Пол Феррис. Зигмунд Фрейд (17) - ДОСКА ОБЪЯВЛЕНИЙ ГИПЕРИНФО

894 Просмотра

В феврале Фрейд рассказал Флису о том, что ходил к одному из своих бывших профессоров, Нотнагелю, с экземпляром своей новой работы о церебральном параличе у детей (часть профессиональной деятельности он посвящал традиционной неврологии, и это была его первая крупная публикация в этой области). Нотнагель "неожиданно" сказал ему, что он и Крафт-Эбинг хотели бы, чтобы Фрейда предложили в профессоры. Нотнагель предупредил его, что министр едва ли даст согласие, но, очевидно, не объяснил, в силу каких причин: то ли потому, что Фрейд был евреем (хотя евреи часто получали звание экстраординариуса), то ли потому, что у него не было высокопоставленных покровителей, то ли потому, что его репутация была неустойчивой. Все рассказывали об антисемитизме в министерстве, но существовал и более широкомасштабный конфликт между университетами, склонявшимися к либерализму и стремившимися к академическим свободам, и чиновничьим механизмом Габсбургов. Вся система была основана на таинственном взаимодействии императора, суда и имперски настроенной бюрократии, и поэтому в венской политике и распределении должностей царила полная неопределенность. Новый мэр Вены, разговорчивый Карл Люгер, который знал, как сыграть на антисемитизме чиновников и владельцев магазинов, той весной добился одобрения императором своих выборов после двух отказов. Либеральные евреи были этим встревожены, и Фрейд в том числе. Люгер был популистом, шутившим о том, что всех евреев нужно послать в море на корабле и затопить его. Гитлер перенял у него эту позицию (в то время, в 1897 году, он еще ходил в школу). В мае комиссия решила предложить кандидатуру Фрейда на получение звания профессора. Документ был составлен Крафтом-Эбингом и с энтузиазмом описывал кандидата и его теории о неврозе, в то время как не прошло и года с тех пор, как Эбинг назвал лекцию об истерии и совращении сказкой. Мэссон утверждает, что ключевой абзац настолько положительный, что наверняка был написан самим Фрейдом. Крафт-Эбинг сделал от себя поправку, что кандидат, несмотря на свой небывалый талант, возможно, переоценивает важность своих открытий. Бумаги были отправлены в Имперско-королевское правительство Нижней Австрии, где о кандидате навели соответствующие справки и спустя еще несколько месяцев "смиренно" передали прошение министерству. Чиновники неправильно записали количество детей и описали его социальное положение следующей фразой: "Он, очевидно, живет в очень благоприятных условиях, держит троих слуг и имеет практику, не слишком большую, но тем не менее прибыльную". Они добавили, что доктор Фрейд честен. Министерство получило этот доклад и прошение о назначении, и для Фрейда началось долгое ожидание. Иногда он вел себя нарочито дерзко. Он рассказал Флису, что в январе 1898 года однажды днем он мечтал ("от чего я еще не избавился"), что ставит министра образования на место: "Вы не можете меня испугать. Я знаю, что по-прежнему буду читать лекции в университете, когда вы уже перестанете быть министром" Временами он был полон надежд. В феврале до него дошел слух, что его сделают профессором на юбилей императора Франца Иосифа, в декабре (император восседал на троне с 1848 года). Фрейд утверждал, что не верит, и удовлетворялся "восхитительной мечтой" о своем повышении. Но это оказалось только мечтой. Министерство молчало и в тот год, и на следующий, и даже два года спустя. К 1898 году Фрейд уже заканчивал книгу о сновидениях. С тех пор как он увидел знаменитый сон в "Бельвю", прошло три года, но он знал, что его тайна никем не может быть раскрыта. "Никто и не подозревает, что сон - не бессмыслица, а исполнение желаний", - писал он Флису. Это было не совсем верно. Некоторые современники Фрейда считали, что сон имеет некое значение - так, Крафт-Эбинг считал, что во сне может найти выражение скрытое сексуальное давление. Однако никто не думал о том, чтобы сделать сны основой теории. Бессознательное Фрейда принялось услужливо предоставлять ему сны для всех случаев, которые можно было использовать в книге. К февралю 1898 года он "погрузился в написание книги о снах". После "истерической пытки" (предположительно, имеется в виду фиаско с теорией совращения) для Фрейда это стало облегчением. Перед ним были "Только сны, сны". На Пасху он с братом Александром снова посещает Италию, точнее северо-восточную