Меню
Личный кабинет Вход и регистрация
Регистрация
Назад » »

РОБЕРТ ГРЕЙВС. ЦАРЬ ИИСУС (150)

РОБЕРТ ГРЕЙВС

ЦАРЬ ИИСУС

Глава двадцать пятая КРЮК МЯСНИКА


За шесть дней до Пасхи Иисус провел своих учеников через Иордан по знаменитому броду. Это недалеко от Иерихона, где в стародавние времена другой Иисус вел вооруженных израильтян на Землю обетованную. На берегу, как было уговорено раньше, его с превеликими почестями встретили брат Иаков и многие евио-ниты-аскеты. Они целовали ему руки, щеки и край его одежды. Когда же они было направились в ближайшую финиковую рощу, желая поговорить без свидетелей, Иисус услышал крик слепого нищего:
— Сын Давидов, помилуй меня.
— Чего ты хочешь?
— Учитель, дай мне прозреть.
Иисус подошел к нищему, взял его за подбородок и внимательно посмотрел в глаза. Довольный тем, что глаза у него здоровые, он погрузился в молитву, а помолившись, залепил ему глазницы глиной, согнанной со слюной.
— Иди отсюда, сын веры, встань на колени на берегу реки и трижды повтори «Услышь, Израиль», а потом очисти лицо и умойся проточной водой.
Нищий сделал все, как ему было сказано, и вскоре, радостно крича, прибежал обратно, чтобы возблагодарить Иисуса. Зрение вернулось к нему, хотя он еще не мог отличить человека от дерева.
— Благодари Господа, — сказал Иисус.
Уже к вечеру слепец видел все, а до этого двадцать лет не видел ничего.
Слухи о чуде быстро распространились среди паломников Заиорданья.
— Кто этот святой пророк, исцеливший слепого? Правда, что слепой назвал его сыном Давида?
На другое утро Иисус пришел на окраину Иерусалима и, послав Иакова и Иоанна в ближайшее селение, приказал привести к нему молодого осла, на которого еще никто не садился и который стоял привязанный возле постоялого двора. Если кто скажет им плохое, предупредил Иисус, пусть они ответят: «Он надобен Господу». Однако им никто ничего не сказал, и они без всяких помех привели осла к Иисусу, который сидел под пальмой в новых алых одеждах, втайне ото всех принесенных из Восора Иудой. На голове у него был венок из виноградных листьев, а в руке он держал цветущую ветку граната. Все в изумлении воздели руки и радостно закричали, подобно слепому нищему.
Иисус ничего не сказал. Не было нужды. Наконец настал долгожданный час, когда он должен был объявить о себе, час ликования, предсказанный пророком Исайей:
Кто это идет от Едома,
в червленых ризах от Восора?
И пророком Захарией:
Ликуй от радости, дщерь Сиона,
торжествуй, дщерь Иерусалима:
се Царь твой грядет к тебе,
праведный и спасающий,
кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной. -
Ученики покрыли спину осла своими одеждами, как сотни лет назад жители Рамофа Галаадского, когда они провозгласили царем Ииуя. Иисус сел на осла и по-царски въехал в город через Золотые ворота. При этом ученики во весь голос распевали псалом: «Славьте Господа»:
Отворите мне врата правды; войду в них, прославлю Господа.
Вот врата Господа; праведные войдут в них.
Славлю Тебя, что Ты услышал меня и соделал-ся моим спасением.
Камень, который отвергли строители, соделал-ся главою угла:
это от Господа, и есть дивно в очах наших.
Сей день сотворил Господь: возрадуемся и возвеселимся в оный!
О, Господи. СПАСИ ЖЕ! О, Господи, споспешествуй же!
Благословен грядущий во имя Господне!
Они расстилали перед ним свои плащи и весело плясали по обе стороны дороги. Самые юные и шумные из толпы, захваченные их радостью, устилали дорогу перед Иисусом пальмовыми ветками, которые они несли в Иерусалим на растопку пасхальных печей. Они сдвигали чаши и, вытягивая губы, подражали громогласным фанфарам.
Было бы неправдой сказать, что Город взволновался, как он взволновался бы, если бы безудержные погромщики евиониты изменили своему вечному флю-герству. На сей раз все, за исключением Иакова, брата Иисуса, бросили Иисуса в Иерихоне, обидевшись, что он провел ночь не с ними, а в доме главного мытаря в округе и притеснителя людского Закхея. Тем не менее было много шума и музыки. Жители Иерусалима, стоя на крышах и в воротах, с любопытством смотрели на шествие, и сосед спрашивал соседа:
— Кто это в алых одеждах на белом осле?
— Пророк Иисус из Назарета, которого недавно иевусеи забросали у Рыбных ворот камнями и тухлой рыбой!
— Великий человек! Он еще всем покажет!
— Говорят, вчера у брода он вернул зрение слепому.
— Поэтому он великий? Значит, на ярмарках одни великие. Целители, возвращающие старцам молодость, приставляющие носы безносым, мановением рук сводящие бородавки и угри.
— Еще говорят, месяц назад он оживил в Вифании молодого ессея, которого колдунья-кенеянка Мария-цирюльница повергла в такой сон, что все приняли его за мертвого. Четыре дня он пролежал в могиле, и его дух уже достиг самых глубин преисподней, когда пророк призвал его обратно.
— Мало ли что говорят. Если дух дошел до преисподней, то он выйдет оттуда не раньше Судного дня, когда Гавриил протрубит Тайное Имя Господа.
— Да нет, пророк сказал Его имя.
— Иисус осмелился? Но ведь его в наказание до смерти забьют камнями!
— Кто что знает? В городе ходят всякие слухи. Ясно только, что Иисус не похож на других людей.
— И все другие тоже не похожи друг на друга. Если он великий, то почему его так плохо встречают? Какая-то дюжина сумасшедших да кучка мальчишек-сорванцов?
— ОСАННА! СПАСИ ЖЕ! — вопили ученики. — Спаси нас, яви милость Божескую!
«Спаси нас!» — предписал кричать пророк Иеремия в Судный день, когда он наступит. У Восточных ворот Иисус сошел с осла, положил на землю венок и ветвь, переменил алые одежды на белые, снял сандалии и тотчас был поглощен огромной толпой паломников и внесен ими в Храмовый двор. Крики «Осанна!» потонули в общем радостном шуме и пении псалма:
Входите во врата Его со славословием, во дворы Его — с хвалою.
Весь день, опираясь на посох, Иисус простоял с учениками во Дворе язычников, оглядывая толпу и предоставляя ей глядеть на себя. Никто не оказал ему царских почестей, и он тоже воздержался от царского слова. Вечером он не торопясь пошел в Вифанию, в дом Симона Прокаженного. Там обычно собирались свободные ессеи, и он обещал провести с ними ночь.
Вот там-то и случилась беда. Когда он вместе с хозяином сидел за ужином, к дому подошла женщина с безумными глазами и трижды громко постучала в дверь. Ее спросили, кто ей нужен.
— Я хочу видеть Иисуса из Назарета.
— Сюда нельзя входить женщинам.
— Тогда пусть Иисус из Назарета выйдет ко мне.
— Кто ты?
— Третья Мария.
Ученик пошел было предупредить Иисуса, но Ма-рия-цирюльница проскочила мимо него в столовую, неся в руках алебастровый кувшин с терпентинным маслом. Скользнув к Иисусу, она разбила кувшин о стол и полила маслом голову, бороду и тунику Иисуса, наполняя дом благоуханием. Она стояла на коленях и плакала, и ее слезы катились ему на ноги. Тогда она распустила волосы и отерла их.
— Горе Адаму! — прорыдала она. — Горе Адаму в его хождении от ковчега к ковчегу!
