приснодевы толкует он как явление особой, Ей только свойственной благодати, как производное от дара целомудрия. А так как новое, внесенное в мир христианством, или, иначе говоря, сущность Церкви — именно в целомудренной чистоте, то явно, что Средоточие и Источник этого дара отождествляется с Церковью. И еще: Божия Матерь — не только целомудренная, 
но и владеет целомудрием. Целомудрие же — природы небесной. Поэтому и в Деве Марии должно признать какую-то особую связь с Небом, какую-то небесность. При этом, несмотря на нравственно-назидательное назначение творений Амвросия, у него все время чувствуется за понятиями 
нравственными какая-то онтология. Церковь, Небо, Дева Мария — это, хотя и не синонимы, но, — онтологически, — имена почти взаимо-заменимые. 
Но приведем несколько выдержек из писаний Святителя: «Прекрасна Мария,— восклицает он — представившая образ 
священного девства — egregia igitür Maria, quae signum sacrae virginitatis extulit — и поднявшая ко Христу Святое знамя непорочной 
чистоты — intemerataé integritatis».[654] Дева Мария непостижима в Своем превосходстве над всею природою; Она— выше природы: «Спрашивается, кто же может обнять человеческим 
умом Ту, Которую не подчинила своим законам даже природа? Кто сможет естественным словом выразить то, что превыше порядка природы? Она с неба призвала то, 
чему подражала на земле. И не незаслуженно прияла образ небесной жизни Та, Которая нашла Себе Жениха на небе. Прошедши облака, небо, ангелов и созвездия, Она нашла Слово Божие в самом лоне Отца и всей душой прилепилась к Нему». 
[655] «В Ней было столько благодати, — gratia, — что Она не только в Себе самой могла соблюдать дар девства, — virginitatis gratiam, — но могла вызывать обнаружение 
непорочности, — integritatis, — даже в тех, на которых взирала».[656] И далее св. Амвросий приводит в пример девственника Иоанна Крестителя, «которого как бы некоторым 
елеем своего присутствия и благовонием целомудрия приуготовила Матерь Божия, когда он был еще в возрасте трех месяцев», и девственника Иоанна Богослова; «посему я не удивляюсь, — добавляет Святитель, — что этот, 
пред лицом которого пребывал чертог небесных таинств, говорил 
о божественных тайнах больше, чем прочие евангелисты». [657] — «О, богатства девства Мариина! Она раскалилась как скудельный сосуд и как облако, 
пролила на землю благодать Христову!»[658] — восклицает Амвросий. Эта благодать — духовный 
дождь, угашающий телесные пламенения, увлажняющий внутренние мысли;[659] это — дар девственного жития. От жизни Марии, «как от зеркала, 
блещет образ непорочности и красота добродетели, — species castitatis et forma virtutis. Отсюда можно брать вам (т. е. девственницам) примеры жизни: 
здесь, как бы на чертеже, изображены наставления чистоты». [660] «Она — образ девства, — imago virginitatis», «жизнь Ее Одной является наукою для всех». [661] Между тем, непорочность — это все, вся суть церковности. «Непорочность произвела даже ангелов. В самом деле, кто сохранил ее, тот — ангел; кто погубил, тот — дьявол. От нее получила свое имя даже религия. Дева есть та, которая сочетуется с Богом; блудница же — та, которая произвела богов».[662] — Итак, то, что делает человека членом Церкви, получается им от Божией Матери. Но ведь эта благодать, — как говорят обычно, — дается нам Церковью. Каково же, в таком случае, отношение 
Девы Марии к Церкви? — Мария — это и есть носительница Церкви. Предреченное пророком о Церкви «всецело приложимо» к Пречистой Деве, [663] 
да и не только «приложимо», но и прямо «под образом Церкви предречено о Марии».[664] Всю «Песнь Песней» св. Амвросий истолковывает то применительно к Церкви, 
[665] то применительно к Божией Матери, то к Той и к Другой зараз, и даже, истолковав некоторые места применительно к Церкви, прямо, без дальнейших оговорок ставит «итак» 
и делает заключение о Деве Марии.[666] Церковь — это и есть Дева, как Дева — Церковь. «Церковь прекрасна среди дев, ибо она есть непорочная дева, — virgo sine ruga». [667] Девственность — это и есть церковность. 
