Психология человека в современном мире Том 2 (7)

Рефлексия как предпосылка самодетерминации Д. А. Леонтьев (Москва) Кнаиболее принципиальным методологическим вкладам неклас- сического типа, сделанным С. Л. Рубинштейном, относится, без- условно, заданная им общая онтология, которую позднее Ф. Е. Васи- люк (1984) обозначил как «онтология жизненного мира»: «Человек  находится внутри бытия, а не только бытие внешне его сознанию»  (Рубинштейн, 1997, с. 9). «Первичное отношение – это отношение  к миру не сознания, а человека» (там же, с. 48). «В качестве субъек- та познания… человек выступает вторично; первично он – субъект  действия, практической деятельности» (там же, с. 66). Эта онтология  противостояла картезианской «онтологии изолированного индивида»  и интроспективной психологии, в которой человек мыслился исклю- чительно как субъект познавательного отношения; имплицитно раз- вивая традиции Э. Гуссерля, М. Хайдеггера, Л. Бинсвангера и других  философов экзистенциально-феноменологической традиции, она  вводила в психологию представление о жизненном мире, с которым  субъект изначально связан неразрывными узами. Проблема сознания и самосознания тем самым отнюдь не отбра- сывается, как в бихевиоризме, но ставится по-новому. «Я – это не со- знание, не психический субъект, а человек, обладающий сознанием,  наделенный сознанием, точнее, человек как сознательное существо,  осознающий мир, других людей, самого себя. Самосознание – это  не осознание сознания, а осознание самого себя как существа, осо-41 знающего мир и изменяющего его…» (там же, с. 67). Таким образом,  сознание выступает как инструмент, орудие или орган личности,  действующего субъекта. Отчасти этот тезис перекликается с характе- ристикой сознания как жизненной способности личности (Абульхано- ва, 2009), однако мы считаем важным подчеркнуть не только момент  «подчиненности» сознания личности, но и момент его произвольности,  созидаемости, «искусственности» (М. К. Мамардашвили). Принципиальное значение имеет различение С. Л. Рубинштейном  двух способов существования. «Первый – жизнь, не выходящая за пре- делы непосредственных связей, в которых живет человек… Здесь  человек весь внутри жизни, всякое его отношение – это отношение  к отдельным явлениям, но не к жизни в целом. Отсутствие такого  отношения к жизни в целом связано с тем, что человек… не может  занять позицию вне ее для рефлексии над ней… Такая жизнь вы- ступает почти как природный процесс» (Рубинштейн, 1997, с. 79).  «Второй способ существования связан с появлением рефлексии. Она  как бы приостанавливает, прерывает этот непрерывный процесс  жизни и выводит человека мысленно за ее пределы. Человек как бы  занимает позицию вне ее» (там же). В целом ряде философских и психологических источников мы на- ходим идеи, перекликающиеся с этим тезисом. В их числе различение  Л. С. Выготским высших, осознанных и произвольных, и низших, не- осознанных и непроизвольных психологических функций, различение  двух «регистров» жизни у М. К. Мамардашвили, тонкий анализ процес- сов осознания как неотъемлемой стороны жизни у Дж. Бьюджентала  и глубокий анализ того, как рефлексивные процессы встраиваются  в детерминацию социальных и исторических событий, в философии  истории Дж. Сороса. Возможно, приоритет принадлежит Василию  Розанову, формулировка которого отличается одновременно полнотой  и лаконичностью: «Двоякого рода может быть жизнь человека: бессознательная  и сознательная. Под первой я разумею жизнь, которая управляется  причинами, под второю – жизнь, которая управляется целью. Жизнь, управляемую причинами, справедливо назвать бессозна- тельной; это потому, что хотя сознание здесь и участвует в деятель- ности человека, но лишь как пособие: не оно определяет, куда эта  деятельность может быть направлена, и так же – какова она должна  быть по своим качествам. Причинам, внешним для человека и неза- висимым от него, принадлежит определение