Пол Феррис. Зигмунд Фрейд (39) - ДОСКА ОБЪЯВЛЕНИЙ ГИПЕРИНФО

1157 Просмотров

Насколько известно, у Фрейда с Адлером не было личных трений. Но тот отважился выдвигать собственные теории. Когда Эрнст Фрейд в 1970 году редактировал переписку Фрейда и Цвейга, он без комментариев удалил этот абзац, делая услугу Адлеру или, что более вероятно, своему отцу. К 1938 году немцы были готовы напасть на Австрию, Гитлер пригласил к себе на дружескую беседу австрийского канцлера, и Шушниг тайно пересек границу в Берхтесгаден, где 12 февраля и произошла встреча - ровно четыре года спустя после штурма Карл-Маркс-Хофа в Вене. К концу дня под давлением Гитлера он подписал бумаги, отдающие Австрию в его власть. Последовали недели пропаганды и растущей неуверенности. Анна писала Джонсу 20 февраля: "Мы не поддерживаем панику, охватившую остальных. Все еще рано точно определить, что происходит". Только 9 марта Шушниг объявил о проведении всенародного плебисцита, в котором австрийский народ должен проголосовать за или против независимой Австрии. Его собирались провести через четыре дня, в воскресенье, 13 марта. Гитлер был в ярости - или делал вид. Плебисцит дал ему повод начать вторжение. В пятницу утром немецкие войска пересекли границу у Зальцбурга. По Австрии все еще разъезжали агитационные фургоны, призывавшие граждан голосовать "за" в воскресенье. Листовки с тем же призывом падали на Вену с воздуха. Шушниг послал отчаянное сообщение в Лондон, но, как знал Фрейд (и большинство людей), Британия не намеревалась ничего делать. Шушниг подал в отставку, и венские национал-социалисты захватили правительственные здания и улицы. Фрейда уже посетил американский дипломат, поверенный в делах в Вене, - это означало, что американцы собираются его защищать. Немногие могли рассчитывать на подобную помощь. В тот вечер в пятницу, 11 марта, Вильгельм Штекель, бывший коллега Фрейда, оставил все свое имущество - дом, одежду, книги - и отправился на Западный вокзал, где сел на девятичасовой поезд в Цюрих, вырвавшись на свободу. В восемь утра в субботу, 12 марта, немецкие войска начали продвигаться по Австрии, не встречая сопротивления. Одна вооруженная дивизия пользовалась указаниями путеводителя Бедекера и останавливалась для пополнения запасов горючего у заправочных станций. Когда войска начали заполнять Вену, толпы людей, говорят, сначала молчали, но, возможно, это было придумано уже впоследствии. Вскоре они уже приветствовали немцев и помогали делать облавы на евреев. Венским нацистам не приходилось учиться у немецких жестокости. Некоторых евреев заставили работать с ведрами и щетками, стирать антинацистские лозунги и убирать тротуары к приезду Гитлера в понедельник. Серж Панкеев, который уже давно работал в страховой компании и тихо жил со своей женой Терезой, отметил, что в первый день нового порядка работа в конторе началась с пения национального гимна Германии. Вечернее субботнее издание "Нойе фрайе прессе" содержало официальное сообщение об аншлюсе. Фрейд смял газету в руке. В дневнике он записал: "Finis Austriae" ("Конец Австрии"). После этого он перестал принимать пациентов. На следующий день на Берггассе, 19, в последний раз произошло заседание психоаналитического общества. Фрейд сделал красивый театральный жест и сказал всем участникам, что они должны последовать примеру раввина Йоханана бен Заккаи, который бежал из Иерусалима после того, как римляне разрушили храм, и основал религиозную школу на новом месте. Члены комитета согласились, что общество нужно будет восстановить в любом месте, где окажется Фрейд. Оно оставалось в спячке, пока он жил, но после войны снова начало свою работу в Вене. Эрнест Джонс и Мария Бонапарт поспешили в Вену. Джонс полетел туда через Прагу 15 марта, в тот день, когда американский поверенный отправил телеграмму в Вашингтон со словами: "Боюсь, что Фрейд, несмотря на возраст и болезнь, в опасности". Это сообщение, скорее всего, было показано президенту, Франклину Рузвельту, и с тех пор американцы вели себя так, чтобы нацисты видели, что за ними наблюдают. Среди охранников был Уильям Буллитт, соавтор Фрейда, теперь американский посол во Франции. Англичане в этом плане ничего не предпринимали, хотя самостоятельные действия Джонса поддерживались*. * Министерство иностранных дел относилось к гитлеровской Германии спокойно. В его документации есть выдержка из дебата в палате общин от 12 апреля 1938 года, где содержатся слова одного члена парламента, Оливера Локер-Лэмпсона: "Мы все еще содрогаемся от потрясения, вызванного недавним насилием над Австрией". Рядом приписано рукой какого-то чиновника: "Разве?" До приезда Джонса в дом к Фрейду заявилась банда штурмовиков с целью грабежа. Их удовлетворила сумма размером в триста фунтов - такие деньги предусмотрительный житель Центральной Европы держал при себе на всякий случай. Они не заинтересовались самим Фрейдом, хотя на другого пожилого господина Фрейда, по некоторым данным, напали на улице по ошибке. Через несколько домов, на Берггассе, 7, где располагалось издательство, новые бандиты ненадолго арестовали Мартина Фрейда. В это время появился Джонс, которого тоже час продержали под арестом. Со временем то, что происходило в городе, превратилось в смутные воспоминания очевидцев - случайные события глазами случайных свидетелей. Кто-то видел, как старых евреев согнали в Пратер, заставили раздеться догола и ползать на четвереньках. Еврейская девочка Ли Закс и ее брат видели, как троих евреев заставили стать на колени и мыть тротуар возле Южного вокзала под присмотром группы штурмовиков. Один из них расстегнул брюки и помочился прямо в лицо одному из евреев. Потом они стали пинать и бить всех троих. По словам Джонса, Фрейд все еще не хотел уезжать из Вены, и его нужно было в этом убеждать. Более вероятно, что сейчас он уже был не против уехать, если немцы его отпустят - до того как получить разрешение, от евреев требовались большие денежные формальности - и кто-то его примет. Все остававшиеся сомнения исчезли, когда неделю спустя нацисты вернулись на Берггассе, 19, на этот раз в виде гестапо, что внушало еще большую тревогу. Анну забрали на допрос. Бонапарт, которая была в Вене после того, как Джонс вернулся в Лондон, как раз находилась в доме и старалась вести себя так, чтобы ее тоже арестовали, но гестаповцы не хотели возиться с принцессами. Анну держали до вечера и лишь потом отпустили (возможно, после вмешательства американцев). Она вернулась домой, к смятенным родителям. Врач Фрейда, Шур, еще до того снабдил Мартина и Анну смертельными дозами веронала на случай, если их будут пытать. Фрейду об этом не сказали. Америка была слишком далеко. Джонс занялся переговорами с высшими кругами Лондона, добиваясь признания профессора приемлемым иммигрантом. Позднее он писал, что устроил иммиграцию для Фрейда. На самом деле невозможно представить, чтобы британцы отказались принять Фрейда. Месяц спустя, в конце апреля, отдел паспортного контроля министерства иностранных дел издал четкие инструкции иностранным посольствам о выдаче иммигрантских виз. "Выдающиеся лица, т. е. имеющие международную репутацию в области науки, медицины, исследований или искусства", могут быть приняты без обращения в Лондон, и в выдаче виз людям такой категории нельзя отказать без консультации с Лондоном. Фрейд попадал в эту категорию автоматически. Джонс просто ускорил процесс и помог перебраться в Британию не только Фрейду, но и его окружению, а также некоторым другим аналитикам*. Министр внутренних дел, сэр Сэмюэл Хоар, увлекался коньками и был членом того же клуба конькобежцев, что и Джонс, поэтому они были знакомы. Джонс обратился к нему через известного физика, который был президентом Королевского общества, и Хоар обещал дать разрешение на работу Фрейду, его семье и друзьям. В начале апреля, когда первые поезда с политическими пленниками уже отправлялись из Вены в лагеря, Анна изучала карты Лондона. * Джонс мог решать, кого брать, а кого нет. Ганс Лямпль, бывший ухажер Анны, и его жена, которые переехали в 1933 году из Берлина в Вену, тоже хотели отправиться в Лондон. Но они не входили в его список, сказал он Анне, потому что против них было неизвестное "мнение". Вместо этого они поехали в Амстердам. Среди менее удачливых евреев среднего класса спрос на визы как в Америку, так и в Великобританию значительно превышал предложение. Британским чиновникам паспортных отделов было приказано с подозрением относиться к гостям страны, которые могут оказаться беженцами. Любого похожего на еврея нужно было "осторожно расспрашивать". Многие профессии были нежелательными - в тридцатых годах слишком многие уже потеряли работу. Англия не нуждалась в розничных продавцах, владельцах мелких магазинов и "неизвестных музыкантах". Не нужны были и рядовые юристы, врачи, дантисты. Медицинский истеблишмент выступал против врачей-чужаков, которые, как считалось, не понимают британского образа жизни. Домашняя прислуга - в домах среднего класса она все еще часто использовалась - могла въехать в страну достаточно легко, потому что эти люди выполняли работу, которая считалась британцами неприятной. Тысячи евреек получили разрешение переехать в Англию из Австрии. Бухгалтера и учителя назывались слугами, чтобы получить визы. Колонки частных объявлений в "Таймс" ежедневно печатали: Молодая девушка из Вены (еврейка) хорошо готовит, ищет место няни или горничной. Две портнихи высшего класса (неарийского происхождения) ищут работу. Венский доктор философии, 24 года, еврей, ищет место учителя, компаньона для джентльмена или личного секретаря. Многие из тех, кто не мог уехать, - а также некоторые уехавшие, кто не смог приспособиться к новой жизни, - кончали жизнь самоубийством. В Вене это приобрело масштабы эпидемии. Макс Шур передал Фрейду слова Анны: "Не лучше ли нам всем убить себя?" "Зачем? - сказал Фрейд. - Потому что они бы этого хотели?". Тереза Панкеева с годами стала интровертом и недовольной жизнью женщиной. У нее с мужем было достаточно средств для жизни. Бывший миллионер получал скромный заработок, а Тереза, немка, имела небольшое наследство. После аншлюса у них не было особых причин для опасений, потому что ни один, ни другой не были евреями. Но однажды она сказала ему: "Знаешь, что мы сделаем? Мы включим газ". Он начал увещевать ее, но потом решил, что разумнее не обращать внимания на эти слова. Однажды ночью была гроза и тяжелый флаг со свастикой, который висел на каждом здании (в том числе на доме 19 по Берггассе) начал биться об окно их квартиры на верхнем этаже. Госпожа Панкеева сказала, что боится, как бы он не разбил стекло. На следующий день, 31 марта, ее муж, как обычно, отправился на работу. Когда он вернулся, кухня была заполнена газом, а его жена сидела за столом мертвая. Перед тем она забрала деньги из банка и оставила их Панкееву на столе; кроме того, она привязала флаг. Охваченный горем, Волчий Человек отправился на Берггассе в надежде встретиться с Фрейдом. Но служанка сказала: "Он болен. Он не может вас принять". Готовился отъезд Фрейдов из Вены. У профессора было немного золотых слитков - или монет, - что тоже характеризовало его как предусмотрительного европейца. Бонапарт организовала провоз его золота через границу в дипломатическом портфеле греческого посольства. Она помогла Фрейду и Анне разобрать бумаги и выбрать то, что можно уничтожить. Они просмотрели архивы венского общества и выслали протоколы первых заседаний в Нью-Йорк. Часть библиотеки Фрейда была продана. Молодой фотограф Эдмунд Энгельман запечатлел квартиру на снимке, не пользуясь вспышкой, чтобы не привлекать внимания. Кроме того, он сделал фотографию для нового паспорта. Фрейд не мог уехать, пока его имущество не оценено и не уплачен налог на выезд из страны. Без этого даже сам президент Рузвельт не добился бы, чтобы его отпустили. Из-за этой задержки часть сопровождающих уехала раньше, чем сам Фрейд. В списке кроме него было пятнадцать имен: Марта, Минна, Анна, Мартин с женой Эсти (и двумя детьми), внук Фрейда Эрнст Хальберштадт, дочь Матильда с мужем. Макс Шур с женой (и тоже с двумя детьми) и домашняя работница Фрейдов. Минна уехала 5 мая; Мартин - 14 мая, а до него - его жена и дети; Матильда с мужем отправились 24 мая. Фрейд писал Минне, которая уже была в Лондоне, в безопасности, что их все еще задерживает налог на выезд. "Мы стоим в дверях, как человек, который хочет выйти из комнаты, но обнаруживает, что его пиджак прищемило". 25 мая Фрейд узнал, что налог, двадцать пять процентов номинального имущества, составил 31 329 рейхсмарок, которые нужно было заплатить 21 июня. Поскольку его банковские счета уже были конфискованы, а фонды в Голландии нелегальны, он не смог бы найти эту сумму в Вене. За него 4824 доллара заплатила Мария Бонапарт, и позже он возвратил ей долг. Этой весной она оказала еще одну услугу - если не самому Фрейду, то истории психологии: изъяла переписку с Флисом из сейфа Ротшильда, теперь принадлежавшего гестапо, и отвезла письма во Францию. Фрейд был свободен. Он должен был подписать документ, в котором говорилось, что власти обошлись с ним "со всем уважением и вниманием, положенным моей научной репутации". Джонс пишет в своей биографии, что Фрейд спросил, можно ли что-нибудь добавить, и дописал ироничное предложение: "Я могу сердечно порекомендовать гестапо любому", но Джонсу рассказал об этом Мартин, и эта история не более чем вымысел. Указанный документ был впоследствии обнаружен, и на нем стоит только подпись Фрейда. Возможно, он сказал сыну, что хотел бы такое написать. Он собирался ехать вместе с Мартой, Анной, врачом, который должен был заменить Шура в последний момент, потому что тот заболел, служанкой и собакой чау-чау по кличке Лан. Четыре сестры Фрейда жили в Вене и никуда не поехали. Пятая, Анна, богатая вдова Эли, была в безопасности в Нью-Йорке. В Вене были три вдовы - Роза, Митци и Паула - и незамужняя Дольфи. Джонс писал, что Фрейд и его брат Александр оставили на их содержание сто шестьдесят тысяч австрийских шиллингов, или восемь тысяч фунтов. Неизвестно, как Фрейд смог оставить такую сумму, не привлекая к себе внимания и не увеличив свой налог на выезд. В письме, которое Фрейд писал Бонапарт из Лондона в том же году, говорилось: "Мы не в силах обеспечивать их здесь, в Англии". Он предполагал, что деньги, которые он им оставил, "возможно, уже конфискованы и обязательно будут потеряны, если они уедут". Он добавил, что думал о том, чтобы устроить их на французской Ривьере: "Но будет ли это возможно?" Четыре старые женщины, которые наверняка не хотели уезжать из привычных мест, не считались большим приоритетом. Лагерей смерти тогда еще не было. Фрейд в последний раз попрощался с ними. В 15. 25 в субботу, 4 июня, он вместе с остальными сел в "Восточный экспресс" на Западном вокзале. Их сопровождал член дипломатической миссии США в Вене. В предрассветные часы воскресенья, проехав двенадцать часов по Австрии и Германии, поезд достиг границы в Келе. Немецкая таможня ими не заинтересовалась, и они пересекли мост через Рейн в Страсбург, оказавшись во Франции и на свободе. Принцесса и Уильям Буллитт встретили поезд на вокзале в Париже, и Фрейды остановились в доме Бонапарт. Она передала Фрейду чек на его золото, которое ждало его в Лондоне. Вечером они отправились в Кале, а оттуда на ночном пароме в Англию. Во время путешествия Фрейду снилось, что он высаживается в бухте Певенси, где в 1066 году вышел на берег Вильгельм Завоеватель. Эту историю рассказал тоже Джонс, что вызывает некоторые подозрения. Впрочем, могучий завоеватель, все еще мечтающий о новых победах, больше похож на Фрейда. Слабый беглец с тростью, седой бородой, в очках, слишком тяжелых для его лица, - это всего лишь прикрытие. В посмертном стихотворении Одена много правды: Он совсем не был умен: он просто сказал Несчастному Настоящему повторять Прошлое Как стихотворение, пока раньше Или позже оно не запнется на строчке, где Когда-то давно начались обвинения... Пусть он часто ошибался и иногда доходил до абсурда, Для нас он уже не просто человек, А целое общественное мнение, Согласно которому мы управляем своими такими разными жизнями... На Духов день, в праздник, он прибыл в Дувр. Поезд Фрейда ехал на север, а люди уезжали из Лондона на южное побережье. За двадцать лет до того, в Духов день 1918 года, Лондон перенес последний воздушный налет первой мировой войны, когда вверх по Темзе летели немецкие "готы" и "гиганты". В 1938 году шла гражданская война в Испании, а на следующее утро в газетах появились сообщения о "неизвестных бомбардировщиках" над Пиренеями. Матильда и Мартин встречали Фрейда на вокзале Виктория вместе с Джонсом и его женой. Временным домом Фрейда в пригороде Сент-Джонс-Вуд, который он описывал Эйтингону, стал дом к северу от Регентского парка, на Элсворти-роуд, выбранный и обставленный Эрнстом. "Очарование нового места... вызывает желание закричать 'Хайль Гитлер!'" Рядом находился Примроуз-Хилл, который напоминал Фрейду о Гринцинге. Он рассказал Эйтингону о триумфе, который почувствовал, когда освободился, смешанном "слишком обильно" с горем, потому что "я всегда очень любил тюрьму, из которой меня выпустили". Теперь, когда Фрейд оставил Вену навсегда, он наконец понял, что это его дом. Брату Александру, который уехал в Швейцарию (они приехали в Великобританию только осенью и вскоре после этого отправились в Канаду), он писал 22 июня: Эта Англия - вскоре ты сам увидишь, - несмотря на все, что кажется чуждым, странным и сложным, а этого здесь вполне хватает, - благословенная, счастливая страна, населенная добрыми и гостеприимными людьми. По крайней мере, такое впечатление я получил после первых недель. Нас приняли очень радушно. Нас принесло на крыльях массового психоза (я не мог не прибегнуть к поэтической метафоре). Через три дня почтальон исправно приносил письма по адресу "Доктор Фрейд, Лондон" или "Напротив Регентского парка", а таксист, который привез Анну домой, воскликнул, увидев номер дома: "О, это же дом доктора Фрейда!" Газеты сделали нас известными. Нас засыпают цветами, а от конфет и фруктов у нас вполне могло бы начаться серьезное несварение желудка. Популярные газеты, вероятно, не попадали на его стол перед завтраком. Он заметил бы в них следы того же самого антисемитизма, который процветал по другую сторону Канала, но в более мягкой, англицизированной форме, скорее социальной, чем политической. За три дня до того, как Фрейд написал брату, "Санди экспресс", в то время солидная газета, исповедовавшая ценности среднего класса, выражалась так: Наблюдается большой приток иностранных евреев в Великобританию. Они переполняют страну. Они пытаются в больших количествах устроиться на медицинскую работу... Что самое худшее, многие из них представляются психоаналитиками... [Психоаналитик] часто получает над пациентом власть, которой пользуется, если он не совсем порядочный человек. В брошюре, выпущенной британскими евреями, чувствуется нервная атмосфера, с которой сталкивались иммигранты. Им советовали выучить английский и правильное произношение, чтобы не выделяться, а также не критиковать правительство или британский образ жизни. "Лучше говорите на английском с запинками, чем на беглом немецком, и не говорите громко. Не читайте на людях немецких газет". Фрейд был огражден от всего этого. Он продолжал работать, завел несколько пациентов, немного писал. Последняя часть "Моисея и единобожия" была завершена в июле, и Фрейд устроил ее издание. Первые части уже появились, но он ожидал наибольшей отрицательной реакции от последней, заключения, как, впрочем, и произошло. Приходили посетители, некоторые из них были знаменитостями: Г. Дж. Уэллс, Сальвадор Дали (который привел с собой жену), посланцы от Королевского общества (избравшего его иностранным членом) со своей "хартией", чтобы Фрейд подписал ее. Из Манчестера приехал Сэм Фрейд. Недалеко от Сент-Джонс-Вуд, в Мэсфилд-гарденз в Хемпстеде, рядом с Финчли-роуд, было найдено постоянное жилье. Это был отдельный дом, построенный после войны. Эрнст сменил там всю обстановку и подготовил его к заселению осенью. Марта перебралась туда 27 сентября. Фрейд - который в том же месяце подвергся радикальной операции в лондонской клинике - присоединился к ней три дня спустя. Это была неделя мюнхенского кризиса, когда Германия, поглотив Австрию, вот-вот готова была завоевать следующую страну к востоку, Чехословакию. Коллеги убеждали британского премьер-министра, Невилла Чемберлена, продемонстрировать силу. В лондонских парках стали копать траншеи, чтобы использовать их как укрытия во время воздушных налетов. Выкатили все противовоздушные орудия страны - сорок четыре единицы. Флот был приведен в боевую готовность. Но Чемберлен оставался миротворцем, говоря британскому народу по радио: "Как ужасно, нелепо и невероятно, что мы строим убежища и примеряем противогазы из-за ссоры в далекой стране между людьми, о которых мы ничего не знаем". Он поехал на переговоры с Гитлером в Мюнхен и вернулся с триумфом ("Я думаю, нас ждет мирное время"), как показано в сотнях телевизионных документальных фильмов, человек, похожий на управляющего банка, машущий какой-то бумагой. Фрейд записал в дневнике: "Мир". Шесть месяцев спустя немцы захватили Чехословакию и настроение в Великобритании наконец изменилось. К этому времени, в марте 1939 года, опухоль Фрейда стала активной, метастазирующей и не поддающейся операции. Кроме того, он страдал от сердечной недостаточности. В конце июля он отказался от практики. Кроме боли и общей слабости разлагающаяся кость издавала неприятный запах, который отпугивал его собаку. В щеке появилась гангренозная полость, и его кровать пришлось защищать от мух противомоскитной сеткой. Такой жуткий конец жизни он встретил с явным хладнокровием. Анна ухаживала за ним, вставая каждую ночь по несколько раз, чтобы опрыскать его рот обезболивающим средством. Макс Шур, который удачно добрался до Англии, проводил у Фрейда почти все время. Обсуждая Гитлера и вероятное будущее, Шур спросил Фрейда, считает ли он, что эта война будет последней. "Для меня - последней", - ответил Фрейд. Его имя было включено в "особый список" гестапо, куда входили люди, которых нужно было найти в первую очередь после завоевания Британии. 1 сентября Гитлер вторгся в Польшу, а два дня спустя, утром в воскресенье, Чемберлен сообщил Великобритании, что "теперь мы воюем с Германией". Кровать Фрейда передвинули в более безопасную часть дома, когда вскоре после речи Чемберлена завыли первые сирены воздушного налета. Это была ложная тревога. 21 сентября, во вторник, Фрейд взял Шура за руку и сказал: "Мой дорогой Шур, вы, конечно же, помните нашу первую беседу. Тогда вы пообещали не оставить меня, когда придет мое время. Теперь это превратилось в сплошную пытку и больше не имеет смысла". Шур сказал, что все понимает. "Спасибо, - ответил Фрейд. - Поговорите с Анной и, если она не возражает, покончите с этим делом". За сорок лет до того в одном из своих полных риторики писем к Флису он спрашивал: "К чему пришел человек, как ничтожно должно быть влияние религии науки, которая должна была занять место старой религии, если человек уже не отваживается решить, когда очередь того или другого умереть?" Поговорив с Анной, Шур сделал ему инъекцию большой дозы морфия и повторил ее, возможно, дважды, в течение следующих тридцати шести часов. Фактически это была эвтаназия. Шур посоветовался с юристом, до того как написать отчет об этом эпизоде. Фрейд впал в кому и умер в три часа ночи в субботу, 23 сентября 1939 года. Ему было восемьдесят три, и он прожил больше, чем предсказывали все его магические числа. Это был Йом Киппур, еврейский День искупления - совпадение, которое он мог бы проанализировать и счесть чем-то большим, чем совпадение, - если бы имел эту возможность.

Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.