часть страны, места возле Триеста и Адриатики. Они посетили римские развалины в Аквилее, "свалке" с музеем, по выражению Фрейда, и видели там статуи Приапа. Фрейд напомнил Флису довольно тяжеловесным стилем, что именно этот бог "символизировал вечную эрекцию, исполнение желаний, представлявшее противоположность психологической импотенции". Братья посетили известняковую пещеру со сталактитами, но Фрейда больше заинтересовал экскурсовод, в пьяных похвалах пещеры которого он видел невротическое замещение эротических действий. Когда Александр спросил, как глубоко внутрь можно пройти, тот ответил: "Это как с девственницей - чем глубже проникаешь, тем приятнее". В другой пещере они оказались в одной компании с Карлом Люгером, "хозяином Вены". Несколько недель спустя Фрейд видел во сне замок у моря. Он стоял у окна с его хозяином и обсуждал какую-то войну. Неожиданно тот упал замертво. По синей воде моря, ставшего каналом, быстро проплывали корабли, и из их пушек поднимался коричневый дым. Его брат был с ним. Они вместе воскликнули: "Вот военный корабль!" Этот сон произвел на Фрейда мрачное впечатление. Он состоял из воспоминаний о прошлогоднем отдыхе с Мартой в Венеции, о посещении Аквилеи (с каналом) с братом и об испано-американской войне. "Нойе фрайе прессе" от 10 мая сообщила об уничтожении испанского флота. Сон, казалось, ассоциировался с беззаботным отдыхом, но при более глубоком анализе обнаруживал страх Фрейда перед безвременной смертью и беспокойство о том, как будет жить его семья. Умерший владелец замка - это он сам, и "именно за воспоминанием о самых веселых днях во сне скрывались мрачнейшие мысли о неизвестном и жутком будущем". Похоже, Фрейд не мог нейтрально воспринимать ничего, что с ним происходило, даже прогулки или сон. Часть летнего отдыха он провел в поездках с Мартой, часть - с Минной в прогулках по ледникам и отдыхе в шезлонгах. С Мартой он снова отправился на Адриатику и остановился в Рагузе (теперь Дубровник), городке на побережье Далматии, последнем оплоте Австрийской империи на юге. Этот городок с церквушкой и аллеями шелковичных деревьев был очень живописным. У Марты, которая была далеко не так вынослива, как Минна, когда речь шла о путешествиях, снова началось расстройство желудка. В это время Фрейд в компании немецкого юриста, с которым познакомился на отдыхе, провел день в Боснии-Герцеговине, тогда входившей в состав Австрии. Они говорили о живописи, и Фрейд упомянул о фресках, изображавших конец света и Страшный суд, которые произвели на него большое впечатление год назад в Орвьето (в Италии). Он не мог вспомнить имя художника. Ему удалось сказать только "Боттичелли", но лишь через несколько дней кто-то смог подсказать ему правильный ответ: "Синьорелли". Почему, спросил себя Фрейд, он вспомнил лишь часть слова, и подавил в себе остальное? Немногие стали бы задаваться этим вопросом. Но Фрейд разработал объяснение и представил Флису предварительную версию. Они с юристом говорили не только о живописи. "В разговоре, который вызвал воспоминания, явно вызвавшие это забывание, мы упоминали смерть и секс". Одна фраза, содержавшая слово "синьор", заставила эту часть слова "Синьорелли" выпасть из его памяти. "Как заставить кого-то в это поверить?" - задал он вопрос, который оказался риторическим, потому что вскоре Фрейд написал об этом статью под названием "Психические механизмы забывания", вышедшую в свет в 1898 году. В этой статье история обросла новыми деталями. Фрейд объяснял, что он с компаньоном обсуждал боснийский национальный характер с его "турецкими" (то есть мусульманскими) элементами. Какой-то коллега еще давно говорил о безропотном отношении боснийцев к смерти, приводя слова пациента "Господин, что тут еще говорить?" Фрейд пересказал это своему спутнику, но (как он писал) подавил в себе еще один рассказ коллеги о том, какую важность боснийские мужчины придают сексуальному удовольствию, а также слова его пациента: "Господин, вы должны знать, что если этого больше нет, жизнь теряет цену". Вскоре после этого он и забыл имя итальянского художника. Объяснение Фрейда, как всегда, изобретательно. Оба рассказа о "сексе" и "смерти" были связаны словом "господин", с которого начинались обе цитаты. А господин - это "синьор". Подавление рассказа о сексе подавило и часть необходимого имени, так что ему осталось только "елли", к которому он смог добавить разве что "Боттич". Тема, которую ум Фрейда подверг цензуре, была связана с мыслями, чрезвычайно его интересовавшими, но вызывавшими некое сопротивление. "То, что в то время меня действительно занимала тема смерти и сексуальности, я могу доказать многими способами, полученными при самоанализе, которые здесь не стоит приводить". Фрейд редко говорил так открыто о своей сексуальности, а в будущем он делал это еще реже, разве что случайно. По поводу "смерти и сексуальности" нам остается лишь строить догадки. Беспокоило ли его то, что его супружеские удовольствия подходят к концу? Или он в мыслях замещал Марту Минной, с которой у него были общие интеллектуальные интересы, и мечтал о половой близости с ней? Или же побережье Адриатики вызывало сексуальные ассоциации с тем юношеским летом в Триесте? Все возможно в толковании по методу самого Фрейда. Турецкий плащ, который Фрейд носил во сне, увиденном им вскоре после возвращения в Вену из Далматии, как говорят, символизирует презерватив или что-то подобное - все это кажется маловероятным. Впрочем, возможности, которые Фрейд открыл для творческого анализа снов и повседневных разговоров, оказались бесконечными. Человеческий мозг, по словам Фрейда, - странная среда. И он упорно работал над книгой о сновидениях в стремлении доказать это. Глава 15. Книга о снах Книга "Толкование сновидений" была посвящена исполнению желаний - по сути дела, Фрейд отчасти писал ее для исполнения своего собственного желания добиться признания. Сны, как заявил он, не просто бессмысленные версии того, что произошло вчера, а замаскированные события, произошедшие много лет назад, в раннем детстве. За ними скрываются примитивные желания, вызванные похотью и ненавистью, чем-то вроде первородного греха (Фрейд использовал другие термины), скрытого в бессознательном человека и преследовавшего его. Почти все сны взрослых, по мнению Фрейда, посвящены сексу, а желания, вызывающие их, - эротические. Понять их сложно, и в этом состоит задача психоанализа. Идеи Фрейда о снах, однако, относились не только к невротикам, нуждающимся в лечении и анализе. Теория сновидений применима и к обычным людям. Книга "Толкование сновидений" была предназначена не только для профессионалов, но и для обычных образованных людей. Почти вся книга была написана в 1899 году на основе более ранних черновиков. Она составила двести пятьдесят тысяч слов - самый крупный труд Фрейда. Практика Фрейда от этого страдала, и в какой-то момент, обеспокоенный тем, что ему придется жить на заработанные ранее деньги, он начал задумываться о том, не провести ли следующее лето в качестве врача в новой клинике для неврастеников в Кобленце, над "Бельвю". Для него работа там была бы унизительна, но в 1899 году самым важным Фрейд считал свою книгу. Это было время, когда он стал употреблять спиртное, утверждая, что это нужно ему, пока он пишет. Его обычная точка зрения выражалась приблизительно так, как в этом письме от 1896 года: "Капля алкоголя делает меня совершенно глупым". Но в декабре 1898 года, усталый, измученный необходимым чтением литературы о сновидениях, он пишет Флису, что иногда ему нужно немного вина, "пусть даже это и не напиток из Леты", но он "стыдится того, что приобрел новый порок". В течение следующего года порок, если его можно считать таковым, прогрессировал и достиг пика в июле, когда Фрейд писал о своих сложностях с книгой и добавлял: Я не могу прожить больше двух часов в день, не прибегнув к помощи друга марсалы [сорт вина]. "Он" внушает мне мысль, что все не так мрачно, как мне кажется, когда я трезв. Какие "мрачные вещи" привили ему вкус к алкоголю? Написание книги было сложным с интеллектуальной точки зрения хотя бы потому, что теперь он писал очень быстро. С другой стороны, Фрейд писал легко, и его колебания пропадали, как только он подносил перо к бумаге. Его настроение и здоровье, возможно, иногда зависели от работы - может, и сам предмет лишал его уверенности и вызывал потребность в утешении? В молодости он поддерживал себя кокаином (к которому иногда прибегал и в середине 1890-х). Зачем же сейчас ему нужна была помощь? Почти все, что он написал летом 1899 года, было сделано в сельском доме в Баварии, у самой австрийской границы. Поодаль находилась живописная деревушка под названием Берхтесгаден. Путешествий в Италию больше не было, разве что семья долго пробыла в этом сельском доме, в то время как Фрейд в основном оставался один в комнате на первом этаже с видом на горы, или снаружи, в беседке. Некоторые античные статуэтки переехали туда вместе с ним в качестве пресс-папье: "Мои старые и грязные боги, - писал он лишенному романтизма Флису, - о которых ты столь низкого мнения". Он писал последние главы и отсылал рукопись для распечатки с деревенской почты, где одновременно получал уже готовое начало и тут же отправлял Флису, комментариев которого ждал с нетерпением. "Каждая попытка написать книгу лучше, чем она получается, делает ее вымученной, - пишет Фрейд. - Так что в книге будет 2467 ошибок, и я их оставлю". (Позже он определил бессознательные причины, заставившие его выбрать именно это число 24 - потому, что ему было двадцать четыре года, когда он встретил генерала, об уходе которого на пенсию он прочитал в 1899 году, как раз перед тем, как писать то письмо Флису, 67 - потому, что в то время Фрейду было сорок три, а сорок три плюс двадцать четыре равняется шестидесяти семи, что означало, что он не прекратит работу до этого возраста и перед ним еще двадцать четыре продуктивных года - все это прекрасный образец нумерологического суеверия). Вторую неделю сентября он провел там же. Последняя глава - теоретический обзор - била наконец закончена. В тех же местах были Брейеры, и "мы не можем не встречаться ежедневно, причем дамы с обеих сторон демонстрируют огромную нежность друг к другу. Еще одна причина жалеть, что я не где-нибудь в другом месте". Уже наступила осень, и в предгорьях лежал снег. Пора было возвращаться в Вену, чтобы прожить еще один год этой странной жизни". В тот день, когда Фрейд прибыл домой, его ждал еще один почтовый пакет с отпечатанной частью рукописи. Он пишет Флису о "вычурных фразах" с "обилием уклончивых заявлений и опасливых идей", которые говорят о "недостаточном владении материалом". Теперь, когда работа была завершена, не шло и речи о "друге марсале", но Фрейд по-прежнему относился к этой работе с неловкостью. Фрейд сделал себя центром книги, потому что его собственный опыт должен был доказывать теорию. Он никогда не забывал упомянуть о своей собственной жизни, а в этом случае мог продемонстрировать пользу психоанализа для познания самого себя. Книгу часто отмечают за смелые автобиографические строки. Фрейд действительно выражался более открыто, чем большинство людей. Но и тому, чем он мог поделиться с читателями, был предел. Проблемой, как он объясняет в книге, было написать о снах "нормальных" людей. Если он использует сны пациентов, то должен ограничиваться невротиками и исследовать только их случаи. Его друзья рассказывали ему свои сны, но без сопровождения анализа это были всего лишь рассказы. Ему оставались лишь его собственные сны, которые предлагали "обширный и подходящий материал, подученный от приблизительно нормального человека". (Фрейд выражался осторожно. Насколько невротичным может быть человек, в то же время оставаясь нормальным?) Решив использовать свои сны, он вынужден был преодолеть свое нежелание открыть "так много интимных подробностей о своей психической жизни". Предел, которым он себя ограничивает, приводится в примечании: Я должен добавить... что в очень немногих случаях я даю полную интерпретацию своих снов, насколько мне это известно. Я, вероятно, имею основания не слишком полагаться на скромность читателей. В другом месте книги он пишет о неизбежных "искажениях" в толковании сна. Как мы знаем, в его анализах есть пробелы - взять тот же сон об инъекции Ирме или прогулке по лестнице полуодетым, когда сексуальные импликации игнорируются. Если у кого-то возникало желание осудить такую сдержанность, Фрейд резко отвечал на это: "Я бы посоветовал ему попробовать быть более открытым, чем я". Когда много лет спустя Юнг высказал свое неодобрение этой сдержанности, Фрейд оправдался тем, что сказал: "Я просто не могу демонстрировать большей наготы перед читателем". Что именно Фрейд оставил за пределами книги, остается загадкой для современных исследователей. Его нежелание дать полный анализ снов создало аномалию внутри самой книги. Возможно, именно это было проблемой, заставлявшей его пить во время написания книги. Дилемма раскрытия личных тайн заметна в переписке с Флисом. В июне 1898 года Фрейд расстраивается по поводу сна (возможно, с участием Марты), который, по утверждению Флиса, нельзя было публиковать. Фрейд с сожалением отказался от этого сна со словами: "Как