всего этого. В границах,  уже установленных этими причинами, сознание выполняет свою  служебную роль: указывает способы той или иной деятельности, ее  легчайшие пути, возможное и невозможное для выполнения из того, 42 к чему нудят человека причины. Жизнь, управляемую целью, спра- ведливо назвать сознательной, потому что сознание является здесь  началом господствующим, определяющим. Ему принадлежит выбор,  к чему должна направиться сложная цепь человеческих поступков;  и так же – устроение их всех по плану, наиболее отвечающему достиг- нутому…» (Розанов, 1892/1994, с. 21). Из числа современных психологов близкую В. В. Розанову  и С. Л. Рубинштейну позицию формулирует в своей эволюционной  концепции личности М. Чиксентмихайи. «Случай и необходимость –  единственное, что управляет существами, неспособными к рефлексии.  Однако эволюция создала буфер между детерминирующими силами  и человеческим действием. Подобно автомобильному сцеплению,  сознание позволяет тем из нас, кто им пользуется, временами отклю- чаться от давления неумолимых влечений и принимать собственные  решения. Конечно, рефлексивное сознание, которое, по-видимому,  приобрели на нашей планете только люди, не является чистой бла- годатью. Оно лежит в основе не только беззаветной отваги Ганди  и Мартина Лютера Кинга, но и „неестественных" желаний маркиза  де Сада или ненасытных амбиций Сталина» (Сsikszentmihalyi, 1993,  p. 15). Чиксентмихайи связывает с формированием рефлексивного  сознания скачкообразное изменение режима работы мозга (там же,  с. 23). В недавней публикации он говорит о том, что рефлексивное  сознание представляет собой новый орган, своеобразный «метамозг»,  освобождающий нас от власти генетических программ. «С его помо- щью мы можем строить планы, откладывать действие, воображать то,  чего нет. Наука и литература, философия и религия были бы без него  невозможны» (Сsikszentmihalyi, 2006, p. 9). Рефлексивное сознание  позволяет нам «писать» собственные программы в дополнение к гене- тическим и социальным программам, закладываемым в нас биологией  и культурой. Это дает человеку дополнительную степень свободы. Таким образом, подытоживая первую часть статьи, можно сфор- мулировать тезис о том, что присущая развитому человеческому  сознанию способность рефлексии создает предпосылки для иного спо- соба существования, отличного от непосредственного и бездумного  нерефлексивного существования, – разумеется, если она не остается  латентной способностью, а проявляется в реальных процессах регу- ляции жизнедеятельности. Иными словами, она выступает одной  из ключевых предпосылок перехода от режима детерминированности  к режиму самодетерминации (см. Леонтьев, 2001; 2006). Бытие опре- деляет неразвитое сознание; развитое сознание может начать со своей  стороны определять бытие. В восточных философских учениях эти  два способа существования описывались в метафорах существования 43 во сне или полусне, с одной стороны, и бодрствования, с другой. Мы  лишь изредка просыпаемся и получаем доступ к своим жизненным  ресурсам, а большую часть жизни проводим во сне. Традиционная  психология на протяжении всей своей истории за редкими исключе- ниями изучала человека как детерминированное существо с дрем- лющим сознанием, что действительно охватывало почти всю психо- логическую проблематику. Почти, но не всю – намного более редкие  феномены, возникающие в режиме самодетерминации, и изучаю- щиеся только экзистенциальной психологией, по своей значимости  для понимания человека вполне сопоставимы с огромным массивом  проявлений детерминизма. Психология человеческого бытия имеет  шанс доказать свою значимость, синтезировав в своем подходе оба  аспекта человеческого существования. Под рефлексией мы понимаем, в соответствии с философской тра- дицией, способность произвольного обращения человеком сознания  на самого себя. Это понятие содержит в себе два принципиальных  момента: механизм произвольного