Роберт Грейвс. Белая Богиня (232)

РОБЕРТ ГРЕЙВС \ ПОЭТ \ ПИСАТЕЛЬ \

МИФОЛОГИЯ \ФИЛОСОФИЯ\ ЭТИКА \ ЭСТЕТИКА\ ПСИХОЛОГИЯ\

ГОМЕР ИЛИАДА \ ГОМЕР ОДИССЕЯ

Ни один известный греческий стих не является достаточно старым, чтобы служить мерилом метра и произношения этой гипотетической песни. Но по крайней мере она довольно логична, вопреки моим ожиданиям, так что не думаю, что это лишь мое измышление. Замена дактиля (_ ↓) на анапест (↓ ↓ _) и ямб (↓ _) во второй части песни получилась естественно, так что я сначала даже не понял, как это важно. Дактилическая и трохеическая стопы в Греции первоначально выражали хвалу и благословение, анапест и ямб были предназначены для сатиры и проклятий, а спондей — для траурных причитаний[209]. (То, что ямб стали использовать в трагедии, обусловлено лежащим в основе ее сюжета божественным проклятием, а в комедии — ее сатирическим звучанием.) Песня, по-видимому, сопровождалась танцем двенадцати человек вокруг двенадцати поставленных в круг камней — двенадцать ударов заложены в каждом полустишии — и каждый очередной удар отмечал танцор, ударяя по ближайшему камню ладонью или, возможно, свиной лопаткой. Посредине стоит священный король, привязанный к дубу пятью ивовыми ветками, и ждет смерти.
Согласно некоторым мифографам, всего было двенадцать титанов — мужчин и женщин, и это каноническое число сохранилось в количестве главных олимпийских богов и богинь, победивших их. Геродот отмечает, что пеласги не поклонялись богам и примирились с олимпийцами только по приказу додонского оракула, думаю, когда оракул, когда-то бывший рупором пелопидской богини Дионы, был захвачен ахейцами. Похоже, Геродот прав: пеласги поклонялись только Богине и ее полубожественному сыну-царю — в Аркадии он, по-видимому, носил оленьи рога. Имеющаяся в моем распоряжении позднеминойская гемма — белая сердоликовая подвеска — изображает косулю, припавшую к земле возле леса в позе, которая в геральдике называется regardant (смотрящий назад). Десять отростков на рогах, возможно, говорят о десятом месяце М, месяце виноградной лозы. Кстати, молодая луна плывет наверху. То, что титаны в греческом мифе фигурируют как дети Урана, может означать лишь одно — они были двенадцатью членами свиты священного царя, который получал свой титул от богини Урании. Другие титаны, коих семь, правят священной неделей.
Если, как мы говорили, Пифагор был посвящен дактилями в тайну алфавита, возможно, он позаимствовал у них и мистические значения чисел. Если так, то почему бы не предположить, что начальные буквы заклинания соответствовали числам от одного до двадцати:

A - 1 D - 11
B - 2 T - 12
L - 3 C - 13
N - 4 Q - 14
O - 5 E - 15
F - 6 M - 16
S - 7 G - 17
Z - 8 Gn - 18
H - 9 R - 19
U - 10 I - 20

В этой таблице отражено даже большее приближение к поэтической истине, чем в системе букв-чисел ирландских бардов, данной в конце главы шестнадцатой, которая использует другой порядок букв в алфавитах и не приписывает никаких числовых значений H или U. Здесь доминирующая пятерка гласных занимает первое и последнее места, как положено, и еще 5-е, 10-е («лес чувств» и «совершенство» в системе Пифагора), а также экстатическое 15-е, число «Песни Восхождения» в Иерусалиме. 2-е, 4-е, 6-е и 8-е места — даже числа здесь мужские по системе Пифагора — занимают В (начало), N (половодье), F (огонь), Z (злая страсть), и эта серия букв предполагает возрастающую волну мужского эротического желания, которое, остановленное Н (9), буквой добрачной чистоты, которую навязывает Богиня девяти ипостасей, находит свое воплощение в U (10), где соединяются мужское и женское начала. Промежуточные буквы — L (3) — буква перерождения, направляемого Гекатой с тремя факелами; О (5) — буква посвящения в таинства любви; S (7) — буква женского колдовства («Афина» в системе Пифагора). 11-е и 12-е места занимают D и Т, буквы-близнецы, лидирующие в сообществе двенадцати (в ирландской системе они располагаются наоборот); 13-е — С, буква священных колдунов-свинопасов Богини; 19-е — R, буква смерти, завершающая девятнадцатилетний цикл. Числовые значения оставшихся букв выявить столь же легко. Поскольку заклинание, которому учили дактили, было оргиастическим, то оно состояло из двадцати элементов по количеству пальцев на руках женщины и ее возлюбленного, однако Пифагор удовлетворился своими десятью пальцами.