Даже в Ветхом Завете Мария (Исх 15:20), — говорит Амвросий. — явно играя именем «Мария», — она была «образом», 
«образчиком Церкви, — Ecclesiae — specimen». [668] Христос — Жених и Муж Церкви; Христос же — «жених девственной чистоты, — sponsus virgincac castitatis»; [669] 
«Отечество целомудрия — на небесах, — patria castitals in coelo». [670] Церковь — это и есть «дева, благодаря целомудрию, по матерь, благодаря потомству, — Ecclesia — virgo est castitate, mater est proie».[671]
Такова Божия Матерь и «Ее непонятное превосходство пред всем Божшш творением». [672] 
Но это «непонятное превосходство» не исчерпывается и не может быть исчерпано описаниями и изображениями. Образ «Невесты Неневестной», 
как в хрустальной призме преломляясь в творчестве художника, хотя бы и свыше-просветленного, отбрасывает на данное время один лишь род 
благодатных лучей; иконография дает множество отдельных аспектов софий-ной красоты 
Девы Марии. Каждая законная икона Божией Матери,— «явленная», — т. е. ознаменованная чудесами и, так сказать, получившая одобрение и утверждение от Самой Девы-Матери, засвидетельствованная в своей духовной правдивости Самою Девою-Матерью, есть отпечатление одной лишь стороны, светлое пятно на земле от одного лишь луча Благодатной, одно 
из живописных имен Ее. Отсюда — существование множества «явленных» икон; отсюда — искание поклонишься разным иконам. Наименования некоторых из них отчасти выражают их духовную сущность, и я привел уже несколько таких типичных названий для икон-аспектов. Другие наименования довольно случайны, потому что ведут свое начало от местностей или событий, внешне связанных с иконою; смысл такой иконы постигается лишь в непосредственном созерцании, и приводить здесь название ее не имело бы смысла. Но мне нужно еще остановиться на одном, особенно важном 
иконографическом сюжете, известном под названием «Софий Премудрости Божией». Впрочем, имеющийся материал должно было бы рассмотреть в особой статье; тут же я делаю лишь самый беглый обзор его, но все-таки надеюсь, что и этот краткий обзор может дать тело (— «апперципирующую массу» —) для отмеченных ранее идей духовного-еозерцания.
Икона Софии Премудрости Божией существует во многих вариантах, и это одно уж доказывает, что в Софийной иконописи было подлинное религиозное творчество,,— исходящее из души народа, — а не внешнее заимствована иконографических форм. Но, чтобы постигнуть внутреннее содержание этого творчества, необходимо рассматривать эти варианты не врозь, а вкупе, потому что они — частные аспекты единой идеи.
Задача нашего очерка — уяснить идею Софии (— как бы Софию ни именовали в разные времена, —); поэтому нам мало интереса уяснять всесторонне 
самый термин «София» в его инр-идейном содержании. Конечно, нет никакого сомнения, что у свв. отцов под словом София весьма нередко разумеется 
Слово Божие, Вторая Ипостась Пресвятой Троицы; то же должно сказать и о богослужебных молитвах и песнопениях. Доказывать это общеизвестное положение цитатами — значило бы ломиться в открытую дверь: Но если вообще, — повторяем, — мы имеем в виду лишь особливую идею Софии, то сейчас, вдобавок, мы ограничиваем поле своего внимания данными иконописи, 
потому что именуемое «Софией» у свв. отцов вовсе не всегда совпадает с содержанием этого имени в иконописи, к тому же —значительно более позднего времени и, 
наоборот, иконописная «София» вовсе не всегда обсуждается у свв. отцов под этим же самым именем.
Во всяком случае непременно нужно брать вместе хотя бы главнейшие, типические варианты. За вычетом нескольких, весьма редких и особняком 
стоящих,[673] таких вариантов-типов следует считать три, тогда как прочие имеют формы, примыкающие к формам этих трех, основных. Три же типичные перевода могут быть охарактеризованы, как: 1°, тип Ангела, 2°, тип Церкви (иногда его называют Софиею «Kpecmной») и 3°, тип Богородицы, — или, по городам, где находятся лучшие образцы соответствующих икон, — Софиею: 1°, Новгородскою, 2°, Ярославскою[674] и 3°, Киевскою. Но, прежде чем переходить к выводам относительно их религиозной сути, необходимо привести описание икон этих трех типов.
Древнейшим и примечательнейшим является перевод Новгородский. Новгородский Софийский собор заложен кн. Владимиром в 1045 г. и освящен в 1052 г. Храмовая же икона его, по древнему преданию, признается списком цареградской и, вероятно, современна построению собора. По крайней мере, священник Московского Благовещенского собора Сильвестр, 
в своей «Жалобнице», поданной в Собор 1554 года, прямо указывает на то и на другое предание.
 
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar