- 1045 Просмотров
- Обсудить
Приходит в полночь Новый год, Добрейший праздник, Ватагу лютых непогод Весельем дразнит, И, как художник-фантазер, Войдя в поселок, На окнах вызвездил узор Абстрактных елок. Студит шампанское на льду И тут же, с ходу, Три ноты выдул, как в дуду, В щель дымохода. И, как бывало, ночь полна Гостей приезжих, И что ни встреча — то волна Открытий свежих, И, как бывало, не суля Призов и премий, Вкруг Солнца вертится Земля, Движется время. А ты, Любовь, тревожной будь, Но и беспечной, Будь молодой, как санный путь, Седой — как Млечный. Пускай тебе хоть эта ночь Одна осталась,— Не может молодость помочь, Поможет старость!
Павел Антокольский. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1982.
В старом доме камины потухли. Хмуры ночи и серы деньки. Музыканты приладили кукле, Словно струны, стальные коньки, И уснула она, улизнула, Звонкой сталью врезается в лед. Только музыка злится, плеснула Стаю виолончелей вперед. Как же виолончели догнать ей, Обогнать их с разгона в объезд, Танцевать в индевеющем платье На балу деревянных невест? Как мишень отыскать в этом тире, В музыкальном, зеркальном раю, Ту — единственную в целом мире, Еле слышную душу свою? В целом мире просторно и тесно. В целом мире не знает никто, Отчего это кукле известно, Что замками от нас заперто. В целом мире... А это немало! Это значит, что где-то поэт Не дремал, когда кукла дремала, Гнал он сказку сквозь тысячу лет. Но постойте! Он преувеличил Приключенье свое неспроста. Он из тысячи тысячу вычел,— Не далась ему куколка та!
Павел Антокольский. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1982.
Мрачен был косоугольный зал. Зрители отсутствовали. Лампы Чахли, незаправленные. Кто-то, Изогнувшись и пляша у рампы, Бедным музыкантам приказал Начинать обычную работу. Он вился вдоль занавеса тенью, Отличался силой красноречья, Словно вправду представлял пролог. Музыканты верили смятенью Призрака. И, не противореча, Скрипки улетели в потолок. В черную пробитую дыру Пронесла их связанная фуга... Там, где мир замаран поутру Серостью смертельного недуга. Скрипки бились насмерть с голосами Хриплыми и гиканьем погонь. Победив, они вели их сами. Жгли смычки, как шелковый огонь. И неслась таинственная весть Мимо шпилей, куполов и галок, Стая скрипок, тоненьких невест, Гибла, воскресала, убегала... А внизу осталась рать бутылок, Лампы, ноты, стулья, пиджаки, Музыка устала и остыла. Музыканты вытерли смычки. Разбрелись во мглу своих берлог, Даже и назад не поглядели, Оттого что странный тот пролог Не существовал на самом деле.
Павел Антокольский. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1982.
Ни божеского роста, Ни запредельной тьмы. Она актриса просто, Наивна, как подросток, И весела, как мы. Цыганка Мариула Раздула свой очаг, Смугла и остроскула, С лихим клеймом разгула И с пламенем в очах. А вот еще приманка! Развернут в ночь роман. Заведена шарманка. Гадает хиромантка, Девица Ленорман. Но грацией, и грустью, И гибелью горда, Но руки в тщетном хрусте Заломлены... Не трусьте Гадалки, господа!
Павел Антокольский. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1982.
По лунным снам, по неземным, По снам людей непогребенных Проходит странник. А за ним Спешит неведомый ребенок. «Что, странник, ты несешь, кряхтя? Футляр от скрипки? Детский гробик?»— Кричит смышленое дитя, И щурится, и морщит лобик. Но странник молча смотрит вверх, А там, в соревнованье с бездной, Вдруг завертелся бесполезный Тысячезвездный фейерверк. Там за петардой огнехвостой Мчит вихревое колесо. Всё это, может быть, непросто, Но малым детям внятно всё. И мальчик чувствует, что это Вся жизнь его прошла пред ним — Жизнь музыканта иль поэта, И ужас в ней незаменим. Что ждет его вниманье женщин, Утраты, труд и забытье, Что с чьей-то тенью он обвенчан И сам погибнет от нее.
Павел Антокольский. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1982.