манипулирования идеальными  содержаниями в умственном плане, основанный на переживании  дистанции между своим сознанием и его интенциональным объек- том (Леонтьев, 1999, с. 144–145) и направленность этого процесса  на самого себя как на объект рефлексии. Именно единство этих двух  аспектов образует полноценное рефлексивное отношение в узком  смысле слова, с которым мы связываем переход на уровень само- детерминации. Различные возможные варианты их соотношения  представлены в таблице 1. Таблица 1 Структура рефлексивного отношения Направленность сознания На себя Вовне Механизм сознания Дистанция между Я и объектом Рефлексия Познавательное  отношение Недифференциация Я и мира Самоощущение Нерефлексивное  отражение Обратимся теперь к функционированию рефлексивной способности.  Наиболее традиционный взгляд на рефлексию рассматривает ее  как феномен познавательной деятельности, явление гносеологическо- го порядка, причем это – более или менее эксплицитно – свойственно  как философским работам, так и психологическим (см. Филатов  и др., 2006; Дударева, Семенов, 2008; Семенов, 2008). Огромная за- слуга С. Л. Рубинштейна состоит в том, что он впервые рассмотрел  проблему рефлексии как онтологическую, а не гносеологическую, 44 понимая рефлексию как способность, играющую важнейшую роль  в самодетерминации и саморегуляции жизнедеятельности, хотя  он и не употреблял этих терминов. Одним из первых вопрос о роли  рефлексии в процессах регуляции и саморегуляции напрямую по- ставил Ю. Н. Кулюткин (1979); наиболее продуктивно этот ее аспект  разработан в работах А. В. Карпова (2004) и А. С. Шарова (2000; 2005),  анализ которых выходит за рамки данной статьи. Мы коснемся здесь лишь вопроса о роли рефлексивных процессов  в регуляции жизнедеятельности, которая не всеми и не всегда оцени- вается как позитивная. Есть свидетельства, в том числе эмпирические,  того, что слишком большая степень осознания, интеллектуальной  работы может мешать и приводить к неблагоприятным последствиям.  Не случайно она нередко воспринимается обыденным сознанием  как досадное качество интеллигента, который много размышляет,  но мало действует, как то, что мешает нам перейти к решительному  действию. Это не просто досужий стереотип; в психологии накоплено  много отчетливых данных, подтверждающих негативные эффекты ре- флексии, в то время как польза от них менее очевидна. Рефлексивные  размышления (rumination) определяются как «способ реагирования  на дистресс, заключающийся в повторяющемся и пассивном сосредо- точении на симптомах дистресса, возможных причинах и последстви- ях этих симптомов (Nolen-Hoeksema, Wisco, Lyubomirsky, 2008, p. 400).  Как отмечается в процитированном обзоре, за последние два деся- тилетия получили многочисленные эмпирические подтверждения  связи назойливой рефлексии c депрессией, другими патологическими  симптомами, дезадаптивными стилями совладания, пессимизмом,  нейротизмом и др. и отрицательные ее связи с успешным решением  проблем и социальной поддержкой. В этой работе ставится вопрос,  существуют ли вообще адаптивные формы рефлексии (self-reflection).  Попытка найти эмпирические подтверждения позитивных следствий  рефлексии, в частности, на основе теорий саморегуляции, дает гораздо  менее ясные и однозначные результаты, оставляя вообще открытым  вопрос об их наличии. С этим хорошо согласуются и данные Ю. Куля, различающего  ориентацию на действие (на проблему) и на состояние (на самого  себя) как две альтернативных формы саморегуляции в проблемных  (и не только проблемных) ситуациях. Как показали многочисленные  исследования с использованием разработанной Кулем методики  диагностики ориентации на действие или состояние как устойчивой  склонности индивида к соответствующим реакциям, более ориен- тированные на действие индивиды реализуют большую часть своих  намерений по сравнению с теми, кто ориентирован на состояние, 45 менее подвержены негативному влиянию ситуаций, порождающих  беспомощность, лучше способны усиливать мотивационную привле- кательность значимой для них альтернативы, облегчая тем самым  принятие решения, наконец, они оптимистичнее в отношении ожи- даний успеха, сильнее вовлечены в деятельность и, действительно,  лучше справляются со сложными задачами (Kuhl, 1987, p. 289). Дис- куссии относительно того, хорошо ли обращение сознания на самого  себя и свою активность, или обращение его в мир более конструк- тивно, разворачиваются и в контексте психотерапии (см. об этом:  Лэнгле, 2002). Мы предполагаем, что разногласия во многом обусловлены тем,  что одним словом называют разные формы рефлексии. Полному  отсутствию самоконтроля, сосредоточенности лишь на внешнем  интенциональном объекте деятельности (что можно обозначить  термином арефлексия) могут быть противопоставлены три качест- венно различных процесса: интроспекция, при которой фокусом  внимания становится собственное внутреннее переживание, состо- яние, системная рефлексия, основанная на самодистанцировании  и взгляде на себя со стороны, и позволяющая видеть одновременно  полюс субъекта и полюс объекта, а также квазирефлексия, направлен- ная на иной объект, уход в посторонние размышления – о прошлом,  будущем, о том, что было бы, если бы… Интроспекция так же одно- стороння, как и арефлексия, и, как следует, в частности, из данных  Ю. Куля, в ситуациях практической деятельности интроспективная  «ориентация на состояние» проигрывает арефлексивной «ориентации  на действие», хотя в контексте психотерапии она может быть весьма  продуктивна (Gendlin, 1981; Bugental, 1999). Квазирефлексия, уводя- щая в резонерские спекуляции и беспочвенные фантазии, является  скорее формой психологической защиты через уход от неприятной  ситуации, реальное разрешение которой не просматривается. Системная рефлексия оказывается наиболее объемной и много- гранной; хотя ее осуществление достаточно сложно, именно она поз- воляет видеть как саму ситуацию взаимодействия во всех ее аспектах,  включая и полюс субъекта, и полюс объекта, так и альтернативные  возможности. Для того чтобы успешно решать какую-то задачу, надо  видеть максимальное количество ее элементов. Часто при решении  жизненных, экзистенциальных проблем мы терпим неудачу, потому  что мы не видим один важный элемент проблемной ситуации – самих  себя. Поэтому, в частности, практически невозможно оказывать пси- хологическую помощь своим близким, ибо невозможно выполнять  роль психотерапевта, одновременно будучи элементом проблемной  ситуации. А. Лэнгле отмечает необходимость решения двойной за-46 дачи соотнесения для того, чтобы быть самим собой: соотноситься  с другими и соотноситься с самим собой. Для этого «нужно сначала  увидеть самого себя и составить картину себя, что становится воз- можным благодаря определенной внутренней и внешней дистанции  по отношению к собственным чувствам, решениям, действиям» (Лэн- гле, 2005, с. 46). Эта возможность не реализуется автоматически; даже человек  с высоким уровнем развития рефлексивности и способности к само- дистанцированию не обязательно проявляет эту способность и может  в конкретной ситуации действовать вполне машинально. Разведение четырех указанных видов процессов опирается на ло- гическое различение четырех возможных фокусов направленности  сознания: на внешний интенциональный объект (арефлексия), на са- мого субъекта (интроспекция), на себя и на объект одновременно,  что предполагает самодистанцирование, способность посмотреть  на себя со стороны (системная рефлексия) и на посторонние объекты  за пределами актуальной ситуации (квазирефлексия). На основе  обозначенной выше дифференциальной модели рефлексивности нами  были разработаны две исследовательских методики: эссе «Взгляд  со стороны» (Леонтьев, Салихова, 2007) и опросник «Дифференци- альный тест рефлексивности» ДТР (Леонтьев и др., в печати). В основе системной рефлексии лежит уникальная и достаточно  редкая человеческая способность – смотреть на себя со стороны.  Еще У. Джеймс различал два аспекта: Я – Я познаваемое и Я познающее.  Подобное «вертикальное» расщепление Я на образ себя, описываемый  через набор содержательных атрибутов (Я-концепцию, или Я-образ)  и внутренний центр, не имеющий никаких описательных характе- ристик, но наличие которого принципиально важно как предпосылка  субъектности, активности, инициируемой самим субъектом (экзис- тенциальное Я, или Я-центр; см. Леонтьев, 1993) обнаруживается у са- мых разных авторов (Дж. Г. Мид, Дж. Бьюджентал, А. Дейкман и др.).  Благодаря такому расщеплению, которое наиболее точно описано  В. Франклом (1990) в терминах фундаментальной антропологической  способности самодистанцирования, субъект оказывается в состоянии  занять позицию по отношению к самому себе и из нее осуществить  действия по отношению к самому себе. Самодистанцирование – это  возможность отстраниться, посмотреть на себя со стороны, выныр- нуть из потока собственной жизни. Клинические психологи знают,  что непринятие себя таким, какой я есть – не очень благоприятный  симптом, однако абсолютное принятие себя как данности немногим  лучше; способность самодистанцирования позволяет избирательно  относиться к самому себе как к авторскому проекту, заботиться о себе 47 и работать над собой (см. Иванченко, 2009), предпринимая усилия  по направленному изменению того, что субъект считает нужным  изменить. Первым шагом перехода от «сонного» существования в режиме  детерминизма к «бодрствующему» существованию в режиме само- детерминации служит пауза между стимулом и реакцией, которую  Р. Мэй (May, 1981) считал местом, в котором локализована челове- ческая свобода. Пауза, воздержание означает больше, чем отсрочка  во времени, это разрыв некоторого автоматически действующего  в собственном ритме механизма, «автопилота» нашего поведения.  «Свобода воли и активность не совместимы с ритмом…. Ритмом я могу  быть только одержим, в ритме я, как в наркозе, не сознаю себя» (Бах- тин, 2003, с. 191). Произвольная пауза выводит этот механизм из строя.  Использовав «экзистенциальную психотехнику № 1», – «остановись  и сосчитай до десяти» – человек выходит из режима «естественного»  реагирования на стимул и может начать строить свое поведение  по-новому, исходя из своего экзистенциального Я как точки отсчета –  при условии наличия у него ощущения этого внутреннего центра.  «Хочешь сказать мелочь – считай до десяти, что-то серьезное – до ста.  Хочешь совершить поступок – до тысячи» (Жванецкий, 2006, с. 75).  М. К. Мамардашвили (1996) в своем «Введении в философию» объяс- нял, что Гамлет колеблется как раз потому, что он пытается выйти  из жесткой предписанной последовательности событий. С самого  начала «понятно», что в этой ситуации Гамлету делать, как реагиро- вать. Но он пытается этого не делать, выйти из режима реагирования  на стимулы, из цепи событий, из колеса судьбы. На протяжении всей  пьесы, осознавая это колесо, где все предрешено, Гамлет пытается  не исполнить роль, которая ему предписана. Итогом является неудача,  но героическая неудача. Затем наступает очередь «экзистенциальной психотехники № 2» –  «посмотри на себя со стороны». Как только мы включаем рефлексивное  сознание, начинаем вдумчиво осознавать все варианты, все альтерна- тивы, то обнаруживается парадоксальная вещь: в любой ситуации нет  такого выбора, который мы не могли бы сделать. Мы можем сделать  любой, даже на первый взгляд самый неоптимальный выбор, все  альтернативы нам доступны. В этом и выражается режим самоде- терминации: на этом уровне не действуют отговорки «а что я мог?»,  «у меня не было другого выхода», а слова «я не мог поступить иначе»  означают лишь то, что цена, которую пришлось бы заплатить, посту- пив иначе, неприемлема для субъекта, и он отверг эту альтернативу. Таким образом, идея С. Л. Рубинштейна о рефлексии как предпо- сылке выхода за рамки непосредственного потока жизни и занятия 48 позиции по отношению к ней, что переводит саму жизнь в иной режим,  обнаруживает свою чрезвычайную актуальность и эвристичность  в свете ключевых проблем современной психологии. Литература Абульханова К. А. Сознание как жизненная способность личности // Психо- логический журнал. 