Психика и её лечение: Психоаналитический подход (55)

Отказ от эволюционных объектов
Хотя невротические пациенты достигли индивидуальной идентичности, они далеки от психологической автономии до тех пор, пока родительские интроекты продолжают определять их объектные выборы и диктовать им, что правильно и что неправильно, как подобает и как не подобает поступать. Для освобождения невротического пациента от его внутреннего статус-кво необходимо, чтобы ему постепенно помогли освободиться от его эволюционных объектов, как первоначальных исторически обусловленных, так и от аналитика как нового эволюционного объекта. Такой отказ от эволюционных объектов будет происходить во взаимоотношениях пациента с аналитиком, который во время аналитического лечения будет представлять для пациента как первоначальные эволюционные объекты, так и новый эволюционный объект в их функциональной и индивидуальной, диадной и триадной формах манифестации.
Утраченные аспекты эволюционного объекта будут заменяться новыми структурными достижениями главным образом через идентификации, соответствующие уровню и природе рассматриваемого объектного переживания, а также посредством новых интеграции репрезентационного мира, которые знаменуют установление относительной автономии и эмансипации от эволюционных объектов.
Как говорилось ранее, существенно важным как в подростковом кризисе, так и в анализе переноса является длительное сравнение реактивированных эдипальных интро-ектов субъекта с их текущими репрезентациями. Этот процесс сопровождается усиливающейся фрустрацией, яростью и восстанием, за которыми следует постепенная утрата иллюзий, декатексис и финальный отказ от эдипальных объектов как идеалов для взаимоотношений между людьми. Это будет приводить к тому, что образы эдипальных объектов будут становиться воспоминаниями, принадлежащими прошлому, в то время как отобранные аспекты их идеализированных репрезентаций будут интегрированы в новые личностные идеалы Собственного Я и объекта. Однако подростковый кризис по существу является восстанием сексуального Собственного Я против родительских ограничений. Не только нормы эдипального супе-рэго, но также ценности, представленные диадными эдипальными объектами, будут поставлены под сомнение, против них начнется борьба, и они будут, по крайней мере временно, декатектированы. Однако когда завершены юношеские интернализации и реинтеграции, важные аспекты ди-адных идеальных объектов, как правило, включаются во вновь установленные индивидом личностные самостные и объектные идеалы.
После разрешения диадных и триадных конфликтов пациента, а также после различных фазово-специфичес-ких идентификаций, которые были в достаточной мере завершены и интегрированы, можно ожидать относительную эмансипацию пациента от своих эволюционных объектов. Наиболее надежно это будет проявляться в установлении им интернализованных личностных идеалов как для себя, так и для своего объекта любви, которые более не скроены по образцам бессознательных родительских моделей или их экстернализованных представителей.
Важно осознавать, что отказ от идеализированных эволюционных объектов редко, если вообще когда-либо, является полным, он также не свободен от регрессии в стрессовых ситуациях. Это представляется особенно справедливым относительно взаимоотношений некоторых пациентов мужского пола со своими матерями. В отличие от дочери, на протяжении всех эволюционных лет мать будет в большинстве случаев продолжать оставаться главным объектом любви сына; мать часто разнообразными путями отвечает взаимностью на эту преданность. Особая привязанность, существующая между матерью и сыном, как правило, несмотря на успешно разрешенный сыном подростковый кризис, более легко возрождается через регрессию, которая, по-видимому, в меньшей степени происходит с женщинами вообще. Умирающие солдаты зовут своих матерей, в то время как аналогичные призывы к первому поставщику любви и безопасности, по-видимому, менее часто встречаются среди женщин в соответствующих критических обстоятельствах.
Так же как сын предан матери как идеальному объекту любви, он склонен быть предан отцу как диадному образцу для подражания. Эта объектно сохраняемая часть двойной идеализации отца, по-видимому, не только обеспечивает основу для солидарности между мужчинами, но часто избегает соответствующей интеграции в личностный идеал Собственного Я. Намного более часто, чем женщины, мужчины продолжают на протяжении всей жизни искать объекты для подражания в различных иерархических системах общества. Почти повсеместный голод по диадным взаимоотношениям с представителем отца (см. также Bios, 1985), в особенности когда он ошибочно принимается и интегрируется пациенту как негативная эдипальная привязанность, проявляемый в настоящее время в переносах невротических мужчин на своих аналитиков-мужчин, часто показывает склонность сопротивляться декатектированию и интегрированию в личностный идеал Собственного Я пациента. Это та область в переносе пациента, которая особенно привлекательна для контрпереносных потребностей аналитика в учениках, из чего следует, что ей надо уделять особое внимание, в особенности в тренинговых анализах.
Постаналитические взаимоотношения взрослого пациента со своими нынешними родителями не подвергались значительному обсуждению в психоаналитической литературе. В целом ожидается, что невротический пациент станет предъявлять меньше требований к своим родителям после успешного анализа; они больше не считаются ответственными и не обвиняются в связи с трудностями пациента. Вместо этого пациент, как правило, относится к ним благосклонно или по крайней мере нейтрально, как к людям, которые сделали все возможное в рамках их собственных проблем и предпосылок.
