Поклонение кресту
Эусебио
Курсио, старик
Лисардо
Октавио
Альберто, священник
Селио |
} бандиты
Рикардо |
Чилиндрина
Xиль, крестьянин, шут
Брас |
} крестьяне
Тирсо |
Торибио
Юлия, дама
Арминда, служанка
Менга, крестьянка, шутиха
Бандиты, Крестьяне
Солдаты
Действие в Сиене и ее окрестностях.
Лес близ дороги, ведущей к Сиене.
СЦЕНА 1-я
Менга, Хиль.
Менга (за сценой)
Куда ж ослица провалилась?
Хиль (за сценой)
А, дьявол! А, брыкливый бес!
Менга
Куда ж она теперь залезла?
Хиль
Чтоб черт за ней туда залез!
Хоть бы за хвост кто ухватился,
У тысячи людей хвосты.
(Выходят на сцену.)
Менга
Ну, Хиль, ты славно постарался!
Хиль
Ну, Менга, постаралася ты!
Должно быть, как верхом сидела,
Ты ей шепнула пару слов,
Чтоб на смех мне она взбесилась
И поскорей свалилась в ров.
Менга
Наверно ты сказал ей это,
Чтоб я свалилась вместе с ней.
Xиль
Как нам тащить ее оттуда?
Менга
Что ж, в яме оставаться ей?
Xиль
Один я справиться не в силах.
Менга
Я пвтащу ее за хвост,
Ты за уши.
Xиль
Есть лучше способ,
Он и надежен, да и прост.
Карета раз в грязи застряла;
Ее, среди других карет,
Две клячи тощие влачили;
Других, глядишь, простыл и след,
А эта тащится, как будто
Над ней проклятие отцов;
Все с боку на бок, с боку на бок,
И вдруг (закон судьбы таков!)
В грязи засела; кучер хлещет,
И молит, и кричит седок,
Но ни угрозами, ни лаской
Никто несчастью не помог;
Карета тут как тут, ни с места,
Не стронет лошадей ничто;
Но догадались перед ними
С овсом поставить решето;
Едва завидели поживу,
Ну клячи рваться, что есть сил,
Приналегли - и потянули.
Я б то же сделать предложил.
Менга
Уж эти мне твои рассказы,
Не пожелаю я врагу {1}.
Xиль
Где много сытых есть животных,
Голодных видеть не могу.
Менга
Пойду-ка, посмотрю с дороги.
Нейдет ли из деревни кто,
К тебе пришли бы на подмогу,
Ты сам не годен ни на что.
Xиль
Опять за старое ты, Менга?
Менга
Ослица бедная моя!
(Уходит.)
СЦЕНА 2-я
Xиль
Ослица, счастие, блаженство!
Из всех ослиц, что видел я,
Ты первая во всей деревне;
Никто тебя не замечал
Ни в чем дурном, и меж гулящих,
Меж потаскушек не встречал.
Нет, ты не радовалась вовсе
Из своего идти хлева;
Взглянуть, и ясно было видно:
Не тем набита голова.
А эта девственность? А честность?
Клянусь, что ни один осел
Ее не видел у окошка.
Чуть кто пришел к ней - прочь пошел.
И ни о ком не молвит худа;
Чтоб сплетничать - да никогда;
Из удовольствия злословить
Заместо нет не скажет да.
А что до щедрости, так если
Что в брюхо у нее нейдет,
Она какой-нибудь ослице
Голодной тотчас отдает.
(За сценой слышится шум.)
Но что за шум? Два человека
С своих коней сошли на землю,
И привязали их к деревьям,
И направляются сюда.
В их бледных лицах ни кровинки,
И спозаранок вышли в поле;
Они едят, должно быть, землю
Или их мучает запор.
Иль это может быть бандиты?
Конечно! Ну, на всякий случай,
Я спрячусь здесь: они подходят,
Они спешат, бегут, пришли.
(Прячется.)
СЦЕНА 3-я
Эусебио, Лисардо. - Хиль, спрятавшийся.
Лисардо
Мы можем тут остановиться,
Мы здесь со всех сторон закрыты,
И нас с дороги не увидят.
Вынь шпагу, Эусебио:
Так на барьер всегда я ставлю
Людей, как ты.
Эусебио
Хотя довольно
Для поединка - быть на месте,
Но все же я хотел бы знать
Причину твоего волненья.
Скажи, Лисардо, основанье
Такого гнева.
Лисардо
Оснований
Так много, что молчит язык,
И нет в рассудке рассуждений,
И нет терпенья у терпенья.
О них я умолчать хотел бы,
Хотел бы даже позабыть;
При повторении наносят
Они мне снова оскорбленье.
Скажи: ты знаешь эти письма?
Эусебио
Брось наземь, я их подниму.
Лисардо
Бери. Чего же ты смутился?
Чего ж ты медлишь?
Эусебио
О, проклятье,
Тысячекратное проклятье
Тому, кто может доверять
Листку бумаги тайны сердца!
Он камень, брошенный рукою,
Мы знаем, кто его направил,
Не знаем, где он упадет.
Лисардо
Теперь узнал?
Эусебио
Не отрицаю,
Мой почерк.
Лисардо
Ну, так я - Лисардо,
Живу в Сиене, и отец мой -
Лисардо Курсио. Он был
Так расточителен ненужно,
Что в краткий срок всего лишился,
Чем обладал он по наследству.
Как заблужденье велико
Того, кто тратами большими
Своей семье готовит бедность!
Но если даже благородство
И впрямь оскорблено нуждой,
Оно не может быть свободно
От обязательств прирожденных.
А Юлия (о, знает небо,
Как больно мне ее назвать!)
Иль соблюсти их не умела,
Иль не могла уразуметь их.
Но первое или второе,
Она сестра мне. Если б Бог
Ей не дал быть моей сестрою!
И должен ты себе заметить,
Что женщинам ее достоинств
Нельзя записок посылать,
Нельзя в любви им объясняться,
Нельзя им подносить подарки,
Ни засылать к ним подлых сводниц.
Я не виню тебя во всем.
Я признаюсь, что, если б дама
Дала мне только позволенье,
Я то же самое бы сделал.
Но ты забыл, что ты мой друг,
И в том вина твоя двойная
С виною, совершенной ею.
Когда ты пожелал увидеть
Мою сестру своей женой,
(Иначе я не представляю,
Не допускаю даже мысли,
Чтоб ты к иной стремился цели,
И эту не могу принять;
Свидетель Бог! Скорей, чем видеть
Ее обвенчанной с тобою,
Ее хотел бы я увидеть
Убитою моей рукой.)
Когда ее ты выбрал в жены,
Ты моему отцу был должен
Сперва открыть свое желанье,
Не ей. Таков был честный путь.
Тогда отец мой увидал бы,
Ответить ли тебе согласьем,
Иль отослать тебя с отказом,
И я в последнем убежден:
Раз качество и состоянье
В таких вещах поставить вровень
Лишен возможности - кто беден
И благороден, он тогда,
Чтоб кровь свою не обесцветить,
Коли имеет дочь - девицу,
Ее отдаст - никак не замуж,
А в сокровенный монастырь.
Быть неимущим - преступленье.
И доброй волей, иль неволей,
Но Юлия, сестра, немедля
Поступит завтра в монастырь.
И так как было б недостойно,
Чтоб инокиня сохраняла
Воспоминания безумной
Непозволительной любви,
Тебе их в руки возвращаю,
С таким решеньем безоглядным,
Что их не только отниму я,
Но устраню причину их.
Итак на место и за шпагу,
Один из двух пусти умирает:
Пусть ты не будешь больше с нею,
Иль я тебя не вижу с ней.
Эусебио
Останови, Лисардо, шпагу,
И так как я спокойно слушал
Твои презрительные речи,
И ты послушай мой ответ.
И пусть рассказ мой будет длинен,
Твое терпение - чрезмерным,
В виду того, что здесь мы оба
С тобой сошлись лицом к лицу, -
Но раз должны с тобой мы биться,
И раз один умрет наверно,
На случай, если небо хочет,
Чтоб я теперь несчастным был,
Услышь о дивном, чтоб смутиться,
О чудесах, чтоб восхититься,
Да не войдут с моею смертью
В молчанье вечное они.
Кто был отец мой, я не знаю:
Лишь знаю, первой колыбелью
Подножие Креста мне было,
А камень - первая постель.
Мое рожденье было странным,
Как пастухи передавали,
На склоне этих гор высоких
Они меня в глуши нашли.
Три дня в горах им было слышно,
Как плакал я, но не решались
Они проникнуть в глушь, из страха
Перед свирепыми зверьми,
Хоть ни один меня не тронул,
И кто же может усомниться:
Из преклоненья пред моею
Защитою - перед Крестом.
Меня нашел пастух, искавший
Овцу заблудшую в ущельях,
И он принес меня немедля
В деревню Эусебио,
А он там был не без причины.
Пастух сказал ему о чуде,
И милосердье подкрепилось
Благоволением небес.
В свой дом меня велел нести он,
В нем принял, как родного сына,
Там я возрос и воспитался,
Я - Эусебио Креста.
Так от него я называюсь,
И от моей первоначальной
Защиты, бывшей мне первичным
Руководителем моим.
По вкусу - выбрал я оружье,
Для развлечения - науку;
Приемный мой отец скончался,
И я его наследник был.
Мое рожденье было дивным,
Моя звезда не меньше чудной,
Она врагинею грозит мне
И с милосердием хранит.
Мой дикий нрав, во всем жестокий,
Еще тогда определился,
Когда беспомощным ребенком
Я был у няни на руках;
Своими деснами одними,
Но не без дьявольской подмоги,
До поранения прорезал
Я грудь кормилицы моей;
Она, от боли обезумев
И лютым гневом ослепившись,
Меня швырнула в глубь колодца.
И обо мне никто не знал.
Услышав смех мой, опустились
В колодец, и меня нашли там:
К губам ручонки прижимая,
Из них образовавши Крест {2},
Я на воде лежал. Однажды,
Когда пожар случился в доме,
И пламя прекращало выход,
И двери были под замком,
Ко мне огни не прикоснулись,
Я в пламени стоял свободный,
И, сомневаясь, убедился:
Тот день был праздником Креста {3}.
Пятнадцать лет едва мне было,
Я в Рим отправился по морю,
И буря в море разыгралась,
И злополучный мой корабль
Разбила о подводный камень;
Разорванный и раздробленный,
Он затонул, а я счастливо,
Руками доску охватив,
Из моря выбрался на сушу,
И та доска имела форму
Креста. Среди утесов этих
С попутчиком я как-то шел,
И на распутьи, где дорога
Делилась надвое пред нами,
Виднелся Крест. Я стал молиться,
А он тем временем ушел.
Я побежал за ним вдогонку,
И вижу, он лежит убитый,
В борьбе с бандитами. Однажды
Я шпагою ударен был
Во время ссоры, в поединке,
И, не имея сил ответить,
Упал на землю; все, кто были
При этом, думали, что я
Сражен неизлечимой раной,
А при осмотре оказалось,
Что только знак от острой шпаги
Отпечатлелся на Кресте,
Который я носил на шее,
И он удар свирепый принял.
Я раз охотился в ущельях
Неисследимых этих гор,
Вдруг небо тучами покрылось,
И, возвестив раскатным громом
Земле войну, оно метало
Как будто копья из воды,
Как будто сонмы пуль из града.
Ища от черных туч защиты,
Все притаились под листвою.
И эта глушь для нас была
Как бы походною палаткой,
Вдруг молния, летя по ветру,
Как мрачно-дымная комета,
Из тех, что были близь меня,
Двоих сожгла своим ударом.
В смятении, почти ослепши,
Смотрю кругом, и что же вижу,
Как раз за мною Крест стоял,
И полагаю, тот же самый,
Что при моем стоял рожденьи,
Тот самый Крест, чей отпечаток
Ношу я вечно на груди;
Меня отметило им небо,
Дабы означить всенародно
Последствия какой-то тайны.
И хоть не знаю я, кто я,
Таким я духом побуждаем,
Таким влечением волнуем,
Такой решимостью охвачен,
Что мужество мне говорит:
"О, да, ты Юлии достигнешь!"
Наследственное благородство
Над тем возвыситься не может,
Которое я сам снискал.
Таков-то я, и если ясно
Я сознаю причину спора,
И если я могу с избытком
Твою обиду возместить,
Твоей презрительною речью
Я в тоже время так разгневан,
Так ослеплен, что не желаю
Себя оправдывать ни в чем,
Не принимаю обвинений,
И раз ты хочешь помешать мне,
Чтоб я не мог на ней жениться,
Так если б заперли ее
В отцовском доме, или даже
За монастырскою оградой, -
Храни ее, как только хочешь,
А от меня ей не уйти;
И та, что не годилась в жены,
В любовницы мне пригодится:
Так оскорбленное терпенье,
Так исступленная любовь
Отмстит презренье и обиду.