Итак, суммируем. Греческое заклинание из двадцати слов стало названиями букв алфавита, которым пользовались в Аркадии в позднеминойскую эпоху до второго ахейского нашествия потомки первых завоевателей, пришедших к поклонению Белой Богине. Их культ включал в себя использование искусственного солнечного тринадцатимесячного календаря, где каждый месяц был представлен своим деревом, взятым из изобретенного независимо от него алфавита. Календарь получил широкое распространение. Некоторые из его элементов можно датировать до-династическими временами. И хотя деревья в ирландской версии, единственной дошедшей до нас полностью, предполагают понтийское или пафлагонийское происхождение календаря, вероятно, он появился первоначально в Эгее, или Финикии, или Ливии с несколько иным набором деревьев. Не похоже, что алфавит явился в Британию одновременно с календарем. Календарь был ввезен в конце третьего тысячелетия до нашей эры людьми нового каменного века, которые тесно соприкасались с эгейской цивилизацией, то есть ее сельским хозяйством, пчеловодством, хороводами и другими культурными достижениями. Алфавит скорее всего принесли в конце второго тысячелетия до нашей эры беженцы из Греции.
Поскольку в gilgal (каменный круг для священных жертвоприношений) всегда было двенадцать камней, следующее, что мы сделаем, — это погоняем белую Косулю вокруг двенадцати домов Зодиака.
Где и когда придумали Зодиак — неизвестно, но как будто его изобрели в Вавилонии, пользуясь двенадцатью случаями из жизни героя Гильгамеша: он убил Медведя, он влюбился в Деву, он имел приключение с двумя Скорпионами (позднее из двух остался один), он пережил Потоп (соответствующий Водолею). Таблички с календарем седьмого века до нашей эры изображают все это, но «Сказание о Гильгамеше» не самое древнее. Гильгамеш, как полагают, был гиксосским (хурритским) завоевателем Вавилонии в восемнадцатом веке до нашей эры, к которому перешли деяния более раннего героя. Таммуза — героя того же рода — связали со знаками Зодиака до него.
Первый Зодиак, если судить по устаревшим астрономическим данным в поэме Арата, грека эллиниской эпохи, существовал в конце третьего тысячелетия до нашей эры. Однако, похоже, впервые он был зафиксирован в то время, когда Солнце находилось в Доме Близнецов во время весеннего равноденствия — на празднике пастухов; в Доме Девы, обычно отождествляемой с Иштар, богиней любви, во время летнего солнцестояния; в Доме Стрельца, отождествляемого с Нергалом (Марсом) и позднее с кентавром Хироном, во время осеннего равноденствия, традиционного сезона охоты; и в доме возрождающейся Рыбы во время зимнего солнцестояния, сезона дождей. (Напомню, что трансформация солнечного героя Хлева Хлау началась с Рыбы в период зимнего солнцестояния.)
Египтяне заимствовали знаки Зодиака по крайней мере в шестнадцатом веке до нашей эры, правда, с некоторыми изменениями — Скарабей вместо Рака, Змей вместо Скорпиона, Зеркало вместо Козерога и т. д., однако к этому времени явление, известное как прецессия земной оси, уже изменило первоначальный сюжет. Примерно через каждые 2000 лет солнце переходит в предыдущий знак, и в 3800 году до нашей эры Телец начал выталкивать Близнецов из Дома весеннего равноденствия, и начался период, о котором говорил Вергилий, описывая рождение человека:
Белый бык с золотыми рогами
Начинает год…
Тогда же хвост Льва занял место Девы во время летнего солнцестояния, отсюда, очевидно, титул Богини — Оurа (хвост Льва), а за хвостом постепенно появилось все тело Льва, и на какое-то время Богиня становится львицей с головой Девы. Точно так же Водолей вытесняет Рыбу во время зимнего солнцестояния — и вода заливает колыбель-ковчег Духа Года.
Около 1800 года до нашей эры Тельца самого стал вытеснять из весеннего Дома Овен. Возможно, это дало основания для обновления мифа о Зодиаке в честь Гильгамеша, царя пастухов этого периода: он был Овном, победившим Тельца. Рак точно так же взял верх над Львом во время летнего солнцестояния, а богиня любви стала морской богиней со святилищами по всему морскому побережью. Козерог одолел Водолея во время зимнего солнцестояния, и Дух Нового Года родился от Козы. Египетские греки назвали тогда Овна — «золотым руном» и представили историю Зодиака как плавание аргонавтов.
Неудобство Зодиака состояло в его невозможности быть постоянным календарем наподобие последовательности деревьев «Beth-Luis-Nion», который не пытается соотнести равноденствия и солнцестояния с двенадцатью созвездиями. Возможно, первый миф о Зодиаке был наложен на историю Косули, которая соотносится с последовательностью деревьев в «Песне Амергина», и это стало научным усовершенствованием календаря, потому что тринадцатимесячный год с равноденствиями и солнцестояниями, разделенными разными промежутками времени, менее удобен, чем двенадцатимесячный год с тремя месяцами, отделяющими друг от друга эти четыре особые точки. Во всяком случае, архетипом Гильгамеша как героя Зодиака был Таммуз, герой многих обличий из культа деревьев, и тринадцатимесячный календарь деревьев производит впечатление более древнего, чем двенадцатимесячный[210]. Несомненно, его история более связная и понятная, чем истории Гильгамеша и Ясона. Это чистый миф, не связанный с историей. Как-то получилось, что алфавит деревьев с Близнецами, соединенными в один знак, совпадает с Зодиаком в его теперешнем виде — с Рыбами в Доме весеннего равноденствия.

Но мы еще не ответили на вопрос, почему Гигин приписал паркам изобретение букв F и Н.
Упоминание Гигина о том, что Паламед придумал диск, — полезный ключ, если профессор Г. Рихтер права в своем предположении, что кипрские женские фигуры, которые держат диск, пропорциональный диску из Феста (семь дюймов в диаметре), предвосхищают Афину и ее эгиду. Из легенды о младенце Эрихтонии мы знаем, что эгида — мешок из шкуры козы, растянутый в форме круглого щита. Не был ли этот мешок вместилищем священного диска, как сумка из журавлиной кожи, в которой хранились буквы пеласгийского алфавита Паламеда, тем более грозная маска горгоны здесь тоже есть? Если да, то вполне возможно, что на таинственном диске было начертано по спирали собственное священное и непроизносимое имя Афины как ливийско-пеласгийской богини Мудрости. И если это имя было начертано буквами, а не иероглифами, то оно могло быть пятибуквенным IEUOA или семибуквенным JIEUOAO, сформированным с помощью удвоения первой и последней букв имени. Или, если она была Тройственной Богиней луны, то есть Тремя парками, которые изобрели пять гласных и F с H, то это могло быть девятибуквенное имя JIEHUOV(F)AO, которое содержало не только семибуквенное имя, но и две согласных, представляющие первый и последний дни недели, что говорило о ней, как о Премудрости, «вытесавшей семь столбов». Если имя было JIEHUOVAO, то Симонид (а скорее его предшественник Пифагор) явил мало изобретательности в установлении восьмибуквенной формы имени JEHUOVAO в честь бессмертного бога солнца Аполлона, удалив лишь I, букву смерти, но оставив Y, полугласную букву продолжения рода.
Глава двадцать вторая. Тройственная Муза
Зачем поэтам Муза?
Мильтон в первых строках «Потерянного Рая» коротко суммирует классическую традицию и говорит о своем намерении христианина превзойти ее:
Пой, Муза горняя! Сойди с вершины
Таинственных Синая иль Хорива,
Где был тобою пастырь вдохновлен,
Начально поучавший свой народ
Возникновенью Неба и Земли
Из Хаоса: когда тебе милей,
Сионский холм и Силоамский ключ,
Глаголов Божьих область, — я зову
Тебя оттуда в помощь; песнь моя
Отважилась взлететь над Геликоном,
К возвышенным предметам устремясь,
Нетронутым ни в прозе, ни в стихах.
(Перевод А. Штейнберга)
Эонийская гора — гора Геликон в Беотии, которая находится в нескольких милях к востоку от Парнаса и была известна в классические времена как «обиталище муз». Прилагательное «эонийский» — воспоминание об известной строке из Вергилиевых «Георгик»:
Aonio rediens deducam vertice Musas.
Ее произносит Аполлон, бог поэзии, который во времена Вергилия был также богом солнца. Строчка гласит: «После своего возвращения я поведу муз вниз с горы Геликон». Аполлон имеет в виду перенесение культа муз из Аскры, города возле Геликона, в Дельфы, на гору Парнас, которая стала его священной горой. На Геликоне бил родник Гиппокрен (лошадиный колодец), который походил на лошадиное копыто. Легенда говорит, что его выбил копытом конь Пегас, чье имя имеет значение «родниковый». Говорят, поэты ради вдохновения пили воду из Гиппокрена. Отсюда строчки Джона Скелтона («Против Гарнеша»):
Я дал ему воды напиться
Из Еликона чистых струй.
Не исключено, что Гиппокрен и Аганиппа были сначала пробиты имевшим форму лунного серпа копытом Левкиппы (белая кобыла). Матери с головой кобылы, а история о том, как Беллерофонт, сын Посейдона, подчинил себе Пегаса и потом погубил тройственную Химеру, на самом деле история завоевания ахейцами святилища Богини: Пегаса, как известно, вначале звали Аганиппой. Аgаnоs — прилагательное, использованное Гомером в отношении стрел Артемиды и Аполлона и означающее «дающая легкую смерть», следовательно, Аганиппа — «кобыла, которая убивает милосердно». Это предположение подтверждается греческой легендой о преследовании Деметры, Ячменной Матери, ахейским богом Посейдоном. Деметра, чтобы спрятаться от него, превратилась в лошадь и спряталась среди лошадей аркадца Онкия, однако Посейдон, став конем, нашел и покрыл ее. Говорят, она пришла в бешеную ярость, и такой она запечатлена в статуе в Онкее, названной Деметра Эриния — фурия.
Деметре как богине-лошади поклонялись под именем Эпона, или Тройственная Эпона, галльские кельты, и в «Ирландской топографии» Гиральда Камбрейского приводится странный факт, который показывает, что этот культ дожил в Ирландии до двенадцатого столетия. Речь идет о коронации ирландского короля (из мелких) в Тирконелле, перед которой он как бы символически родился от белой кобылы. Совершенно голый, он подполз к ней, словно был ее жеребенком, а потом ее зарезали и сварили в котле. Он влез в котел и принялся хлебать похлебку и есть мясо, после чего встал на коронационный камень, получил белый жезл и три раза повернулся вокруг себя слева направо, а потом три раза справа налево — «в честь Троицы». Вне всяких сомнений, изначально — в честь Тройственной Белой Богини.
Лошадь, или пони, была священным животным в Британии с доисторических времен, а не с бронзового века, когда там появились сильные породы. Единственное изображение человека, сохранившееся от британского древнего каменного века, — мужчина в лошадиной маске, вырезанной из кости (пещера Пинхоул в Дербишире), давний предок участников рождественской пантомимы. Саксы и даны почитали лошадь в точности так же, как их кельтские предшественники, и табу на лошадиное мясо сохранилось в Британии в форме глубокого отвращения к нему, несмотря на попытки привить населению вкус к нему, сделанные во время второй мировой войны. Однако в бронзовом веке в Британии это табу, по-видимому, отменялось на ежегодном октябрьском лошадином пиру в точности как у латинян. В средневековой Дании экстатический трехдневный лошадиный пир, запрещенный Церковью, сохранился у язычников-сервов, и обстоятельное его описание дал Иоганнес Йенсен в «Падении короля». Он упоминает о том, что сначала жрец плеснул кровью лошади на юг и восток, следовательно, конь — инкарнация Духа Солнечного Года и сын Богини-кобылы.
В «Сказании о Пуихле, короле Даведа» Богиня является как Хрианнон, мать Прадери. Хрианнон — вариант имени Ригантона (великая королева), а Давед включал в себя большую часть Кармартена, весь Пембрукшир и епархию святого Давида. Его центр назывался «Черные Врата» и считался входом в Подземный Мир. Когда Пуихл (осмотрительность) впервые увидел Хрианнон и влюбился в нее, он стал преследовать ее на своем самом быстром коне, но не мог настичь: очевидно, в первоначальной версии она превратилась в белую кобылу. Когда наконец она позволила ему догнать себя, то через двенадцать месяцев стала его женой, а потом понесла сына, впоследствии названного Прадери (тревога), который исчез при родах. Ее служанки лживо обвинили ее в том, что она съела его, вымазав ей лицо кровью щенков. В наказание ей пришлось стоять у коновязи возле дворца Пуихла, словно она лошадь, и перетаскивать на своей спине гостей[211]. Жизнь ее сына Прадери тесно связана с волшебным жеребенком, спасенным от гарпии, ибо все жеребята, что были у кобылы до него, исчезали в первую ночь мая и больше их никто не видел. Прадери — священный младенец типа тех, которых уносят от матери (как Хлев Хлау, Зевс, Ромул), но потом он получает имя и оружие от Хрианнон, седлает волшебного коня и в конце концов становится властелином мертвых. Хрианнон, таким образом, является Матерью-кобылой, но она же еще и Богиня-муза, ибо сирены в «Триадах» и в «Сказании о Бранвен», поющие с неслыханной сладостью, названы «птицами Хрианнон». Сюжет со щенками напоминает о римском обычае приносить в жертву Весне рыжих щенков, чтобы отвратить злобу Пса-звезды от посевов. На самом деле жертву приносили Ячменной Матери, в услужении которой был Пес-Сириус. Хрианнон, в сущности, кобыла-Деметра, преемница свиньи-Деметры-Керридвен. То, что кобыла-Деметра пожирала детей, как свинья-Деметра, подтверждается мифом о Левкиппе (белая кобыла) из Орхомена, которая с двумя своими сестрами обезумела и сожрала собственного сына Гиппаса (жеребенок), а также мифом, записанным Павсанием, о Рее, которая родила Посейдона и подложила своему любовнику Крону для еды жеребенка вместо младенца, отправленного ею к пастухам в Аркадию.
Гора Геликон не сразу стала обиталищем богинь-муз, о чем говорит их титул «пиериды», но теперь слово «муза» обычно считают образованным от корня mоnt (гора). Поклоняться им стали в героическую эпоху, когда беотийцы переселились сюда с горы Пиерия в Северной Фессалии. Но чтобы музы прижились на Геликоне и чтобы сохранить прежнее волшебство, беотийцы назвали источники, пики, гроты на горе соответствующими названиями Пиерии. Всего муз было три — так сказать, неделимая троица, что признали и католики, когда в средние века построили собор собственной Святой Троицы на месте разоренного святилища геликонских муз. Принято называть муз — Размышление, Память и Песня. Поклонение им на Геликоне (и в Пиерии) связано с колдовским проклятием и колдовским благословением. Геликон был знаменит лечебными травами, которые подкрепляли заклинания, особенно черная чемерица, использованная Мелампом в Лусе, когда он лечил дочерей Прета. Она могла вызвать или излечить безумие и оказывала стимулирующее действие на сердце как digitalis (наперстянка). И еще Геликон славился эротическими плясками плодородия вокруг каменной гермы в городе Феспии у его подножия, в которых принимали участие женщины, поклонявшиеся музам. Спенсер обращается к музам как к «девственницам Геликона», но он также мог бы назвать их «ведьмами», потому что в его время ведьмы поклонялись той же Белой Богине — в «Макбете» названной Гекатой, — и также плясали на своих шабашах, умели колдовать и разбирались в травах.
Священнослужительницы муз на Геликоне в основном использовали две вещи, чтобы стимулировать себя: вагинальную жидкость кобыл и черную мембрану (hippomanes), срезанную со лба новорожденного жеребенка, которую кобыла (согласно Аристотелю) съедает обычно сама, чтобы усилить свою материнскую привязанность. Дидона в «Энеиде» использовала ее в своем любовном зелье.
Скелтон в «Лавровом венке» таким образом описывает Тройственную Богиню в ее трех ипостасях Богини неба, земли и подземелья:
Диана в зеленеющих листах,
Луна сверкает в небесах,
И Персефона ждет в Аду.
Как Богиня Подземного Царства она была богиней рождения, произведения потомства и смерти. Как Богиня земли она была богиней трех времен года — весны, лета и зимы, она давала жизнь деревьям и травам и властвовала над всеми живыми существами. Как Богиня неба она была луной в ее трех фазах молодой луны, полнолуния и ущербной луны. Это объясняет, почему вместо Богини трех ипостасей она так часто становится Богиней девяти ипостасей. Однако не следует забывать, что Тройственная Богиня, которой поклонялись, например, в Стимфале, персонифицировала древнюю женщину — женщину-создательницу и разрушительницу. Как молодая луна или весна она была девушкой, как полнолуние или лето она была женщиной, как ущербная луна или зима она была старухой.
В галльско-римском allee couverte захоронении в Трессе возле Сан-Мало в Бретани две пары девичьих грудей изваяны на одной колонне из мегалита и две пары женских грудей — на другой, а третья колонна не сохранилась, но В. К. К. Коллум, который исследовал захоронение, предполагает, что на ней оказались бы груди старухи. Еще одна очень интересная находка была сделана в этом захоронении (которое можно датировать благодаря имевшейся в нем бронзовой монете с изображением Домициана, концом первого века нашей эры) — кремневый наконечник стрелы обычного вида (ивовый лист), украшенный полумесяцами. Ива, как мы уже знаем, сакральное дерево луны и буква S («Saille») в «Beth-Luis-Nion»-алфавите. Самый древний знак греческой буквы S — С, взятое из критского линейного письма. Сэр Артур Эванс в книге «Дворец Миноса» приводит таблицы, поясняющие постепенное превращение критских букв в буквы из идеограмм, и знак «С» он трактует как знак ущербной луны — богиня луны в качестве старухи. Наконечник стрелы, который в римской Британии давно уже вышел из употребления и мог служить разве что для ритуальных нужд, как меч королевы или посох епископа теперь, видимо, был приношением третьей ипостаси женской троицы[212]. В. К. К. Коллум озаботился сделать анализ угля, найденного под колоннами, очевидно, из костра, в котором кремировали умершего. Жгли ветки ивы, дуба и ореха, символизирующие колдовство, царственность, мудрость.
В Европе поначалу не имелось богов мужского пола, современных Богине, которые могли бы оспаривать ее авторитет или власть, но у нее был возлюбленный, который становился по очереди благодетельным Мудрым Змеем и благодетельной Звездой Жизни, ее сыном. Сын воплощался в мужских демонов разных тотемных сообществ, подчинявшихся Богине, и все они участвовали в эротических плясках в ее честь. Змей, инкарнированный в священных змеев, которые были духами мертвых, насылал ветры. Сына звали также Люцифер или Фосфор (носитель света), потому что, как вечерняя звезда, он предшествовал лунному свету, возрождался каждый год, рос по мере того, как шел год, убивал Змея и завоевывал любовь Богини. Ее любовь убивала его, но из его пепла восставал другой Змей, который (на Пасху) сносил glain (красное яйцо), съедавшееся ею, так что Сын вновь рождался младенцем. Осирис был Звездой-сыном, и хотя после своей смерти он обернулся вокруг земли в качестве змея, все же его пятидесятиярдовый фаллос, который несла процессия, украшала сверху золотая звезда, то есть Осирис обновлялся как Младенец Гор, сын Исиды, которая была одновременно его женой и убийцей, а теперь опять становилась матерью. Абсолютная власть Богини каждый год подтверждалась совершаемым в ее честь как «Повелительницы Всего Дикого» убийством, когда заживо сжигались тотемные птицы или звери подвластных ей сообществ.
Таким образом, наиболее известная священная картина эгейской религии изображает женщину-луну, Звезду-сына и мудрого пятнистого Змея, расположившихся под фруктовым деревом, — Артемиду, Геракла и Эрехфея. Звезда-сын и Змей враждебны друг другу, один наследует другому, как лето наследует зиме, а зима наследует лету, как смерть следует за рождением и рождение — за смертью. Солнце слабеет или крепнет в течение года, ветки деревьев то зеленые, то голые, только луна светит все время одинаково. Она беспристрастна: она убивает или созидает с равной страстью. Конфликт близнецов подается как бесхитростный поворот сюжета в «Сказании о Килхухе и Олвен»: Гвин (белый) и его соперник Гвитир ап Грайдаул (Виктор, сын Зноя) вели нескончаемую войну за Крайтилад (alias Корделия), дочь Хлита (alias Хлир, alias Леар, alias Нит, alias Ниада, alias Ноденс), попеременно крадя ее друг у друга, пока это дело не было передано на решение королю Артуру. И он не без насмешки постановил, чтобы Крайтилад была возвращена отцу, а братья-близнецы «сражались за нее каждый первый день мая, пока один не будет убит» и тогда победитель возьмет ее себе.