Плащ цвета времени и снов, Плащ кавалера Калиостро... Марина Цветаева На ярмарке перед толпою пестрой, Переступив запретную черту, Маг-шарлатан Джузеппе Калиостро Волшебный свой стакан поднес ко рту. И тут же пламя вырвалось клубами, И завертелась площадь колесом, И жарко стало, как в турецкой бане, И разбежался ярмарочный сонм. И дрогнула от дребезга и треска Вселенная. И молния взвилась... Лишь акробатка закричала резко: «Довольно, сударь! Сгиньте с наших глаз!» Но Калиостро возразил любезно: «Малютка, я еще не превращен В игрушку вашу. Поглядите в бездну...» И он взмахнул пылающим плащом. Она вцепилась в плащ и поглядела Сначала робко, а потом смелей: «Ну что же, маг, ты сделал наше дело — И мне винца, пожалуйста, налей!» Пригубила и, обжигая десны И горьким зельем горло полоща, Захохотала: «Все-таки несносны Прикосновенья жгучего плаща! Но что бы ни было, я не трусиха. Ты, может быть, опасный человек, А все-таки отъявленного психа Я придержу на привязи навек!» Что с ними дальше было — знать не знаю. А коли знал бы, всё равно молчок. Но говорят,что акробатка злая Сдержала слово, сжала кулачок. В другой, изрядно путанной легенде Описаны их жуткие дела, На пустяки растраченные деньги: Девчонка расточительна была. Она и он добыли, что им надо, Не замечали пограничных вех, Европу забавляли буффонадой Не час, не день, не годы — целый век. Как видно, демон старика принудил Изнемогать от горя и любви. И служит ей он, как ученый пудель, Все замыслы откроет ей свои. Летят года. Беснуется легенда. И как попало главами пестрит. И вот уже зловредного агента Следить за ними подослал Уолл-стрит. В какой лачуге иль в каком трактире Заколот этот Шерлок Холмс ножом? Где в тучи взмыл «ТУ-сто сорок четыре»? Чей Пинкертон пакетами снабжен? А в то же время Калиостро скрылся На полстолетья, как на полчаса. Его архив грызет чумная крыса, А старикан сначала начался! Есть у него дворец и графский титул, Сундук сокровищ и гайдук-араб. Забронзовел, весь в прозелени идол, Владыка мира — все-таки он раб! Да! Ибо в силу некоего пакта Меж ним и автором явилась тут Всё та же, та же, та же акробатка. О ней неправду сплетники плетут. Но что за мерзость городские сплетни! Ведь акробатка — вечная весна, А стосемидесятишестилетний Из-за нее одной не знает сна! Смотрите же в партере, на балконе, Как действие стремительно идет! Несут карету бешеные кони. На козлах автор — сущий идиот. А позади плечом к плечу две тени. Они страшны для чьих-то медных лбов. В сплетенье рук, в сцепленье двух смятений, Вне времени свершается любовь... Там — ждут востребованья груды писем. Здесь — лопается колба колдуна. От акробатки ветреной зависим, Он знает — жизнь исчерпана до дна. Он скоро сдохнет. Так ему и надо! Но мечется легенда наугад... Дай на пятак стаканчик лимонада! Дай на целковый парусный фрегат! За океаном, в Конго иль у Ганга, Единая однажды навсегда, Всё та же краля, выдумка, цыганка Взмахнет ему платочком: «До свида...». Пора! Пора! Еще ничто не ясно. Воображенье — лучший проводник. Весь мир воображеньем опоясан. Он заново разросся и возник. Он движется вовне или внутри нас, На личности и роли нас деля. Он формула. Он точность. Он стерильность. Вкруг солнца вечно вертится земля. Стучит тамтам. Гудят удары гонга. Круженье пар. Скольженье легких тел. Рукой подать до Ганга и до Конго. Кто захотел — мгновенно долетел!.. Не представляя, что подскажет завтра, К чему обяжет утренняя рань, На полуслове обрывает автор И отвергает всякую мораль. Да и к чему служила бы мораль нам? Кончает Калиостро свой полет В четвертом измеренье ирреальном И поздравленья новобрачным шлет, Я посвящаю Женственности Вечной Рассказ про Калиостро-колдуна. В моих руках не пузырек аптечный. Мне в руки вечность даром отдана.
Павел Антокольский. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1982.
Седая даль, морская гладь и ветер Поющий, о несбыточном моля. В такое утро я внезапно встретил Тебя, подруга ранняя моя. Тебя, Марина, вестница моряны! Ты шла по тучам и по гребням скал. И только дым, зеленый и багряный. Твои седые волосы ласкал. И только вырез полосы прибрежной В хрустящей гальке лоснился чуть-чуть. Так повторялся он, твой зарубежный, Твой эмигрантский обреченный путь. Иль, может быть, в арбатских переулках... Но подожди, дай разглядеть мне след Твоих шагов, стремительных и гулких, Сама помолодей на сорок лет. Иль, может быть, в Париже или в Праге... Но подожди, остановись, не плачь! Зачем он сброшен и лежит во прахе, Твой страннический, твой потертый плащ? Зачем в глазах остекленела дико Посмертная одна голубизна? Не оборачивайся, Эвридика, Назад, в провал беспамятного сна. Не оборачивайся! Слышишь? Снова Шумят крылами чайки над тобой. В бездонной зыби зеркала дневного Сверкают скалы, пенится прибой... Вот он, твой Крым! Вот молодость, вот детство, Распахнутое настежь поутру. Вот будущее. Стоит лишь вглядеться, Отыщешь дочь, и мужа, и сестру. Тот бедный мальчик, что пошел на гибель. В соленых брызгах с головы до ног,– О, если даже без вести он выбыл, С тобою рядом он не одинок. И звезды упадут тебе на плечи... Зачем же гаснут смутные черты И так далёко – далеко – далече Едва заметно усмехнулась ты? Зачем твой взгляд рассеянный ответил Беспамятством, едва только возник? То утро, та морская даль, тот ветер С тобой, Марина. Ты прошла сквозь них!
Примечания
Посвящено Марине Ивановне Цветаевой
(1892-1941), поэтессе, с которой Антокольского связывали годы дружбы.
Павел Антокольский. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1982.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.