2009. Т. 30. № 1. С. 32–43. Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Собр. соч. М.:  Русские словари; Языки славянской культуры, 2003. Т. 1. С. 69–264. Василюк Ф. Е. Психология переживания. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984. Дударева В. Ю., Семенов И. Н. Феноменология рефлексии и направления ее  изучения в современной зарубежной психологии // Психология. Журнал  Высшей школы экономики. 2008. Т. 5. № 1. С. 101–120. Жванецкий М. Одесские дачи. М.: Время, 2006. Иванченко Г. В. Забота о себе: история и современность. М.: Смысл, 2009. Карпов А. В. Психология рефлексивных механизмов деятельности. М.: Изд- во ИП РАН, 2004. Кулюткин Ю. Н. Рефлексивная регуляция мыслительных действий // Пси- хологические исследования интеллектуальной деятельности / Под ред.  О. К. Тихомирова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1979. С. 22–28. Леонтьев Д. А. Очерк психологии личности. М.: Смысл, 1993. Леонтьев Д. А. Психология смысла. М.: Смысл, 1999. Леонтьев Д. А. О предмете экзистенциальной психологии // 1 Всероссийская  научно-практическая конференция по экзистенциальной психологии /  Под ред. Д. А. Леонтьева, Е. С. Мазур, А. И. Сосланда. М.: Смысл, 2001.  С. 3–6. Леонтьев Д. А. Дискурс свободы и ответственности (доклад с обсуждением) //  Вестник Моск. ун-та. Сер. 7. Философия. 2006. № 5. С. 95–113. Леонтьев Д. А., Лаптева Е. Е., Осин Е. Н., Салихова А. Ж. Разработка методики  дифференциальной диагностики рефлексивности (в печати). Леонтьев Д. А., Салихова А. Ж. Взгляд на себя со стороны как предпосылка  системной рефлексии // Материалы IV Всероссийского съезда РПО 18–21  сентября 2007 г.: В 3 т. М.; Ростов н/Д.: Кредо, 2007. Т. 2. С. 237–238. Лэнгле А. Значение самопознания в экзистенциальном анализе и логотера- пии: сравнение подходов // Московский психотерапевтический журнал.  2002. № 4. С. 150–168. Лэнгле А. Person: Экзистенциально-аналитическая теория личности. М.:  Генезис, 2005. Мамардашвили М. К. Необходимость себя. М.: Лабиринт, 1996. Розанов В. Цель человеческой жизни (1892) // Смысл жизни: антология /  Под ред. Н. К. Гаврюшина. М.: Прогресс-Культура, 1994. С. 19–64. Рубинштейн С. Л. Человек и мир. М.: Наука, 1997.49 Семенов И. Н. Взаимодействие отечественной и зарубежной психологии  рефлексии: история и современность // Психология. Журнал Высшей  школы экономики. 2008. Т. 5. № 1. С. 64–76. Филатов В. П., Мещеряков Б. Г., Степанов С. Ю., Бажанов В. А. Обсуждаем  статью «Рефлексия» // Эпистемология и философия науки. 2006. Т. VII.  № 1. С. 170–175. Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990. Шаров А. С. Ограниченный человек: значимость, активность, рефлексия.  Омск: Изд-во ОмГТУ, 2005. Шаров А. С. Жизненный кризис в развитии личности. Омск: Изд-во Омского  гос. пед. ун-та, 2000. Bugental J. F. T. Psychotherapy Isn’t What You Think. Phoenix: Zeig, Tucker & Co,  1999. Csikszentmihalyi M. The Evolving Self. N. Y.: HarperPerennial, 1993. Csikszentmihalyi M. Introduction / Еdited by M. Csikzentmihalyi, I. S. Csikzentmihalyi // A Life Worth Living: Contributions to Positive Psychology. N. Y.:  Oxford University Press, 2006. P. 3–14. Gendlin E. T. Focusing // 2nd ed. Toronto: Bantam Bks, 1981. XII. 174 p. Kuhl J. Action Control: The maintenance of motivational states // Motivation,  Intention, and Volition / ed. by F. Halisch, J. Kuhl. Berlin; Heidelberg: SpringerVerlag, 1987. P. 279–291. May R. Freedom and destiny. N. Y.: Norton, 1981. Nolen-Hoeksema S., Wisco B. E., Lyubomirsky S. Rethinking Rumination // Perspectives on Psychological Science. 2008. Vol. 3. № 5. P. 400–424