Но тут отцов нет, ибо Змей не больше отец Звезды-сына, чем Звезда-сын — отец Змея. Они — братья, и мы опять возвращаемся к единственной поэтической Теме. Поэт отождествляет себя со Звездой-сыном, и его ненавистный соперник — Змей. Только становясь сатириком, он играет роль Змея. Тройственная Муза — женщина в ее священной ипостаси: волшебница поэта и единственная Тема его песен. Не нужно забывать, что когда-то и сам Аполлон раз в году становился жертвой Змея: ибо Пифагор сделал надпись на его надгробии в Дельфах, запечатлевая его смерть в результате сражения с местным пифоном, с тем самым пифоном, которого, как считается, он легко побеждал. Звезда-сын и Змей — все еще простые демоны, и на Крите никогда не изображали Богиню со Священным Младенцем на руках. Она — Мать Всего Сущего, ее сыновья и любовники участвуют в священном действе лишь ее милостью.
Революционное установление института отцовства, ввезенного в Европу с Востока, сопровождалось введением института индивидуализированного брака. До тех пор брак был только групповым — всех женщин данного тотемного сообщества со всеми мужчинами другого сообщества. Мать ребенка установить было легко, а отцовство — не очень. Но едва совершилась революция, как социальный статус женщины изменился. Мужчина взял на себя многие священные обязанности, к которым прежде его не допускал его пол, и в конце концов объявил себя главой дома, хотя большая часть собственности все еще переходила от матери к дочери. Эта вторая стадия, олимпийская, потребовала изменений в мифологии. Недостаточно было ввести концепцию отцовства в существующий миф, как в орфическую формулу, процитированную Климентом Александрийским: «Бык — отец Змея, и Змей — отец Быка». Требовался новый младенец, который вытеснил бы и Звезду-сына, и Змея. Его прославили поэты как дитя-Гром, или дитя-Топор, или дитя-Молот. Есть несколько легенд о том, как он избавлялся от своих врагов. Он брал золотой серп у женщины-луны, своей матери, и кастрировал Звезду-сына. Он сбрасывал его с горной вершины. Он бил его топором, так что тот засыпал вечным сном. Змея он убивал легко. А потом становился Богом-Отцом или богом Громовержцем, брал в жены свою мать и зачинал с ней божественных сыновей и дочерей. Дочери становились частичными подобиями Богини в ипостасях молодой луны и полнолуния. В ипостаси ущербной луны она превращалась в свою собственную мать, или бабушку, или сестру. А сыновья были частично возрожденными Звездой-сыном или Змеем. Среди этих сыновей есть и бог поэзии, музыки, искусств и наук: в нем легко узнать бога-солнце, и во многих странах он ведет себя как активный регент при стареющем отце Громовержце. В некоторых случаях он смещает его. Греки и римляне как раз достигли этой стадии к тому времени, когда появилось христианство.
Третья стадия культурного развития — чисто патриархальная, в которой совсем нет места богиням. Это поздний иудаизм, иудео-христианство, магометанство и протестантизм. В Англии эта стадия не была достигнута до установления английской республики, ибо в средневековом католицизме Дева и Сын, перенявшие функции и почести женщины-луны и ее Звезды-сына, были гораздо важнее Бога-Отца. (Змей стал дьяволом, что понятно, так как Иисус противопоставил Рыбу Змею в Евангелии от Матфея (12:10), и его символом ученики сделали рыбу.) Валлийцы поклонялись Деве и Сыну на пятьдесят лет дольше, чем англичане, а ирландцы поклоняются до сих пор. Третья стадия неблагоприятна для поэзии. Гимны, посвященные Громовержцу, как бы хитро они ни золотили его под бога-солнце (даже великолепный «Гимн Богу-Отцу» Скелтона), не очень хороши поэтически, потому что наделение Громовержца неограниченной властью противоречит верности поэта Музе и потому что, хотя Громовержец был логиком, законником, декламатором, прозаиком, он никогда не был поэтом или забыл, что такое настоящая поэзия, едва перестал учиться у своей матери.
В Греции, когда женщина-луна впервые подчинилась Громовержцу как его жена, она отдала покровительство поэзией своей так называемой дочери, бывшей себе, в качестве Тройственной Музы, и ни одно поэтическое сочинение не считалось достойным внимания, если оно не начиналось просьбой вдохновения у Музы. Таким образом, древняя баллада «Гнев Ахилла», которая предваряет «Илиаду» Гомера, начинается со слов: «Гнев, Богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына». То, что Ахилл здесь «Пелеев сын», а не «сын Фетиды», подтверждает укрепление патриархальной системы, хотя продолжали существовать тотемные сообщества и Ахилл был священным царем мирмидонян Фессалии, — очевидно. Муравьиного клана, подвластного Богине как вертишейке. Однако Богиня — Тройственная Муза, а не одна из девяти малышек муз, упомянутых в менее старой части «Илиады», которых Аполлон потом увел с Геликона на Парнас, когда, как записано в «Гимне Аполлону Пифию», он победил местную богиню земли в центральном святилище в Дельфах. Аполлон (разрушающий или отвращающий несчастье) считался в то время братом-двойняшкой дочери-богини Артемиды, и они оба представляли собой детей Громовержца, родившихся в Ортигии близ Делоса у богини Латоны Гиперборейской, дочери Фебы и Коя (лунный свет и посвящение).
Мифы несколько неясны в этой части, так как Латона, прибыв на Делос, не была сразу же признана местной Тройственной Богиней, и Артемида (имя сестры Аполлона) прежде было греческим титулом самой Тройственной Богини. Вероятно, Артемида значит «повелительница воды» от ard- и themis. Аполлон, так сказать, пытался обезопасить себя, заставив свою сестру принять титулы и знаки ее предшественницы. Сам он взял себе титулы и знаки пеласгийского «Отвратителя» и «Разрушителя», а в одной из ипостасей (как говорит его титул Сминфей) — критского Мышиного демона. Аполлон и Артемида вместе стали покровительствовать поэзии, переняв это покровительство у Тройственной Музы (в этом контексте: у их матери Латоны), однако Артемида вскоре уступила первенство Аполлону, хотя оставалась богиней магии, со временем — лишь злой магии. Татиан так пишет в «Послании к грекам»: «Артемида — отравительница, Аполлон — врачеватель». В Ирландии точно так же богиня Бригита была потеснена богом Огмой. В «Словаре» Кормака о ней говорится так: «Бригита, дочь Дагды, поэтесса, то есть богиня, которой поклоняются поэты из-за великого покровительства, оказываемого ею им». В ее честь поэт (ollave) нес золотую ветвь с колокольчиками, когда шел куда-то.
Около восьмого века до нашей эры триада муз увеличилась под фракийско-македонским влиянием до трех триад. Отсюда — девять оргиастических жриц с острова Шин в Западной Британии и девять девиц в «Preiddeu Annwm», чье дыхание согревало Котел Керридвен. Муза девяти ипостасей была более универсальной в смысле божественного правления, чем Муза трех ипостасей. Тем не менее, жрецы Аполлона, которые осуществляли управление греческой классической литературой, вскоре воспользовались переменой, чтобы ослабить ее власть при помощи бюрократических мер. Гесиод пишет о девяти дочерях Зевса, которые получили от Аполлона следующие функции и имена:
Эпическая поэзия — Каллиопа.
История — Клио.
Лирическая поэзия — Евтерпа.
Трагедия — Мельпомена.
Танец — Терпсихора.
Эротическая поэзия — Эрато.
Священная поэзия — Полигимния.
Астрономия — Урания.
Комедия — Фалейя.
Каллиопа (прекрасноликая) — имя первоначальной Музы в ее полнолунном аспекте; равно как и Эрато (возлюбленная), и Урания (небесная). Первое упоминание Эрато в греческом мифе — царица дуба, которую взял в жены Аркад, давший свое имя Аркадии. Он был сыном Каллисто-медведицы и отцом Азана. Другие имена, очевидно, имеют отношение к предназначению муз. Мы еще будем говорить о том, что, хотя музы Геликона сохранили свое эротическое значение, их главная функция, то есть лечение и проклятие с помощью волшебства, была отобрана у них олимпийцами. Она перешла к Аполлону и заменявшему его Асклепию, его сыну-врачевателю.
Аполлон, хотя и был богом поэзии и предводителем муз, тем не менее не вдохновлял на писание стихов. Вдохновение поэты все еще получали от Музы или муз. Первоначально он был обыкновенным демоном[213], которого его мать-Муза вдохновила поэтическим безумием; с тех пор он требовал, чтобы Муза девяти ипостасей вдохновляла отдельных поэтов в его честь, но не до экстаза. Этих поэтов, если они оказывались его послушными и продуктивными слугами, он награждал лавровыми венками, по-гречески daphne. Связь поэзии с лавром заключается не только в том, что лавр вечнозеленое растение и как таковое является символом бессмертия: он также опьяняет. Женщины, поклонявшиеся Тройственной Богине в Темпе, жевали листья лавра, чтобы возбудиться поэтически и эротически, как вакханки жевали плющ. Daphne, возможно, укороченная форма daphoine (кровавая) — титул Богини. Когда Аполлон захватил дельфийское святилище, пифийская жрица, по-прежнему исполнявшая свои обязанности, научилась жевать лавр для вдохновения. Лавр стал священным деревом Аполлона, и легендарное преследование нимфы Дафны отражает то, как он захватил святилище Богини в Темпе возле горы Олимп. Однако теперь он стал богом разума («никаких крайностей»), и его почитатели-мужчины надевали лавровые венки на голову, но не жевали лавр. Эмпедокл, как полубожественный преемник Пифагора, считал жевание лавра чем-то ужасным, не менее ужасным, чем поедание бобов. Поэзия как нечто магическое пришла в упадок.
