Меню
Личный кабинет Вход и регистрация
Регистрация
Назад » »

РОБЕРТ ГРЕЙВС. ЦАРЬ ИИСУС (155)

РОБЕРТ ГРЕЙВС

ЦАРЬ ИИСУС

Глава тридцатая ПРОЩАНИЕ

Стражники, хотя я были выбраны за силу и опытность, не очень-то обрадовались приказу сторожить тело распятого колдуна на случай, если нагрянут ведьмы и разорители могил. Час шел за часом, и их беспокойство усиливалось, тем более что один из них, уроженец Лариссы, беспрерывно рассказывал байки о фессалийских колдунах. И каждый раз приговаривал:
— Знаете, приятели, все это не враки и не слухи, моя собственная мачеха была ведьмой, я вам уже говорил, дочерью Пана, и я сам мешал в котле, когда был маленьким.
Они боялись спать и жались как можно ближе к разожженному в нескольких шагах от гробницы костру, не забывая подливать в чаши вина.
Неожиданно на некотором расстоянии от них возникли неясные тени, не ответившие на требование назвать пароль.
— Вот, пришли, — пробормотал младший офицер, хватаясь за фаллический амулет из индийского коралла.
— Долго еще до рассвета? — спросил кто-то.
— В Лариссе они редко приходят в собственном обличье, — сказал фессалиец. — Намажут себя чем-то и превращаются в ласок или в кошек, чтобы пролезть в любую щель. У них нет с собой ножей, потому что они привыкли орудовать зубами и когтями. Сначала они их точат… Хорошенько смотрите, нет ли где ползучей твари, и кидайте в нее головешками.
— Чшшшш! — остановил его разглагольствования младший офицер. — Слышите?
— Что?
— Стон. В гробнице.
Все затаили дыхание, но было тихо. Когда пропел первый петух, земля вновь заколыхалась под ногами. Издалека до них донесся грохот, и они почувствовали себя словно на плоту, подхваченном высокой волной.
— Смотрите туда! Смотрите! — крикнул кто-то. Огромный валун, закрывавший вход в гробницу,
вдруг пошатнулся и покатился прямо на стражников, которые с воплями разбежались. Камень смял костер и раздавил кувшин с вином, что было слишком даже для видавших виды воинов, и они бросились что было духу в город, переведя дыхание только у Иоппийских ворот.
Тени, показавшиеся им вдалеке, были Мария, мать Иисуса, царица Мария, Мария-цирюльница, Иоанн, Петр и три кенитских вождя. Они не доверяли римлянам и сами наблюдали за гробницей с безопасного расстояния. Когда костер неожиданно погас, а римляне, надрываясь в крике, сбежали, они тоже немного испугались, и только Мария-цирюльница оставалась спокойной.
Они недоуменно спрашивали друг друга:
— Что случилось? Никто не видел? Что случилось? Притаившийся под терновым кустом недалеко от стражников, прибежал, дрожа от ужаса, Иоанн.
— Валун отвалился от гробницы и погасил костер.
— Теперь самая опасность, — сказала Мария-цирюльница. — Кто пойдет со мной сторожить до рассвета огонь?
Кениты отказались.
— Зачем нам костер? Луна светит ярко, и лучше нам не соваться туда до утра.
— Вы боитесь из-за камня?
— Разве камни катаются по земле сами по себе? Мария решительно двинулась к костру, собрала хворост, стала на колени и вновь раздула пламя. Потом она подошла ко входу в пещеру. Неровный свет костра смутно освещал внутреннее помещение. Возле камня, на котором она ожидала увидеть тело, стояла закутанная в белое фигура.
— О! О! — завопила она. — Смотрите, он стоит! Смотрите!
— Что там? — крикнул, не двигаясь с места, Петр.
— Безглавый дух. Тело исчезло.
Петр бросился к ней, но после бичевания ему трудно было бежать, и Иоанн обогнал его. Осветив пещеру головешкой, которую он выхватил из костра, Иоанн понял, что перед ним не дух, а штука погребального полотна.
— Римляне нас обманули, — сказал он подоспевшему Петру. — Кто-то уже побывал тут и оставил нам только погребальное полотно.
Петр, не раздумывая, вошел в пещеру. Его удивило, что грабители аккуратно свернули полотно и положили его на край плиты, не забыв о головной повязке.
Вскоре подоспели остальные и друг за другом, робея, вступили в пещеру. Никто не знал, что делать дальше, но так как стражники бежали, бросив оружие и посуду, то они решили дождаться их возвращения.
Те явились с первыми лучами солнца, и между офицером и Петром завязалась громкая перебранка. Каждый из них обвинял другого в грабеже. Петр предъявил приказ Пилата и пригрозил пожаловаться старшему офицеру.
В ответ младший офицер только рассмеялся:
— Эй, Симон Варавва, не мало тебе того, что ты уже получил?
Вмешались кениты, и мир был восстановлен. После долгих пререканий стало ясно, что ни один из присутствующих тело не уносил и его исчезновение можно приписать только потусторонним силам, а тут уж ничего не поделаешь.
Солнце светило вовсю, когда римляне и иудеи возвратились в Иерусалим. Царица Мария одна осталась поплакать возле пещеры.
Из сада вышел, завернувшись в плащ, босоногий мужчина. Он остановился рядом с Марией и спросил, почему она плачет.
— Украли тело того, кого я любила. А ты — смотритель здешнего сада? Может быть, ты знаешь, где мне его искать?
— Мария!
Она подняла голову и не поверила своим глазам. Перед ней стоял Иисус.
— Господи, неужели ты одолел смерть?
Она хотела обнять его колени, но он отступил от нее.
— Не касайся того, кто был распят. Оставь меня, любимая, возвращайся в город и скажи моим ученикам, что я жив.
Ничего не понимая, она побежала в тот самый дом, который на Пасху Никодим уступил Иисусу и его ученикам. Она распахнула дверь и крикнула:
— Он жив! Иисус жив! Петр, я его видела. На нем твой плащ. С заплатой на плече.
Петр сбросил плащ, когда Мария-цирюльница позвала на помощь, и совсем забыл о нем. Иоанн с упреком сказал Марии:
— Женщина, ты сошла с ума. Мы уже один раз приняли за призрак кучу тряпок.
— Но я правда видела его.
Никто не хотел верить Марии, и ее даже в сердцах попросили выйти из комнаты.
Мария ушла, а немного погодя Иисус сам тихонько вошел к ученикам, и они чуть не умерли от страха. Он стоял перед ними, держась рукой за дверь, и растерянно улыбался, как ребенок, который ночью пришел в заполненную гостями столовую, не зная, чего ему ждать от родителей. Петр смотрел на него и, не в силах произнести ни слова, то открывал рот, то закрывал. Фаддей вовсе упал без чувств.
Первым пришел в себя и подал голос Фома:
— Если ты Иисус, а не демон, позволь мне дотронуться до тебя.
И он коснулся израненных рук Иисуса.
— Дети мои, — сказал Иисус ученикам, — я пришел проститься с вами. Скоро вы увидите меня в последний раз, а потом будете видеть меня гораздо лучше, чем до сих пор.
— Учитель, куда ты идешь? — спросил Филипп.
— В доме нашего Отца много комнат. Симон, сын Ионы, ты все еще любишь меня? — спросил он, повернувшись к Петру.
— Да, учитель, я люблю тебя, — еле слышно проговорил Петр.
— Тогда корми моих овечек. Но, правда ли, ты любишь меня, сын Ионы?
— Учитель, ты сам знаешь, что я люблю тебя.
— Тогда корми моих баранов. Но, Симон, уверен ли ты, что любишь меня?
— Учитель, тебе все ведомо. И тебе ведомо, что я люблю тебя всем сердцем.
— Тогда корми овец и баранов, которых я увел с пути истинного.
— А как же царство Божие? Долго нам его ждать?
— В канун Пасхи я все понял. Это царство нельзя взять силой.
— Но можем ли мы надеяться прожить тысячу лет?
— Пока человек молод, он обряжает себя, готовясь к будущему, и идет туда, куда ведут его глаза, но рано или поздно его настигает старость, одолевают слабость и слепота. Другие обряжают и наряжают его, а ходить он может только на ощупь. В конце концов наступает час, и его ведут туда, куда он не хочет идти. Разве не сказано: «Взойду ли на небо — Ты там; сойду ли в преисподнюю — и там Ты».
Все еще не совсем избавившись от страха, Петр спросил:
— Иоанн тоже идет с тобой?
— А тебе что за дело до того, идет он или нет?
Иисус бесшумно спустился по лестнице, за ним последовал Петр, за Петром — остальные ученики. Они шли за Иисусом по темным узким улочкам, миновали Восточные ворота, спустились в долину Кедрон, по мосту перешли реку и ступили на Масличную гору. Им казалось, что, когда они идут медленно, он тоже идет медленно, а когда они убыстряют шаг, то и он делает то же самое, так что не в их власти ни подойти к нему ближе, ни потерять его из виду. Но самое удивительное было, правда, об этом они вспомнили гораздо позже, что он больше не хромал.
Они миновали Гефсиманский сад. Поднялись выше. Возле самой вершины на небольшом бугорке стояли рядом Мария, мать Иисуса, Мария, его царица, и очень высокая женщина с закрытым лицом. Все три разом махнули ему словно одной рукой, и он, улыбаясь, направился к ним. Но прежде чем он успел подойти, на гору упал туман, а когда туман рассеялся, Иисуса и трех женщин не было.
Ученики никогда больше не видели их, хотя Иисус частенько являлся им в снах, а иногда даже в видениях наяву. Как-то раз, когда они вернулись из Галилеи, они видели его, как живого, на берегу Мертвого озера возле костра, на котором варилась форель. Им даже показалось, что они слышат шум воды и чуют запах рыбы.
На этом история Иисуса обычно заканчивается, однако епископ-евионит сказал мне:
— Нет, это еще не конец. Иисус победил смерть и прочно связал себя с земной жизнью. Он избежал страданий в преисподней, но и не поднялся на небеса. В нем воплощена сила добра, и только он понуждает людей к покаянию и любви, тогда как все остальные земные силы (кроме Илии) воплощают зло и понуждают людей к греху и смерти. Тогда ни благочестие, ни беззаконие не торжествовали победу в Израиле, поэтому нельзя было установить царство Божие на земле, но придет время, и оно будет установлено. Он победит Женщину и будет царствовать тысячу лет, и весь мир подчинится ему. Тогда его коронуют во второй раз, и царица станет достойна его добродетелей. Она не будет чувственной и не будет украшать себя, как первая, но скромно обрядится в прекрасное белое полотно. Семь ламп мудрости будут постоянно гореть возле его трона, и четыре зверя с горы Хорив будут беспрерывно петь ему хвалы, стоя на страже возле его трона. Не будет больше пагубного моря. Народ же Израиля, несмотря на рассеяние и гонения, остается избранным народом до того дня, когда в Иерусалиме объединятся наконец все двенадцать колен.

ИСТОРИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ

Первый ключ к решению проблемы рождества Христова я нашел в главе XIII Деяний святых апостолов, в которой проконсул Кипра Сергий Павел «подивился» тому, что рассказали ему Павел и Варнава об Иисусе. У меня не было причин оспаривать правдивость этой истории в целом, несмотря на предположение Хильгенфельда, что в оригинальном тексте зловредным оппонентом Варнавы, то есть Бар-Иисусом или Елимой-волхвом, был на самом деле Павел. Еще я знал, как трудно было удивить упрямых прокураторов Клавдия, для которых главным законом был титул. Например, они бы с удовольствием объединили последователей человека, лживо провозгласившего себя царем Иудейским, с теми, кто крутился вокруг нового владельца краденого государственного добра. Павел вряд ли интересовался религиозными или философскими проблемами, да и в Деяниях нет упоминания о том, что он был крещен в христианскую веру. Размышляя дальше, я задумался, почему Пилат был столь милостив и удостоил Иисуса беседы с глазу на глаз, чего могли ждать от него только римляне или люди с необыкновенным титулом, подобным тому, что был начертан над головой Иисуса на его кресте. Подходя с точки зрения логики к этим взаимосвязанным вещам, особенно в свете некоторых пассажей в Проповеди египтянам и Протоевангелии, я был так поражен, что некоторое время просто не знал, что мне с ними делать. Своими мыслями я поделился с сэром Рональдом Сторрсом, специалистом по античности и Востоку. Его доброе отношение, хотя он не стал приверженцем моей гипотезы, подвигло меня на работу над книгой. Однако в настоящее время гораздо менее интересно, кто был Иисус по рождению, чем то, что он говорил и делал, и, я надеюсь, особое внимание будет уделено второй части, где речь идет о попытке Иисуса исполнить пророчество Второго Захарии, и которая, мне кажется, дает единственно обоснованное объяснение невероятным событиям, предшествовавшим аресту Иисуса.
Подробный комментарий, будь он написан, чтобы оправдать неортодоксальные взгляды автора, оказался бы раза в два-три длиннее самого романа и потребовал бы от меня нескольких лет упорной работы. Прошу меня простить. Возьмите для примера шестую главу, где речь идет об ужасном видении Захарии. Совсем недостаточно было бы цитировать Епифания по поводу потерянного гностического Евангелия «Происхождение Марии» («в котором есть ужасные вещи») в качестве обоснования истории, к которой до сих пор никто не относился серьезно и которая по обыкновению связывается с во многом ошибочным рассказом Тацита о тайном культе осла у левитов. Не помогла бы мне и помощь Апиона, чьи сочинения были моим единственным источником для истории о Завиде-едомитянине и золотой ослиной маске Доры, потому что никто не потребовал от Иосифа отвергнуть ее как противоречащую истории, хотя сам он бесчестно отрицал существование Доры в Едоме. Я же верю в это из-за мессианской идеи Ирода и его попытки вновь вызвать к жизни древний культ онагра, культ Сета-Тифона, и моя вера может быть оправдана, только если привести впечатляющее количество авторитетных трудов и комментариев к ним. Например, доктор М. Р. Джеймс считает, что история Захарии в «Происхождении Марии» — это клевета, берущая начало в graffiti распятого осла, тогда как я вижу в этом не карикатуру, а иудео-христианскую идентификацию Иисуса с Мессией, сыном Давида, чьим символом в раввинской литературе был осел, так же как символом Мессии, сына Иосифа, был бык.
Или взять Непроизносимое Имя, которое, согласно еврейской традиции, Tol’dothJeshu было незаконно произнесено Иисусом для воскрешения Лазаря. Мое написание имени основано на собственных моих разысканиях, начиная с происхождения алфавита, как об этом пишет мифограф Гигин (глава 227), и заканчивая разными взглядами на Имя Климента Александрийского, Оригена, Филона из Библа и других. Я считаю, что Имя и культ Иеговы не семитского происхождения, но не могу достойно доказать это, не исписав страниц сто. Итак, отказавшись даже от библиографии, которая была бы более впечатляющей, нежели полезной, я ручаюсь, что каждый значительный фрагмент моей истории основан на традиции, хотя бы и забытой, и я приложил множество усилий, чтобы исторический фон был более или менее достоверным. Разыскания завели меня в непредсказуемые дали. Например, мистическое значение, приданное мною золотому тельцу и семи колоннам мудрости, подсказано мне тайной любовью гностиков, в крайнем случае, ессеев, описание которой сохранилось в «Протоколах книжников»Калдера и других лирических произведениях ирландской поэзии, а также в «Llyfr Coch о Hergest» валлийцев XIII века. Они раскрываются полностью только для тех, кто знает вавилонскую астрологию, талмудистскую мысль, литургию эфиопской церкви, поучения Климента Александрийского, религиозные сочинения Плутарха и недавние археологические находки бронзового века.
Я писал, не имея ни малейшего желания обидеть ортодоксальных католиков, которые могут считать, что моя книга не имеет никакого отношения к их вере. Так как католицизм цельная логическая система, то множество непонятных фактов в Евангелии просто принимаются на веру. Сам я подобное принять не могу, тем не менее я уважаю Иисуса за То, что он был более прямодушен, более последователен и более верен своему Богу, чем это возможно для многих христиан.
Писать исторический роман восстановительным методом, то есть интуитивно восстанавливая забытые события, свободно обращаясь со временем, можно, только если автор приучил себя думать, используя тогдашнюю терминологию. Легче всего это сделать, став выдуманным автором — костюмированной фигурой, которую располагают на первом плане архитектурного проекта, чтобы скорректировать его размеры, время и географическое положение. Мне захотелось выступить в роли Агава из Декаполиса, который писал в 93 г. н. э., а не современников Иисуса, потому что существуют различия между синоптическими евангелиями и тем, что называется правдивой историей, требующие многих объяснений по поводу политики Церкви после падения Иерусалима.
Вероятно, величайшее препятствие на пути здравого восприятия Иисуса заключается не в утрате большей части тайной истории, а во влиянии последнего, пропагандистского Евангелия, приписываемого Иоанну. В нем содержатся ценные сведения, отсутствующие в других Евангелиях, но оно должно быть критически переосмыслено, что доказывает хотя бы метафизический пролог, не имеющий никакого смысла в оригинальном тексте, и полное неведение автора в еврейских делах, а также александрийская греческая риторика, нечестным образом приписанная мудрецу и поэту, знавшему цену слову.
Мое решение проблемы рождения Иисуса предполагает отрицание мистической доктрины о Деве Марии и посему на верняка обидит многих даже не очень верующих христиан; хотя сама доктрина сложилась не раньше второго века и не может быть соотнесена ни с Посланием к Римлянам (I; 3), ни с Посланием к Евреям (VII; 14), ни с Посланием к Галатам (IV; 4) — документам гораздо более раннего происхождения, чем любой из текстов канонического Евангелия. Значение их как средства утверждения святости Иисуса и прославления его наравне с языческими богами впервые было отмечено мучеником Юстином в его «Защите христиан» (139 г.), а их значение в освобождении ранних христиан от всяких подозрений в попытке возродить династию Давида очевидно, если вспомнить гонения на дом Давида во времена императоров Траяна и Домициана. Однако христиане не были злонамеренными лжецами, и смелая теория чудесного рождения Иисуса никогда бы не появилась на свет, если бы тайна не коснулась уже его родителей. Это был единственный способ привести в соответствие явно противоречащие друг другу традиционные версии, будто Иосиф не был отцом Иисусу, хотя был законным мужем Марии (Матф. I; 18–19), и будто Иисус в своем рождении «подчинился закону» — был законным сыном — «чтобы искупить подзаконных» (Галатам IV; 4–5).
Не стоит придавать особое значение и самому раннему из сохранившихся тексту Матфея (I; 16), найденному совсем недавно, в котором «Иаков родил Иосифа, мужа Марии, от которой родился Иисус, называемый Христос». Я считаю, что это вставка евионитов, подтверждавшая законность происхождения Иисуса в пику врагам христианства, которые лгали, подобно римлянину Цельсу, будто Иисус прижит Марией от римского солдата. Для евионитов трудность заключалась в том, что если Иосиф узнал о беременности Марии, уже подписав с ней контракт, то по еврейскому закону (Второзаконие XXII; 13–21) ее ребенок становился незаконным, даже если замужество еще не совершилось и в это время она состояла в тайном браке с кем-нибудь еще. Однако разрешение этого спорного момента столь же неудачно, сколь противоречива достоверная запись о смущении Иосифа двумя стихами дальше в каноническом тексте, и совершенно лишена смысла беседа Иисуса и Пилата. С другой стороны, идея матери-девственницы теперь, когда уже никто не верит, что бог Гермес был глашатаем Зевса, что Геракл и Дионис были его сыновьями, потеряла былое значение для религиозных полемистов. Превалирующей в протестантских странах стала точка зрения, что Иисус, помимо всего прочего, — нравственный идеал. Предположение, что он был не таким, как все в этом мире, и поэтому не мог ошибаться, как простой человек, может быть высказано только с целью отбить у людей охоту следовать ему в его добродетелях. Правда и то, что многие святые поддерживали доктрину о непорочном зачатии, и они бы не согласились с низведением Иисуса до положения простого человека, считая, что из-за этого очень падет его авторитет, но многие простые люди сегодня выбирают нормально рожденного Иисуса, а не сказочно рожденного, как Персей или Прометей.
Длинный диалог между Иисусом и Марией в девятнадцатой главе может привести в недоумение тех, кто не знает своей Библии или ее источника. Здесь я предлагаю новую компоновку давних исторических книг. Добавлены истории, основанные на довольно свободной интерпретации неких античных ритуальных икон, захваченных иудеями, когда они отняли Хеврон у «детей Хета», кем бы ни были эти люди. Такой же способ свободной интерпретации — назовем это ико-нотропией — был принят в Древней Греции для утверждения олимпийских религиозных мифов за счет минойских. Например, история противоестественной связи Пасифаи («та, что блистает для всех») и быка, от которой родился чудовищный Минотавр, по всей вероятности, основывается на иконе священного бракосочетания Миноса, царя Клосса (изображенного с головой быка), и представительницы Богини-Луны, во время которого приносился в жертву бык. Сюжет об овладении Европой («Круглоликой») Зевсом, обернувшимся быком, принадлежит похожей иконе, одна из копий которой была найдена в доэллинистическом захоронении вблизи Мидии. На ней изображена та же богиня верхом на быке. Кстати, вспомним историю Эдипа («Колченогого») и Сфинкс. Он покончил жизнь самоубийством, когда понял, что разгадал ее загадку, в основе которой икона, изображающая хромого царя (Гефеста), влюбленного в Тройственную Богиню Фив и уже убившего своего предшественника Лаэрта. Загадка: «Кто из живых существ утром ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех?» — имеет ответ: человек, который в младенчестве ползает на четвереньках, в зрелости не нуждается а опоре, а в старости ходит с палкой, но на самом деле ее смысл в том, что от колыбели до могилы Тройственная Богиня властвует над мужчиной.
В иконотропии иконы не искажены и не изменены, просто они интерпретированы противоположно первоначальному культу. Обратный процесс интерпретации олимпийских и иудейских мифов в терминах матриархальных мифов, место которых они заняли, приводит к неожиданным результатам. Малоприятная история изнасилования Лота его двумя дочерьми, которая отражает враждебность евреев к моавитянам и аммонитянам, племенам, как известно, происходившим от кровосмесительных союзов, становится совершенно безобидной, если восстановить ее иконографию. Мы увидим хорошо всем знакомую сцену плача Исиды и Нефтиды возле голого Осириса в увитой виноградом беседке, когда у ног обеих ползает по ребенку. История о Лоте и содомитах предполагает ту же старинную икону, с которой Геродот позаимствовал свой иконотропный сюжет о разрушении скифами храма богини любви Астарты в Аскалоне. Он пишет, что «на этих скифов и на их потомство богиня наложила страшное наказание, поразив их всех женской болезнью», то есть гомосексуализмом. Однако икона, скорее всего, изображает законную оргию служителя Сириуса на фоне священных воскурений. Чтобы покончить с содомскими оргиями в Иерусалиме, добрый царь Иосия Иудейский (637–608 гг. до н. э.) — или Хелкия, или Сафан, или кто-то другой из реформаторов — включил во Второзаконие, XXII, запрет мужчинам носить женскую одежду. Соляной столб, в который обратилась Лотова жена, на иконе наверняка был белым обелиском, известным всем алтарем Астарты, а дочь Лота, избитая толпой, — священной блудницей, из тех, что заставили Иосию запретить блудницам вносить плату в дом Господень.
Следует отметить, что многие предположения, высказываемые персонажами, не обязательно исторически обоснованы: например, теория о Золотом Веке и эпохах Феникса, высказанная Симоном, сыном Боефа, или предположение Ма-нефона об основании Иерусалима изгнанными гиксосскими царями, или приписывание всех псалмов царю Соломону. Имеет значение только влияние всех этих предположений на события.
Я искренне благодарен моему другу и соседу Иошуа По-дро, который помогал мне критикой и советами по иудео-арамейской истории, а также моей племяннице Салли Грейвз, которая делала то же самое, но только относительно греко-римской истории. Мне не удалось бы завершить мою работу без их поддержки. Также выражаю благодарность доктору Джорджу Симону за его замечания, относящиеся к физиологии в рассказе о Страстях Христовых.
Р. Г.

 
 
МИФОЛОГИЯ
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar