Товарищ

 А. Крайскому

Я песней, как ветром, наполню страну 
О том, как товарищ пошел на войну. 
Не северный ветер ударил в прибой, 
В сухой подорожник, в траву зверобой, - 
Прошел он и плакал другой стороной, 
Когда мой товарищ прощался со мной. 
А песня взлетела, и голос окреп. 
Мы старую дружбу ломаем, как хлеб! 
И ветер - лавиной, и песня - лавиной... 
Тебе - половина, и мне - половина! 
Луна словно репа, а звезды - фасоль... 
«Спасибо, мамаша, за хлеб и за соль! 
Еще тебе, мамка, скажу поновей: 
Хорошее дело взрастить сыновей, 
Которые тучей сидят за столом, 
Которые могут идти напролом. 
И вот скоро сокол твой будет вдали, 
Ты круче горбушку ему посоли. 
Соли астраханскою солью. Она 
Для крепких кровей и для хлеба годна». 
Чтоб дружбу товарищ пронес по волнам, 
Мы хлеба горбушку - и ту пополам! 
Коль ветер - лавиной, и песня - лавиной, 
Тебе - половина, и мне - половина! 
От синей Онеги, от громких морей 
Республика встала у наших дверей!

1929

Разговор по душам

Такое нельзя не вспомнить. Встань, девятнадцатый год!
Не армии, скажем прямо,—народы ведут поход!
Земля — по моря в окопах, на небе — ни огонька.
У нас выпадали зубы с полуторного пайка.
Везде по земле железной железная шла страда...
Ты в гроб пойдешь — не увидишь, что видели мы тогда.
Я нсикую чертовщину на памяти разотру,
У нас побелели волосы на лютом таком ветру.
Нам крышей служило небо, как ворон, летела мгла,
Мы пили такую воду, которая камень жгла.
Мы шли от предгорий к морю,— нам вся страна отдана,
Мы ели сухую воблу, какой не ел сатана!
Из рук отпускали в руки окрашенный кровью стяг.
Мы столько хлебнули горя, что горе земли — пустяк!
Ты в гроб пойдешь — и заплачешь, что жизни такой не знал!
Не верь ни единому слову, но каждое слово проверь,
На нас налетал ежечасно многоголовый зверь.
И всякая тля в долине аа сердце вела обрез.
И это стало законом вечером, ночью я днем,
И мы поднимали снова винтовки наперевес,
И мы говорили: «Ладно, когда-нибудь отдохнем».
Мири запоздалое слово и выпей его до дна,
Пиль входит в историю славы единственная страна.
Ти видишь ее раздольный простор полей и лугов...
Но ненависть ставь сначала, а носле веди любовб!
Проворьте по документам, которые не солгут,—
Невиданные однолюбы в такое время живут.
Их вытянула эпоха, им жизнь и смерть отдана.
Возьми ато верное слово и выпей его до дна.
Стучи в наше сердце, ненависть! Всяк ненависть ощетинь!
От нас шарахались волки, когда, мертвецы почти,
Тряслись по глухому снегу, отбив насмерть потроха.
Вот это я понимаю, а прочее — чепуха!
Враги прокричали: «Амба!» «Полундра!» —сказали мы.
И вот провели эпоху среди ненавистной тьмы.
Зеленые, синие, белые — сходились друг другу в масть,
Но мы отстояли, товарищ, нашу Советскую власть. 

 1930

«Потомкам пригодится. Не откинут ...»

Потомкам пригодится. Не откинут 
Свидетельство моё земле отцов 
О том, что не было ранений в спину 
У нас, прошедших бурей молодцов.
Мы, сыновья стремительной державы, 
Искровянили многовёрстный путь. 
Мы - это фронт. И в трусости, пожалуй, 
Нас явно невозможно упрекнуть! 
Мы знали наше воинское дело, 
И с твёрдостью, присущей нам одним, 
Мы нагрузили сердце до предела 
Великолепным мужеством своим. 
Была зима. А снег валился талым. 
Была зима - и не было зимы, - 
Всё потому, что досыта металлом 
Расплавленным поили землю мы. 
Как памятники, встанем над годами, 
Как музыка - на всех земных путях... 
Вот так боролись мы, и так страдали, 
И так мы воевали за Октябрь! 

1932

«Задрожала, нет — затрепетала...»

Задрожала, нет — затрепетала
Невеселой, сонной лебедой,
Придолинной вербой-красноталом,
Зорями в полнеба и водой.

Плачем в ленты убранной невесты,
Днями встреч, неделями разлук,
Песней золотой, оглохшей с детства
От гармоник, рвущихся из рук!

Чем еще? Дорожным легким прахом,
Ветром, бьющим в синее окно.
Чем еще? Скажи, чтоб я заплакал.
Я тебя не видел так давно... 

 1933

Матрос в октябре

Плещет лента голубая —
Балтики холодной весть.
Он идет, как подобает,
Весь в патронах, в бомбах весь!

Молодой и новый. Нате!
Так до лепты молодой
Он идет, и на гранате
Гордая его ладонь.

Справа маузер и слева,
И, победу в мир неся,
Пальцев страшная система
Врезалась в железо вся!

Все готово к нападенью.
К бою насмерть...И углом
Он вторгается в Литейный,
На Литейном ходит гром.

И развернутою лавой
На отлогтх берегах
Потрясенные, как слава,
Ходят молнии в венках!

Он вторгается, как мастер.
Лозунг выбран, словно щит:
«Именем Советской власти!»-
В этот грохот он кричит.

«Именем»... И, прям и светел,
С бомбой падает в века.
Мир ломается. И ветер
Давят два броневика. 

 1933

«А у нас по Заречью...»

А у нас по Заречью
Дни и ночи подряд
На зелёном наречье
Леса говорят.
Все мои вересинки,
Что милы и любы,
Легковерки-осинки,
Тугодумы-дубы.

А у нас по Заречью
До глубокой воды
С тихим трепетом вечным
Припадают сады.
Их расцвет неизменен
На крутом берегу.
Все черёмухи – в пене,
А все вишни – в цвету.

А у нас по Заречью
Да во веки веков
Много самых сердечных
Раскидано слов.
Тех, что кружатся, вьются,
Словно птицы в лугах,
Тех, что сами смеются
У тебя на губах.

«Не боюсь, что даль затмилась...»

Не боюсь, что даль затмилась,
Что река пошла мелеть,
А боюсь на свадьбе милой
С пива-меду захмелеть.
Я старинный мед растрачу,
Заслоню лицо рукой.
Захмелею и заплачу.
Гости спросят:
«Кто такой?
Ты ли каждому и многим
Скажешь так, крутя кайму:
«Этот крайний, одинокий,
Не известен никому!"
Ну, тогда я встану с места,
И прищурю левый глаз,
И скажу, что я с невестой
Целовался много раз.
«Что ж, - скажу невесте, - жалуй
Самой горькою судьбой...
Раз четыреста, пожалуй б
Целовался а с тобой».
 1934