ПИСЬМА.ЦИЦЕРОН. CCLI. Титу Помпонию Аттику, в Эпир

ПИСЬМА 51—50 гг. ПРОКОНСУЛЬСТВО ЦИЦЕРОНА В ВЕРХНЕЙ КИЛИКИИ

CCLI. Титу Помпонию Аттику, в Эпир

[Att., VI, 1]

Лаодикея, 24 февраля 50 г.

1. Я получил твое письмо в Лаодикее за четыре дня до Терминалий944 и прочел его с величайшим удовольствием, — преисполненное любви, доброты, предупредительности, заботливости. Итак, отвечу на него не золотым за медное945, (ведь ты этого просишь), не стану устанавливать своего распорядка, а сохраню твой порядок. По твоим словам, мое последнее письмо у тебя — то, которое отправлено за девять дней до октябрьских календ из Кибистры, причем ты хочешь знать, какие твои я получил. Почти все, о которых ты упоминаешь, кроме тех, которые ты отдал, как ты пишешь, рабам Лентула в Эквотутике и Брундисии. Поэтому твое трудолюбие не пропадает, чего ты опасаешься, а прекрасно накопляется, если ты это сделал именно для того, чтобы доставить мне удовольствие; ибо ничто не доставило мне большего удовольствия.

2. Я чрезвычайно рад тому, что ты одобряешь мое смирение перед Аппием и щедрость даже к Бруту; а я полагал немного иначе. Ведь Аппий писал мне два-три раза с пути, несколько сетуя на свою судьбу — за то, что я отменяю кое-что из установленного им. Как если бы врач в случае, когда больной поручен другому врачу, захотел сердиться на того врача, который его сменил, если он изменяет его указания насчет лечения, — так и Аппий, хотя он и начал лечение провинции с ограбления, пустил кровь, лишил ее всего, чего мог лишить, и передал мне ее изнуренной, не рад видеть, что я снова вскармливаю ее, но то негодует, то благодарит. Ведь я не совершаю ничего, что могло бы сколько-нибудь его обесславить, и только несходство моего образа действий оскорбляет человека. Что может быть столь различным, как то, что во время его властвования провинция была истощена поборами и пожертвованиями, а в мое наместничество не истребовано ни гроша ни на частные, ни на казенные нужды? Что сказать мне о его префектах, спутниках946, даже легатах? О грабежах, о разврате, об оскорблениях? Теперь же, клянусь, ни один дом не управляется с таким благоразумием, или с таким порядком, или так скромен, как вся моя провинция. Некоторые друзья Аппия объясняют это смешно: они считают, что я хочу иметь добрую славу для того, чтобы он имел дурную славу, и что я поступаю хорошо не ради похвалы себе, а ради того, чтобы ославить его. Но если Аппий выражает мне благодарность, как показало письмо Брута, которое он тебе прислал, это не огорчает меня. Однако в тот самый день, когда я писал это перед рассветом, я думал отменить многие его несправедливые постановления и решения.

3. Теперь перехожу к Бруту, к которому я, следуя твоему примеру, привязался со всей преданностью, которого я даже начал любить, но тут же остановился, чтобы это не задело тебя. Не считай, что я что-либо предпочел выполнению его поручений и о чем-либо более постарался. Он дал мне книжечку поручений, и об этом же ты говорил со мной. Все это я выполнил самым заботливым образом. Во-первых, я добился, чтобы Ариобарзан уплатил ему таланты, которые он обещал мне. Пока царь был со мной, дело обстояло прекрасно, но затем шестьсот управителей Помпея начали на него наседать. Помпей же более могуществен, нежели все прочие, как по прочим причинам, так и потому, что он, как полагают, приедет для войны с парфянами. И вот ему теперь выплачивают следующим образом: каждый тридцатый день по тридцать три аттических таланта — и это из налогов; но для покрытия месячного роста этого недостаточно. Однако наш Гней переносит это с мягкостью. Он не получает основного капитала, а ростом, хотя и неполным, доволен. Никому другому царь не платит и не может платить; ведь у него нет казны, нет доходов. Налоги он взимает по способу Аппия; их едва хватает на уплату роста Помпею. Двое или трое из друзей царя очень богаты, но они держатся за свое так же заботливо, как я или ты. Со своей стороны, я в своих письмах все-таки не перестаю просить, уговаривать, укорять царя.

4. Дейотар даже рассказал мне, что он посылал к нему послов по делу Брута; они привезли ответ, что царь несостоятелен. Клянусь, мое мнение — что нет ничего, более опустошенного, чем то царство, ничего, более бедного, чем царь. Поэтому я думаю, либо отказаться от опеки, либо, как Сцевола в деле Глабриона, отвергнуть и капитал и рост. Я все-таки предоставил Марку Скапцию и Луцию Гавию, ведущим в царстве дела Брута, должности префектов, которые я через тебя обещал Бруту: ведь они вели дела не в моей провинции. Мое правило, как ты помнишь, таково: он может получить сколько угодно префектур, только не для дельцов947. Поэтому я ему дополнительно предоставил две. Но те, для кого он просил их, выехали из провинции.

5. Теперь узнай о саламинянах, так как я вижу, что и для тебя это оказалось новостью, как и для меня: ведь я никогда не слыхал от него948, что те деньги принадлежат ему; более того, у меня есть его книжечка, в которой говорится: «Саламиняне должны деньги моим близким Марку Скапцию и Публию Матинию». Он препоручает их мне, а также, как бы пришпоривая меня, указывает в приписке, что поручился за них на большие деньги. Я постановил, чтобы им платили в течение шести лет из расчета по сотой, с ежегодным возобновлением роста949. Но Скапций стал требовать по четыре сотых. У меня возникло опасение, как бы даже ты не отказал мне в своей дружбе, если бы он добился своего: ведь я отступил бы от своего эдикта и разорил бы до основания город, находившийся под покровительством Катона950 и самого Брута и облагодетельствованный мной.

6. Но в это самое время Скапций подсовывает мне письмо Брута, что это дело ведется на его страх, о чем Брут никогда не говорил ни мне, ни тебе, а также чтобы я предоставил префектуру Скапцию. Между тем, при твоем посредничестве, я оговорил, — лишь бы не дельцу, и если кому-нибудь, то все же не этому. Ведь он был префектом при Аппии и даже располагал отрядами конницы, которыми он обложил в Саламине запершийся в курии сенат, вследствие чего пятеро сенаторов умерло от голода. Поэтому в день своего приезда в провинцию, когда кипрские послы приехали в Эфес встречать меня, я послал письмо, чтобы всадники немедленно удалились с острова. Думаю, что по этой причине Скапций написал обо мне Бруту в несколько раздраженном духе. Тем не менее мой взгляд таков: если Брут сочтет, что мне надлежало определить рост в четыре сотых, тогда как во всей провинции я придерживаюсь одной и подтвердил это эдиктом, и это получило одобрение даже у самых жестоких ростовщиков, если он будет жаловаться на мой отказ в префектуре для дельца, в чем я отказал нашему Торквату для твоего Ления и самому Помпею для Секста Стация и получил их одобрение, если он будет недоволен удалением всадников, то я, конечно, огорчусь тем, что он на меня сердит, но много больше огорчусь тем, что он не таков, каким я считал его.

7. Во всяком случае Скапций признáет одно: по моему приговору у него была возможность получить все деньги, причитающиеся ему в силу моего эдикта. Добавлю также то, с чем ты, я опасаюсь, не согласишься. Плата за ссуду, установленная моим эдиктом, должна была прекратиться951. Они хотели внести деньги в храм; я добился от саламинян, чтобы они молчали. Они, правда, пошли мне навстречу, но что будет с ними, если сюда приедет Павел952? Итак я сделал все это в пользу Брута, который написал тебе обо мне в самом благожелательном духе, а мне, даже когда он о чем-нибудь просит, склонен писать вызывающе, надменно, не находя общего языка. Напиши, пожалуйста, ему об этом, чтобы я знал, как он это примет; ты ведь сообщишь мне.

Впрочем, в своем предыдущем письме я написал тебе об этом подробно, но я хотел, чтобы ты ясно понял, что я не забыл, о чем ты мне писал в одном из своих писем: если из этой провинции я не увезу ничего другого, кроме его расположения, то мне этого будет достаточно. Пусть так и будет, раз ты этого хочешь, однако с тем, чтобы это, верю я, произошло без погрешности с моей стороны. Итак, на основании моего постановления, Скапцию будет сразу заплачено. Насколько это справедливо решишь ты сам. Не стану взывать даже к Катону.

8. Но не думай, что я отверг те твои увещевания, которые прочно сидят у меня внутри. Заботу о моем добром имени ты поручил мне со слезами на глазах. В каком своем письме ты о нем не упоминаешь? Итак, пусть на меня сердится, кто захочет, — стерплю.

Справедливость и правда — союзники мне953.

— особенно когда я обвязался, словно поручителями, шестью книгами, которые ты к моей радости очень одобряешь954. Ты спрашиваешь об одной из них, исторической, О Гнее Флавии, сыне Анния. Он не жил до децемвиров955, потому что был курульным эдилом, а эту должность ввели много лет спустя после децемвиров. Какую же пользу он принес, обнародовав фасты? Считают, что в течение некоторого времени эту таблицу хранили в тайне, так что о днях, подходящих для народных собраний, спрашивали у малого числа людей. Более того, есть немало таких, которые полагают, что первым обнародовал фасты и изложил правила применения законов писец Гней Флавий956. Не приписывай этой выдумки мне или, вернее, Африканскому957 (ведь речь ведется от его имени). От тебя не укрылось то мое замечание насчет приема актера958. Ты подозреваешь злобное, я же написал в простоте.

9. О провозглашении меня императором ты, по твоим словам, узнал из письма Филотима. Но я думаю, что ты, уже будучи в Эпире, получил два моих письма: одно было послано из Пинденисса, после его взятия, другое из Лаодикеи, причем оба письма были вручены твоим рабам. Об этих событиях я послал в Рим официальное донесение через двух письмоносцев, имея в виду случайности морского плавания.

10. Что касается моей Туллии, присоединяюсь к твоему мнению. Я написал ей и Теренции о своем согласии. Ведь ты уже писал мне ранее: «Я хотел бы, чтобы ты возвратился в свое прежнее общество». Но исправить письмо Меммия не было никакого труда, ибо я решительно предпочитаю этого, поддерживаемого Понтидией, тому, за которого стоит Сервилия959. Поэтому привлеки нашего Сауфея, человека, всегда меня любившего; теперь же, думается мне, тем более, что он должен был унаследовать любовь брата Аппия ко мне вместе с остальным наследством. Тот ведь показал, как высоко он ценит меня — и вообще и особенно в деле Бурсы960. Право, ты меня избавишь от большого беспокойства.

11. Оговорка Фурния961 не нравится мне, ведь я не боюсь никакого иного случая, кроме того, какой он оговаривает. Но я написал бы тебе об этом больше, если бы ты был в Риме. Что ты на Помпея возлагаешь всю надежду на мир, этому я не удивляюсь; так оно и есть и, думается мне, надо зачеркнуть слово «лицемерящего». Но если у меня распорядок несколько путаный, припиши это себе: ведь я беру пример с тебя, торопящегося.

12. Мальчики Цицероны любят друг друга, упражняются, но, как говорит Исократ962 об Эфоре и Феопомпе, один из них нуждается в узде, другой в шпорах. Квинта думаю одеть в белую тогу в Либералии963; так мне поручил его отец. Исполню это, как если бы не вводили дополнительного месяца. К Дионисию я отношусь, право, с любовью. Однако мальчики говорят, что у него бывают безумные вспышки гнева; но не может быть человека, который превзошел бы его ученостью, мягкостью и любовью к тебе и ко мне.

13. Похвала, которую, по твоим сведениям, воздают Ферму и Силию964, вполне заслужена ими: они ведут себя очень достойно. Присоедини к ним Марка Нония, Бибула, меня, если захочешь. Я только желал бы, чтобы Скрофа проявлял это качество, где сможет: ведь он славный человек. Прочие ослабляют государственную деятельность Катона. Ты поручаешь мое дело Гортенсию; это очень приятно. Что касается Амиана, то Дионисий смотрит на это безнадежно; никаких следов Теренция я не нашел. Мераген, несомненно, погиб965; я проехал через его владения, в которых не осталось ни одной живой твари. Я не знал этого, когда беседовал с твоим Демокритом. Росийскую посуду я заказал966. Но послушай! Что ты замышляешь? Ты обычно угощаешь нас овощами на украшенных узором блюдах и в великолепных корзинах. Что же ты предложишь нам на глиняной посуде967? Рог для Фемия заказан. Его найдут, только бы он играл что-нибудь достойное этой вещи.

14. Война с парфянами надвигается. Кассий прислал нелепое донесение, а от Бибула еще не поступало; когда оно будет прочитано, я думаю, это, наконец, повлияет на сенат. Я, со своей стороны, сильно встревожен. Если, как я желаю, мои полномочия не будут продлены, то мои опасения ограничатся июнем и квинктилием. Пусть будет так! В течение двух месяцев Бибул устоит. Что будет с тем, кого я оставлю — особенно если брата? Или что будет со мной, если я не уеду так скоро? Замешательство великое. Я все же сговорился с Дейотаром, что он прибудет в мой лагерь со всеми своими силами. У него тридцать когорт по четыреста человек, вооруженных по нашему образцу, и две тысячи всадников. Он будет для подкрепления, пока не приедет Помпей, который указывает мне в своем письме, что он берет на себя это дело. Парфяне зимуют в нашей провинции; ожидается сам Ород. Что еще нужно? Дело не малое.

15. Что касается эдикта Бибула, то в нем нет ничего нового, кроме оговорки, о которой ты мне написал, как о «чересчур тяжком ущербе для нашего сословия»968. Я, со своей стороны, располагал равносильной, но более прикрытой, взятой из азиатского эдикта Квинта Муция, сына Публия969: «Кроме случая, когда сделка заключена так, что ее нельзя поддерживать по справедливости», причем я во многом последовал примеру Сцеволы, в частности, в том, в чем греки усматривают предоставление им свободы, а именно — чтобы дела между греками разбирались на основании их законов. Этот эдикт краток вследствие моего разделения; так как я счел нужным издать эдикт, состоящий из двух глав: первая относится к провинции, и в ней говорится об отчетах городов, о долгах, о росте, о долговых обязательствах, и в ней же все насчет откупщиков; вторая — к тому, что невозможно достаточно хорошо разрешить без эдикта: о наследовании, о владении, о продаже имущества, о назначении старшин; все это обычно испрашивается и осуществляется на основании эдикта. Третью главу о прочем судопроизводстве я оставил ненаписанной. Я постановил, что в этих делах я буду сообразовываться в своих решениях с эдиктами, изданными в Риме. Так и я поступаю и до сего времени удовлетворяю всех; греки же восхищены тем, что их дела разбирают не-граждане судьи. «Во всяком случае бездельники», — скажешь ты. Что в том? Им все-таки кажется, что они добились автономии. Ваших же полных достоинства граждан, думается мне, судят сапожник Турпион и скупщик голосов Веттий.

16. Ты, видимо, хочешь знать, как я поступаю с откупщиками. Отношусь к ним, как к любимцам, угождаю, хвалю на словах, уважаю, но стараюсь, чтобы они никому не были в тягость. Самый большой парадокс в том, что плату за ссуду, установленную ими путем соглашений, сохранил даже Сервилий970. Я поступаю так: назначаю довольно отдаленный срок и заявляю, что установлю рост в размере одной сотой в месяц, если они заплатят до этого срока; если же не заплатят, то на основании соглашения. Таким образом, и греки платят с терпимым ростом, и откупщикам это очень приятно, так как они получают всего вдоволь — почестей на словах и множество приглашений. Что еще? Все они со мной в такой дружбе, что каждый из них считает себя моим особенно близким другом. Тем не менее ничего им... остальное ты знаешь.

17. Насчет статуи Африканского (о несовместимые вещи! но именно этим твое письмо и доставило мне такое удовольствие). Что ты? Это Сципион Метелл971 не знает, что его прадед не был цензором? А между тем на той статуе, которая недавно поставлена на возвышении у храма Опс972, написано не что иное, как «Консул»; на той же, которая находится около Поликлесова Геркулеса, написано «Цензор». Обе они относятся к одному и тому же лицу; на это указывает положение, одеяние, перстень и, наконец, самый облик. Но, клянусь тебе, когда я заметил изображение Африканского с подписью Серапиона среди отряда позолоченных конных статуй, которые этот Метелл расставил на Капитолии, я подумал, что это ошибка мастера, теперь же вижу, что это ошибка Метелла.

18. О позорное невежество в истории! То заблуждение насчет Флавия и фаст, если это и нехорошо, присуще всем, и ты прекрасно поступил, высказав свое сомнение, а я едва не разделил распространенного мнения, как это часто бывает у греков.

Кто только не говорил, что Эвполид973, принадлежащий к древней комедии, был выброшен в море Алкивиадом во время его плавания в Сицилию? Эратосфен974 это опроверг, приводя комедии, которые тот поставил позже этого времени. Разве Дурид Самосский975, добросовестный историк, заслуживает осмеяния именно за то, что он разделял заблуждение многих? Кто не говорил, что Залевк976 написал законы для локров? Разве Феофраст977 теряет свое значение, если твой друг Тимей978 ставит это ему в вину? Но не знать, что твой прадед не был цензором, позорно, особенно когда после его консульства ни один из Корнелиев не был цензором при его жизни.

19. Ты пишешь о Филотиме и об уплате 20 600 000 сестерциев. Я слыхал, что Филотим приехал в Херсонес в январские календы, но до сего времени я не получил от него никаких известий. Камилл979 пишет, что принял мои счета. В каком они состоянии, мне не известно и хочется знать. Но об этом, быть может, удобнее немного позднее и при встрече.

20. Меня, мой Аттик, взволновали твои слова почти в конце твоего письма. Ведь ты пишешь: «О чем еще?». А затем самым дружеским образом заклинаешь меня не забывать о своей бдительности и следить за тем, что происходит. Разве ты что-нибудь узнал о ком-либо? Хотя ничего в этом роде и нет, — до этого далеко, и это не укрылось бы и не укроется от меня, но мне показалось, что это твое столь заботливое напоминание на что-то указывает.

21. Что касается Марка Октавия980, то я еще раз повторяю тебе, что ты ответил ему прекрасно; хотелось бы только, чтобы несколько увереннее. Дело в том, что Целий прислал ко мне вольноотпущенника с заботливым письмом, в котором говорится о пантерах и городских общинах. Я ответил, что я огорчен по поводу второго: если бы я оставался в тени и в Риме не было известно, что в моей провинции не взимается ни гроша, кроме как на погашение долгов, — причем я ему объяснил, что не нахожу допустимым ни собирать деньги для себя, ни взимать для него, и посоветовал ему, которого я глубоко люблю, жить более бережливо, после того как он обвинял других; на первое я указал, что с моим добрым именем несовместимо, чтобы во время моего наместничества кибирцы по официальному приказу ловили зверей.

22. Благодаря твоему письму Лепта вне себя от радости. Право, оно написано прекрасно и весьма расположило его ко мне. Твоей дочке я благодарен за привет, который она любезно поручила тебе передать мне в твоей приписке; я также благодарен Пилии, но та обязала меня больше своим приветом мне, которого она ранее никогда не видела. Так и ты передай привет им обеим. Канун январских календ, которым было помечено твое письмо, послужил для меня приятным напоминанием о прекрасной клятве, которой я не забыл981. В тот день я в своей тоге с пурпурной каймой был Великим982. Ответил тебе на все — не золотым за медное, как ты просил, а равным за равное.

23. Но вот другое небольшое письмо от тебя, которое я не оставлю безответным. Лукцей, право, вполне мог позаботиться о тускульской усадьбе, если бы случайно не обычное происшествие с флейтистом983. Мне хотелось бы знать его состояние. Наш Лентул, я слыхал, объявил о продаже всего, за исключением своей тускульской усадьбы. Очень хочу видеть их свободными от долгов; желаю этого также Сестию; присоедини, если угодно, Целия. К ним всем подходят слова:

Вызов стыдились отвергнуть, равно и принять ужасались984.

О намерении Куриона добиться возвращения Меммия985 ты, я думаю, слыхал. Что касается долга Эгнация Сидицинского, то я не теряю надежды, но она не велика. О тяжело больном Пинарии, которого ты мне препоручаешь, Дейотар заботится самым внимательным образом. Ответил также на более короткое письмо.

24. Пока я буду в Лаодикее, то есть до майских ид, пожалуйста, беседуй со мной посредством писем возможно чаще, а по приезде в Афины шли ко мне письмоносцев при всяком удобном случае; ведь мы уже будем знать о событиях в Риме, о провинциях, а все эти дела перенесены на март месяц.

25. Но послушай! неужели вы уже вырвали у Цезаря пятьдесят аттических талантов через Герода? Этим, слыхал я, вы сильно рассердили Помпея, ибо он полагает, что вы съели его деньги и что Цезарь проявит большее усердие при постройке храма в Роще986. Я узнал об этом от Публия Ведия, большого бездельника, но тем не менее близкого друга Помпея. Этот Ведий встретился мне со своими двумя колясками, повозкой, запряженной лошадьми, лектикой и многочисленными рабами, за каждого из которых ему придется заплатить по сто сестерциев, если Курион проведет свой закон987. Кроме того, в коляске он вез кинокефала988; в диких ослах также не было недостатка. Никогда не видывал я большего ничтожества. Но выслушай окончание. В Лаодикее он останавливался у Помпея Виндулла и оставил там свое имущество, когда поехал ко мне. Тем временем Виндулл умирает. Так как полагали, что его имущество должно было перейти к Помпею Великому, то в дом Виндулла является Гай Венноний. Опечатывая все, он обнаруживает Ведиевы вещи, среди которых оказалось пять небольших изображений матрон: среди них одно сестры твоего друга, человека тупого, носящего это имя, и жены того милого989, столь благодушно это переносящего. Я хотел кстати поведать тебе об этом: ведь мы оба отменно любопытны.

26. Пожалуйста, обрати внимание еще на одно. Я слыхал, что Аппий устраивает в Элевсине преддверие. Буду ли я глупцом, если также устрою его в Академии990? «Полагаю, что будешь», — скажешь ты. Так напиши мне это самое. Право, самые Афины очень нравятся мне. Хочу там поставить какой-нибудь памятник; ложных надписей на статуях, воздвигнутых другими, не терплю. Но пусть будет так, как ты захочешь. Сообщи мне, на какой день приходятся Римские мистерии991 и как ты провел зиму. Береги здоровье. На семьсот шестьдесят пятый день после битвы при Левктре992.