ты знаешь, красивый сон и отсутствие пристойности не всегда совпадают". В следующем мае, когда работа над книгой была в полном разгаре, он сообщал Флису, что решил не использовать "прикрытий"; и в то же время, как ом пишет, он не мог отказаться ни от какого материала. Он не видел выхода. К этому времени книга всецело поглотила его. "Ни одна работа не была настолько моей, - пишет он, - моей кучей компоста, моим саженцем". Но несмотря на то, что он утверждал, будто освободился от традиций, Фрейд был вынужден идти на уступки. Флис играл роль цензора. Посылая ему в августе 1899 года просмотренную и отпечатанную рукопись из Берхтесгадена, Фрейд писал: "Я вставил много новых снов, которые, я надеюсь, ты не вычеркнешь". Они были "просто humana и humaniora [о людях и их заботах], ничего действительно интимного, то есть личного и сексуального". Настоящим цензором для Фрейда был он сам. Необходимость "подчистки" книги, вероятно, заставила его написать статью "Покрывающие воспоминания", представляющую собой скрытую автобиографию. Он написал ее за неделю до Троицы в 1899 году - незадолго до того, как он рассказал Флису о дилемме, связанной с "прикрытиями" в "Толковании Сновидений". Статья появилась в одном медицинском журнале в сентябре, за два месяца до выхода книги. Когда Фрейд стал более известен, он попытался, правда безуспешно, сделать ее недоступной читателю. Сама его несдержанность в написании этой статьи говорит о том, как сильно было желание избавиться от груза известной дилеммы. "Покрывающие воспоминания" - это та самая история о детях на цветочном лугу, которая в 1947 году была признана отражением событий детства самого Фрейда. Нет письма Флису, в котором Фрейд поверял бы ему этот секрет. Суть статьи в диалоге между Фрейдом и анонимным пациентом, лечащимся от "небольшой фобии", то есть им самим. Нам не сообщается, взяты ли воспоминания о детстве из снов пациента, но вероятно, что это именно так. Личные фантазии, связанные со сном, делали материал слишком опасным для того, чтобы использовать его в книге. В "Толковании сновидений" Фрейд не умалчивает о своих недостатках, но половая сфера оставалась закрытой, поэтому эти вопросы отразились в "Покрывающих воспоминаниях". Первые экземпляры книги о сновидениях появились еще до конца октября, в то время как за месяц до того Фрейд еще редактировал ее. Дата публикации - 4 ноября 1899 года, хотя на титульном листе стоит 1900 год. Издатель, Дойтике, опубликовал шестьсот экземпляров и за первый месяц продал немногим более ста. Второй сын Фрейда, Оливер, которому в то время было восемь лет, тем ноябрем проходил мимо книжного магазина Дойтике. В окне была выставлена книга, и Фрейд сказал "Вот та книга, которую я заканчивал летом". Это отпечаталось в памяти мальчика, как и хотел его отец. В книге предмет освещается довольно широко, Фрейд постоянно использует контрасты, переходя от врачебных историй к философским размышлениям, от признаний к художественным отступлениям. Теперь никто таких книг не пишет, и очень немногие читают, разве что из любопытства. Это как удивительный музейный экспонат, спрятанный за толстым стеклом, открытый на странице, известной образованному туристу (только таких Фрейд признавал), сон об Ирме или то место, где Фрейд впервые говорит о царе Эдипе и власти судьбы: "Судьба всех нас, наверное, в том, чтобы направить наши первые сексуальные импульсы на мать, а первую ненависть и пожелание смерти - на отца". (Он имел в виду "всех нас, мужчин", потому что, согласно его теории, девочки тянутся к отцам и хотят убить матерей, хотя в 1900-е годы значение имели только мальчики). Книга начинается с обзора научной литературы, а затем автор переходит к методам толкования снов, где тут же делает упреждающий удар в адрес традиционных идей "философов и психиатров", которые считают сны не заслуживающими внимания помрачениями ума. Обывательское представление о снах, "созданное неким смутным ощущением", предполагает, что каждый сон, напротив, обладает значением, хотя оно может быть скрыто. Фрейд соглашается: Здесь перед нами снова встает один из не таких уж редких случаев, в которых древнее и живучее представление является более близким к истине, чем мнение, преобладающее в современной науке. Я должен заявить, что сны действительно имеют значение и их можно истолковать с помощью научной процедуры.

Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.