Смешивание пациентом своих нынешних родителей с образами родителей как неудачных эволюционных объектов периода его эволюционной задержки лишь сравнительно недавно было достаточно проанализировано и понято, когда пациент заканчивает свое успешно завершенное психоаналитическое лечение. Следовательно, аналитик обычно не может следить за дальнейшим развитием взаимоотношений пациента со своими родителями, а также не может надежно предсказать эти взаимоотношения. Однако, у меня такое впечатление, что бывшие аналитические пациенты со своей недавно установленной относительной автономией склонны не столько стремиться к узнаванию своих родителей как личностей с точки зрения своей новой личности, освободившейся от груза нерешенных прошлых проблем, сколько выстраивать вторичные защиты относительно новых отношений со своими родителями. Это часто включает иллюзию, что возросшее у бывшего пациента понимание своих прошлых переживаний с родителями как эволюционными объектами одновременно обеспечило его полным знанием личностей родителей. Это содействует развитию стереотипных взаимоотношений, в которых к родителю в лучшем случае относятся и обращаются со снисходительной благожелательностью как к человеку, чьи мысли, чувства и особенности предположительно досконально известны и предсказуемы для его проанализированного отпрыска.
Чаще родители склонны с облегчением и благодарностью принимать такое изменение в ранее проблематичных отношениях к ним со стороны их сына или дочери. Все заинтересованные стороны могут чувствовать, что между ними установились хорошие и взрослые взаимоотношения. Такая ситуация может в большинстве случаев быть достаточно хорошим или даже наилучшим возможным достижением в том, что касается взаимоотношений бывшего пациента к своим нынешним родителям. Однако в тех редких случаях, где обе стороны мотивированы и способны предпринимать попытку узнавания друг друга на новом, индивидуальном и автономном уровне, результатом может быть особенно обогащающая и вознаграждающая близость между автономными взрослыми индивидуальностями, разделяющими долгую общую историю. Если бывшему пациенту удается стать подлинным другом своим прежним эволюционным объектам, переживание индивидом личностной автономии может быть скреплено радостным и умиротворяющим чувством его бесповоротности и окончательности.
Взаимоотношения между аналитиком и пациентом обычно заканчивается с окончанием аналитических взаимоотношений. Это уникальные взаимоотношения между экспертом и клиентом, в которых может быть пережит и понят весь диапазон человеческого развития и форм привязанности. Экспертная роль аналитика в этом процессе существенным образом заключается в роли нового разви-тийного объекта, которая завершена, когда пациент более не нуждается в развитийных объектах. Это не означает, однако, что в связи с этим аналитик становится доступен в качестве текущего объекта для дружбы и любви пациента. То, что он становится текущим объектом для пациента, означает конец, а-не начало взаимоотношений. Работа аналитика заключается в освобождении пациента от его потребности как в трансферентных, так и в новых развитийных объектах, предлагая пациенту использование себя для этих целей таким образом, который ведет к постепенному исчезновению этих потребностей. Аналитик не является новым родителем для пациента и не разделял с ним годы его первоначального развития. Все сказанное выше о желательности того, чтобы пациент подружился со своими первичными эволюционными объектами, не относится сходным образом к постаналитическим отношениям пациента со своим аналитиком.
Как хорошо известно, ситуация еще более осложняется во время и после тренинговых анализов с будущими коллегами. В принципе то, что говорилось выше, в равной степени справедливо для всех аналитических пациентов, и опасность осложнений после тренингового анализа тем меньше, чем в большей мере могут соблюдаться эти принципы. Однако я не вижу каких-либо причин для фобического избегания контакта в этой связи, ибо от двух аналитически обученных людей обычно ожидается знание границ между профессиональным и общепринятым социальным поведением, с одной стороны, и более близкой дружбой – с другой.
Для пациента аналитическое лечение было длительным преодолением утраты объекта, в ходе которого происходил постепенный отказ как от первоначальных, так и от новых эволюционных объектов, и их утрата тщательно прорабатывалась по мере их экстернализации на аналитика или их запоздалого обнаружения в репрезентации аналитика. При условии, что этот процесс был в достаточной мере завершен, невротический пациент обычно не сталкивается с чрезмерными затруднениями при сепарации от аналитика при завершении лечения. Во время успешного анализа пациент, как правило, устанавливает объектные отношения, которые соответствуют его возрасту и текущим жизненным обстоятельствам, в то время как его представление об аналитике доросло до представления о текущем эксперте, с которым он долгое время работал, который оказал ему огромную помощь и к которому он стал испытывать нежные чувства и научился уважать. Анализ в течение многих лет был важной частью его жизни, и пациент знает, что ему будет не хватать анализа и аналитика. Однако, хотя в психике присутствует опасение и искушение регрессировать, вновь консолидированное Собственное Я пациента одновременно испытывает чрезвычайное облегчение вследствие перспективы навсегда освободиться от развитийных объектов. В ходе анализа пациент все в большей мере учился понимать и чувствовать, что все, реально значимое для его текущей и будущей жизни, следует искать вне аналитической консультационной комнаты и его взаимоотношений с аналитиком.
Многие практические и теоретические соображения по поводу завершения психоаналитического лечения невротических пациентов широко и надлежащим образом исследовались в различных психоаналитических трудах (Fenichel, 1924; Ferenczi, 1927; Freud, 1937; Lorand, 1946; A.Reich, 1950; Glover, 1955; Menninger, 1958; Greenson, 1966; Rangell, 1966; Panel, 1969; Ticho, 1972; Schlesinger and Robbins, 1974; Panel, 1975; Firestein, 1978; Novick, 1982; Schachter, 1990) и не будут более подробно обсуждаться здесь.