Римляне завоевали Грецию и привезли Аполлона с собой в Италию. Это был народ воинов, стыдившийся своей собственной грубой поэтической традиции, но некоторые из римлян восприняли греческую поэзию серьезно как часть обучения политической риторике, как искусство, которое они сочли необходимым для консолидации захваченных ими территорий. Они учились у греческих софистов и перенимали у них понимание того, что большая поэзия — это форма риторики, более музыкальная и более философичная, чем проза, а малая поэзия — самый элегантный из всех видов общественной деятельности. Истинные поэты согласятся, что поэзия — духовное откровение, которое поэт сообщает равным себе, а не хитрый способ привлечения внимания публики и не украшение обеда, и они будут воспринимать Катулла как одного из немногих римских поэтов, вышедших за границы греко-римской традиции. Причина, верно, в его кельтском происхождении: по крайней мере, он был бесстрашен, оригинален и эмоционален как никто в римской поэзии. Он один показал искреннюю любовь к женщине. Другие удовлетворялись тем, что славили товарищескую верность или игривую гомосексуальность. Его современника Вергилия читают не из-за его поэтичности, по крайней мере не из-за той, что предполагает присутствие Музы. Музыкальное и риторическое мастерство, великолепные перифразы, плавно текущие периоды высоко ценятся любителями классической литературы, однако «Энеида» написана, чтобы поражать и подавлять, отчего истинные поэты не считают для себя возможным следовать примеру Вергилия. Они более почитают Катулла, потому что он никогда не призывает их, потомков, аплодировать демонстрации своего бессмертного гения, нет, он обращается к ним как к современникам: «Разве не так?» Можно любить Горация как элегантного слагателя вирш и обожать его за желание избежать сильных чувств и обычной римской вульгарности. Но несмотря на весь его ум, на его способности и его искусное веселье, вряд ли его можно назвать поэтом, по крайней мере большим поэтом, чем Калверли или Остин Добсон.
Попробуем подвести итоги в истории греческих муз:
Тройственная Муза, или три музы, или девять муз, или Керридвен, или назовите ее как хотите, первоначально была Великой Богиней в своей поэтической и колдовской ипостаси. У нее был сын, который также был ее возлюбленным и ее жертвой — Звезда-сын, или Дух Прибывающего Года. Он делил ее привязанность со своим преемником Пифоном — Мудрым Змеем и Духом Убывающего Года, своей темной половиной.
Дальше. Ее расположения искал бог Громовержец (восставший Звезда-сын, заболевший восточной патриархальностью), и она родила двойняшек мужского и женского пола, в валлийской поэзии названных Мертином и Олвен. Она оставалась богиней-колдуньей, но часть своей власти отдала богу Громовержцу, в первую очередь законы и засвидетельствование клятв.
Дальше. Она разделила власть поэтического колдовства между своими детьми, чьими символами были утренняя звезда и вечерняя звезда: дочерью — своей частичной ипостасью, и сыном — возрожденным Звездой-сыном.
Дальше. Число ипостасей ее увеличивается, но власти у нее становится меньше, и вскоре образуется малозначительное сообщество девяти богинь вдохновения, лидером которого становится бывший брат-двойняшка.
Наконец, брат-двойняшка Аполлон объявляет себя Вечным Солнцем, и девять муз становятся его фрейлинами. Их функции он передает богам-мужчинам, которые являются им самим во множестве ипостасей.
(Легенда о происхождении японской поэзии говорит, что она родилась в стычке между богиней-луной и богом-солнцем, когда они шли вокруг колонны мира в разных направлениях. Первой заговорила богиня-луна:
Какая несравненная радость
Зреть прекрасного мужчину!
Бог-солнце рассердился, что она заговорила первой, и он приказал ей вернуться, а потом снова встретиться с ним. На этот раз первым заговорил он:
Зреть прекрасную девицу —
Вот несравненная радость!
Это были первые стихи. Другими словами, бог-солнце забрал власть над поэзией у Музы и сделал вид, будто он — первый сочинитель стихов. Эта ложь боком вышла японским поэтам.)
Вот так поэзия стала академической и скучной, разве только Муза иногда являет свою силу, и тогда это называют романтическим возрождением.
В средневековой поэзии Дева Мария отождествлялась с Музой, так как в ее ведении был Котел Керридвен. Д. У. Нэш пишет в своем издании поэзии Талиесина:
Христианские барды тринадцатого-четырнадцатого веков постоянно обращаются к Деве Марии как к котлу, то есть источнику вдохновения. Вероятно, это происходит отчасти из-за игры на слове pair (котел) и второй формы этого слова со смягченной начальной согласной mair, которая также означает «Мария». Мария была Маir, матерью Христа, мистическим хранилищем Святого Духа, а Раir был котлом, хранилищем или источником христианского вдохновения. Поэтому в стихах поэта тринадцатого века Давита Бенфраса мы читаем:
Crist mab Mair am Pair pur vonhedd.
Христос, сын Марии, мой котел чистого источника.