У Иисуса побелело лицо, и он спросил женщину:
— Кто прислал мне этот подарок?
— Вторая Мария.
— С радостью принимаю его даже из твоих рук, хотя пренебрегаю твоей госпожой.
Женщина встала и быстро вышла вон.
Ессеи были в ярости. Они не допускали женщин на свои собрания и считали непристойным во время трапезы умащиваться благовониями.
Один из них спросил Иисуса:
— Кто эта женщина? Зачем она напрасно растратила столько мирра?
Они принялись подсчитывать стоимость мирра и сколько денег можно было бы выручить за него, чтобы раздать бедным.
Ученики с горячностью защищали Иисуса.
Иуда сказал Симону Прокаженному:
— Бедные всегда толпятся у твоих ворот. Почему же ты завидуешь тому, кто отказался от земных благ? Разве ты так же беспокоишься о бедных, как он? Быть гордым саддукеем — одно, быть смиренным евиони-том — совсем другое. Каждому воздается по заслугам. Свободный же ессей без пользы торчит на мосту, наблюдая за гибельным потоком.
— Это была Мария-цирюльница, — сказал Иисус. — Она пришла помазать меня перед погребением. Не забудьте о ней. Она приходила с миром. Любовь погубила ее. Из ревности она стала колдуньей.
Услыхав имя Марии, ессеи торопливо поднялись из-за стола и вышли вон, чтобы очистить себя. Они кричали друг другу в изумлении:
— Как нас обманули! Неужели этот сумасшедший и есть тот, кого прорекали нам Иоанн Креститель и почтенный блюститель горы Хорив?
Никого не осталось с Иисусом, кроме его учеников. В печали сидел он за столом. Галилея отвергла его. Горная Иудея не приняла его. Не приняло и Заиор-данье. Самаряне, едомитяне, иудеи из Леонтополя выжидали. Иерусалим отверг его правой рукой иевусеев и левой рукой левитов. Женщина замыслила убить его. Сначала евиониты покинули его, теперь ессеи. Но он все еще царь Израиля. Последний из древней династии. Пусть непризнанный, но царь. Он все еще верит в милость Иеговы и в честность пророков. Его против воли заставили ступить на дорогу Адама, но он пройдет по ней по-своему.
И Иисус прочитал нараспев прекрасные и непонятные стихи Исайи:
Кто поверил слышанному от нас, и кому открылась мышца Господня?
Ибо Он взошел перед Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему.
Он был презрен и умален перед людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что не ставили Его.
Но Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом.
Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились.
Все мы блуждали, как овцы, совратились каждый на свою дорогу: и Господь возложил на Него грехи всех нас.
Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих.
От уз и суда Он был взят; но род Его кто изъяснит? ибо Он отторгнут от земли живых; за преступления народа Моего претерпел казнь.
Ему назначали гроб со злодеяниями, но Он погребен у богатого, потому что не сделал греха, и не было лжи в устах Его.
Но Господу угодно было поразить Его, и Он предал Его мучению; когда же душа Его принесет жертву умилостивления. Он узрит потомство долговечное, и воля Господня благоуспешно будет исполняться рукою Его.
На подвиг души Своей Он будет смотреть с довольством; чрез познание Его Он, Праведник, Раб Мой, оправдает многих и грехи их на Себе понесет.
Посему Я дам Ему часть между великими, и с сильными будет делить добычу, за то, что предал душу Свою на смерть; и к злодеям причтен был, тогда как Он понес на Себе грех многих и за преступников сделался ходатаем.
Иисус оглядел недовольные лица двенадцати учеников, тяжело вздохнул и ничего больше не сказал. Никто не смел пошевелиться, даже подвинуть локоть, чтобы не нанести ему обиду, таким невыносимым было с виду его горе. Неожиданно все обратили внимание на его тяжелое дыхание и изменившееся лицо, словно он стал больше и величественнее с виду, и поняли, что надо ждать пророчества.
Прошло немного времени, и с его уст с пугающей силой полились слова.
— Аминь, аминь, я не буду пасти стадо! — громко крикнул он, схватил свой увесистый посох, украшенный цветами, и, напрягая все силы, переломил его о правое колено.
Ошеломленные ученики не сводили с него глаз.
— Аминь, аминь, дети мои, зачем делать то, что не принесет плоды? Зачем обижать чистых ради нечистых? Пусть овцы бьются в колючих кустах, пусть отставшая овца блеет в болоте, уходите все, забудьте о вашем долге передо мной! Возвращайтесь в загон, становитесь хозяевами, пойте весело, пляшите, пируйте с богатыми!
Петр подобрал с пола обломки палки из миндального дерева и печально уставился на них, словно ребенок, который не в силах оторваться от сломанной игрушки. Ничего не сказав, Иисус взял другую палку с вырезанными на ней полосами и, разломав ее, выкинул в окно.
— Учитель, где ты возьмешь посох? — с упреком спросил его Петр.
— Завтра утром отправляйся на бойню и принеси мне крюк мясника и его веревку.
Но тут пророческий дар отпустил его, и, усевшись поудобнее; он ласково улыбнулся ученикам. Все в нем переменилось. И его вид, и его настроение. Ученики робко улыбнулись ему в ответ.
Иисус похлопал Петра по плечу.
— Смелее, Петр, — сказал он. — Еще не конец! — Он заметил полные чаши, которые ессеи оставили нетронутыми. — Друзья, что мешает нам сегодня выпить и повеселиться? Я освобождаю вас от ваших обетов, если вы сегодня выпьете со мной как честные люди.
Иисус взял ближайшую чашу и осушил ее одним глотком, потом с размаху поставил ее на стол и весело запел галилейскую свадебную песню. Ученики тоже выпили, захлопали в такт в ладоши и тоже запели. Потом кто-то из них стал плясать на столе, щелкая пальцами и прислушиваясь к непристойным шуткам Фаддея и Симона Кананита.
— Слеза горя, слеза ярости, слеза веселья — нет, слеза веселья всегда лучше! Отдохните от проповедей, дети мои, и посмейтесь над этим миром.
Великую тяжесть он снял с их сердец. Не надо больше притворяться благочестивее, чем они есть на самом деле. Они были верны Иисусу и в хорошие, и в плохие времена, но теперь, когда он разрешил. терзав-шее их уже несколько месяцев сомнение и позволил им веселье, из-за которого они втайне ругали себя предателями, они любили его больше, чем когда-либо! Нет, это еще не конец! Израиль еще не готов к спасению. Можно ослабить путы на сердце.
Только Иуда, сославшись на болезнь, отказался от вина и около полуночи был единственным учеником, который мог стоять на ногах. Он успокаивал себя: «Не может быть. Я хорошо знаю Учителя. Он не из тех, кто поддается внезапному унынию, как это, кажется, с ним случилось. Он — царь. Царь по праву рождения. Он пойдет до конца. Значит, он притворяется? Притворяется, чтобы испытать нас? Завтра все станет ясно».
Однако на другое утро Иисус продолжал пребывать в том же странном настроении. Он напомнил Петру о поручении и выпил неразбавленного вина, которое настойчиво предлагал и ученикам. Иуде вспомнились слова Исайи: «Горе тем, кто с раннего утра ищут сикеры…» Когда Петр возвратился с крюком и веревкой, все вышли в сад и Иисус сказал Иуде:
— Я голоден. Залезь на смоковницу и сорви мне дюжину смокв.
— Они еще не созрели.
— Как? Нет ни одной?
— Нет, учитель, им еще не время.
Тогда Иисус, впав в ярость, вытянул вперед руку и торжественно призвал Червя, который сгрыз тыкву Ионы, точно так же поступить со смоковницей. Ее нежные листья начали вянуть, и к следующему утру она совсем засохла.
Тогда Иуда сказал:
— Учитель, а как же твоя притча о мудром крестьянине и смоковнице, что стала символом Израиля? Он не срубал ее, хотя она не плодоносила три года, а ты убил это дерево, не дождавшись даже положенного срока!
Иисус пренебрежительно рассмеялся.
— Ну и что? Разве ты не видишь кровь на моем новом посохе? Идемте со мной, дети скотобойни! Совершим сегодня великое деяние, благородное деяние, от которого вспыхнут сердца простых паломников. Очистим внешние дворы Храма и начнем с базилики царя Ирода.
И он повел их к Храму. Вино сделало свое дело. Удаль завладела сердцами и нетерпение — ногами. Еще раз учитель с учениками остановились выпить в харчевне возле городских ворот.
Иуда больше ничего не сказал, но в душе дивился больше прежнего: «Что бы это значило? Если Храм — идолище, то зачем чистить его? Особенно внешние дворы? Разве не он рассказал нам притчу о человеке, очищавшем внешнюю сторону чаши и блюдца, когда внутри была протухшая еда, и сравнил его с книжниками и фарисеями?»
У фарисеев строго блюли закон, запрещавший входить в Храм с деньгами, товарами или даже в обуви, но левиты нарушили его, признав истинно святыми только само святилище и внутренние дворы, в отличие от Двора Израиля и Женского двора, а Двор язычников вовсе приравняли к любому кварталу в старом Иерусалиме. Что же до базилики, построенной Иродом в южной части Двора язычников, то к ней давно уже относились как к входному коридору, где торговали для удобства паломников, почитавших за тяжкий труд карабкаться на Масличную гору, чтобы на рынке под кедрами купить голубей, агнцев и других животных для жертвоприношений. Эта торговля повела за собой другую, и в базилике стали менять деньги. Конечно, для этого тоже нашлась веская причина. Римляне оставили за собой право'чеканить золотые и серебряные монеты с изображением императора и надписью: «Ти-берий Цезарь Август, первосвященник, сын бога Августа», которые по закону нельзя было приносить в Храм, так что евреи, собиравшиеся купить что-нибудь в базилике и имевшие при себе только нечистые деньги, должны были сначала обменять их на чистые. За чистые принимались некоторые чужеземные и медные монеты, чеканившиеся при Ироде, с еврейской символикой.
В базилике Иисус стал у входа, хлопнул в ладоши, призывая к тишине, и попросил учеников сделать то же самое. Возле него собралась толпа любопытных. Тогда он громким чистым голосом прочитал им из Книги пророка Иеремии:
Слово, которое было к Иеремии от Господа: стань во вратах дома Господня и провозгласи там слово сие и скажи: слушайте слово Господне, все иудеи, входящие сими вратами на поклонение Господу. Так говорит Господь Саваоф, Бог Израилев: исправьте пути ваши и деяния ваши, и Я оставлю вас жить на сем месте. Не надейтесь на обманчивые слова: «здесь храм Господень, храм Господень, храм Господень». Не соделался ли вертепом разбойников в глазах ваших дом сей, над которым наречено имя Мое?
Вот, Я видел это, говорит Господь. Пойдите же на место Мое в Силом, где Я прежде назначил пребывать имени Моему, и посмотрите, что сделал Я с ним за нечестие народа Моего Израиля.
И ныне, так как вы делаете все эти дела, говорит Господь, и Я говорил вам с раннего утра, а вы не слушали, и звал вас, а вы не отвечали, — то Я так же поступлю с домом сим, над которым наречено имя Мое, на который вы надеетесь, и с местом которое Я дал вам и отцам вашим, как поступил с Сило-мом. И отвергну вас от лица Моего, как отверг всех братьев ваших, все семя Ефремово.
Ты же не проси за этот народ и не возноси за них молитвы и прошения, и не ходатайствуй предо Мною, ибо Я не услышу тебя.
Три раза он повторил это, а ученики стояли рядом и призывали народ прислушаться к нему. Толпа увеличивалась, Торговые ряды опустели. Тогда Иисус сказал:
— Иудеи из времени Иеремии не прислушались и не покаялись, и слова Божьи стали правдою. Храм был разрушен. В девятый день месяца Ав он был разрушен огнем. Но люди очистились в водах Вавилона, и Храм восстал вновь, еще более прекрасный, чем прежде, но и прежние мерзости возродились тоже. Народ Израиля, Господь наш обесчещен в Его собственном доме! Чья это вина? Виноваты сыны Левия. Слишком много они берут на себя, беря себе всю святость за счет остальных израильтян. Разве не сказано в четырнадцатом псалме, что не может находиться на Святой горе тот, кто серебро свое дает в рост? И разве это место не часть Святой горы? И все же долгое время сыны Левия оскверняют его, лишь свои покои держа в неприкосновенности. Они закрывают глаза на зло и говорят: «Мы ничего не видим», — хотя грузчики с нечистыми товарами уже давно превратили внешние дворы в переходы из одного квартала города в другой. Сколько же еще терпеть? Оглянитесь вокруг. Посмотрите на Господень дом! Пока вы медлите, от него ничего не останется, ни одного камня. — Говоря так, он привязал веревку к крюку, и все смотрели на него. А потом он крикнул: — Кто со мной? Кто? Этой плетью я очищу дворы от грязи!
И все ученики, кроме Иуды, завопили:
— Господи, мы с тобой! Толпа тоже воодушевилась:
— Мы с тобой!
Иисус двинулся к торговцам и менялам.
— Прочь, прочь отсюда или на всю жизнь попомните мою плетку!
Торговцы принялись торопливо складывать свои товары, ибо они знали поговорку: «Один паломник — не беда, а беда-то — толпа». Зато председатель гильдии менял смело выступил вперед и, суя в лицо Иисусу бумагу, стал кричать:
— Читай здесь, господин, если ты умеешь читать! Это разрешение от самого казначея Храма, зятя самого первосвященника! Он дал нам его за то, что мы четыре раза в год платим ему тысячу шекелей в законных деньгах. Ты, что же, считаешь себя выше казначея?
— Ах, ты не ставишь Бога Израиля над казначеем и первосвященником? — возмутился Иисус. — Так узнай же мою плетку.
Он принялся крушить столы менял, и деньги посыпались на пол — золото, серебро, медь. Менялы в отчаянии бросались за своими деньгами, вытаскивали их из-под ног толпы и кричали, как женщины при родах. Ученики Иисуса открыли клетки и выпустили на волю всех голубей. Барашки, натыкаясь на людей, с блеянием бегали по базилике. Паника охватила торговцев, потому что в толпе все-таки нашлось несколько человек, которые со смехом хватали деньги и ловили птиц, хотя никто не потерял стыд настолько, чтобы отобрать у испуганных менял сразу много денег, правда, это не помешало их председателю сокрушаться потом, что гильдия лишилась за один день месячного дохода.
Иисус на этом не остановился. Он разогнал торговцев в других дворах тоже, пока не остановился перед чертой, за которую мог зайти только левит. С ним было уже несколько сот людей, которые подхватили его крик:
— Разве Храм — это вертеп разбойников?
Все получилось так, а не иначе, потому что большую часть сторонников Иисуса составили галилеяне, уже давно возмущавшиеся менялами и торговцами в базилике, а еще больше грабительскими ценами, которые те заламывали, чтобы не разориться из-за установленных казначеем высоких налогов.
Когда слухи о беспорядках дошли до первосвященника, он воспринял их довольно спокойно.
— Паломники — люди горячие, — сказал он казначею, — да и торговцы в базилике, наверно, перестарались, вот и получили за свою жадность. Так или иначе, очищение внешних дворов Храма неплохо говорит о религиозных чувствах населения. Зато хуже некуда — о его уме. Никто серьезно не пострадал, и теперь, когда что случилось, то случилось, мы должны воспользоваться великолепием Храма и достойным поведением левитов, чтобы предотвратить будущие беспорядки. У меня нет ни малейшего желания пускать в ход дубинки. Если призвать стражу, они совсем обезумеют и возьмутся за ножи, а нам придется обратиться за помощью к римлянам. Тогда уж точно быть великой беде.
— Однако, святой отец, — спросил казначей, — что нам делать с торговцами? Пускать их завтра в Храм?
— Лучше не надо.
— Они понесут большие убытки. И Храм тоже. Честные паломники рассердятся, если не смогут поменять деньги или купить птиц.
— Зато торговцы научатся довольствоваться малым. а паломники, у которых не хватит сил взбираться на Масличную гору, вскоре поймут, как невыгодно иметь слишком чувствительную совесть. Нет, пожалуй, я прикажу запретить всякую торговлю в Храме до конца Пасхи.
— А что ты. сделаешь с Иисусом из Назарета? Ведь это он зачинщик всего дела.
— С Иисусом из Назарета? Тот самый Иисус? По моим донесениям, это был едомитянин из Восора. Значит, упрямец не понял намека?
— Нет. И вообще о нем ходит много странных слухов. Самый странный, будто он несколько недель назад в Вифании, назвав Тайное Имя, оживил мертвеца!
— Поскольку известно, что мертвые не могут ожить, а Тайное Имя известно одному лишь первосвященнику — даже Высший суд хранит лишь неправильное имя, — то я не думаю, что нам надо обращать внимание на всякую ерунду. А что еще о нем слышно?
— Вчера он на осле въехал в город в. алом одеянии и с веткой в руке, а за ним с криками бежали мальчишки.
— Правда? Почему мне не доложили? Оказывается, дело серьезнее, чем я думал. Его безумие становится опасным, и мы должны принять решительные меры, чем скорее, тем лучше. Надо было взять его под стражу еще в праздник кущей, но тогда нам помешал Никодим, сынТорионов. Помнишь?
— Кстати, святой отец, еще кое-что важное… Забыл, кто… Кто-то сказал мне, что Иисус — тот самый человек, которому двадцать лет назад запретили появляться в Храме, пока он не очистится от подозрения в незаконном рождении.
Тут вмешался сын первосвященника, главный архивариус:
— Да, да. Я слышал эту историю, и она меня заинтересовала, так что я покопался в архивах. Там есть и более ранние записи, но, к несчастью, не все сохранилось. Нет брачного контракта его матери, а без него мы не можем обвинить Иисуса в нарушении Закона, ибо его предполагаемый отец и единственный свидетель умер, как я выяснил, несколько лет назад.
— Это опасный человек, — сказал казначей. — Он дерзок и необычайно одарен. Я не успокоюсь до конца Пасхи, если мы не возьмем его. Боюсь, сказался полученный им в юности щелчок, и он стал придумывать себе всякие несправедливости, а потом, подобно многим обнищавшим в провинции фарисеям, решил, что его страдания — это страдания всего народа. Святой отец, могу я теперь же передать начальнику стражи твое приказание схватить этого человека?
— Схватить в Храме? — вскричал Каиафа. — Сын мой, да все станет в тысячу раз хуже! Дождись темноты. Пусть он уйдет куда-нибудь. Пока этот пустозвон Иосиф Аримафейский обо всем сообщает Синедриону, придется нам вершить наши добрые дела в тайне.
— С твоего разрешения, — сказал главный архивариус, — я пошлю завтра в Храм кого-нибудь поумнее, чтоб он задал ему несколько вопросов. Пусть представит его дураком! Он не сможет на них ответить, не задев римлян или своих же приверженцев. Он не посмеет ответить. И нам не придется брать его под стражу.
— Делай как знаешь, сын мой. Но не лучше ли тебе самому задать эти вопросы?

 
 
МИФОЛОГИЯ
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar