Меню
Личный кабинет Вход и регистрация
Регистрация
Назад » »

РОБЕРТ ГРЕЙВС. ЗОЛОТОЕ РУНО (157)

РОБЕРТ ГРЕЙВС

ЗОЛОТОЕ РУНО

(Но древние мифы, как правило, созданы не для того, 
чтобы поведать бесхитростную историю, так что удивляйтесь,
если подробности моего повествования вы не сможете соотнести с теми, 
о которых сообщают историки и поэты).
Диодор Сицилийский

Книга IV, 44, 5, 6

Призыв
Анкей, Маленький Анкей, пророчествующий герой, последний, оставшийся в живых аргонавт, один из тех, что плавали с Ясоном в Колхиду в поисках Золотого Руна, заговори с нами; мы пришли к тебе, заговори из своей каменной гробницы у источника Богини в прохладной гесперидской Дейе. Расскажи нам, как ты попал сюда, так далеко от своего дома на Цветущем Самосе; а затем, если тебе будет угодно, поведай всю историю этого прославленного плавания, с самого начала. Приди и соверши возлияния медовой водой, смягчи свое горло! Но помни: лгать нельзя! Мертвому дозволено говорить только правду, даже если она представляет его в невыгодном свете.

ЗОЛОТОЕ РУНО

Роман

ПРОЛОГ Анкей в апельсиновой роще

Однажды летним вечером Анкея лелегийца с Цветущего Самоса высадили на песчаный южный берег Майорки, крупнейшего из островов Гесперид или, как из зовут иногда, островов Пращников, или островов Нагих Людей, которые расположены близко друг к другу в западной части моря, из Испании с попутным ветром туда плыть один день, не более. Островитяне, удивленные его видом, не стали убивать его, а препроводили, не скрывая презрения к его греческим сандалиям, короткой грязной рубахе и тяжелому плащу морехода, — к Главной Жрице и Правительнице Майорки, которая жила в пещере Драхэ, у одного из множества входов в Подземный Мир, самого отдаленного от Греции.
Но она была занята своими благочестивыми делами и отправила Анкея через весь остров, дабы он предстал пред очи ее дочери, нимфы священной апельсиновой рощи в Дейе. С ним снарядили фавнов, которые провели его по равнине и через суровые горы, но, повинуясь приказу Главной Жрицы, они не заговаривали с ним. Они шли без остановки, но простерлись ниц перед массивным кромлехом, стоявшим близ их тропы, где мальчиками они были посвящены в таинства братства фавнов. Трижды они проходили места, где пересекались три дороги, и каждый раз шли далеко в обход, чтобы не забредать в заросли, помеченные камнями и росшие в форме треугольника. Анкею приятно было обнаружить, что здесь платят такую дань уважения Триединой Богине, которой были посвящены эти земли.
Анкей предстал перед Апельсиновой нимфой смертельно усталый, он стер ноги в кровь, она восседала на камне близ ключа, который бил из гранитной скалы и орошал рощу. Гора, заросшая оливами и дубами со съеденными желудями, резко обрывалась к морю, плескавшемуся в пятистах футах внизу, в тот момент усеянное небольшими клочьями тумана, бегущими, словно овцы, до самого горизонта.
Когда нимфа обратилась к нему, Анкей ответил почтительно, на языке пеласгов, не поднимая глаз от земли. У каждой жрицы Богини Триединой двойное зрение, она может взглядом, как знал Анкей, превратить душу человеческую в воду, а тело — в камень, может развеять в прах любое животное, которое пересечет ее тропу. Змеи-оракулы, о которых заботятся эти жрицы, обладают той же властью над птицами, мышами и кроликами. Анкей знал также, что он ничего не должен говорить нимфе, а лишь отвечать на ее вопросы, причем кратко и смиренно.
Нимфа отпустила мужчин-Козлов, те выстроились в ряд на краю скалы в ожидании, пока она их снова не призовет. То были спокойные простые люди с голубыми глазами и короткими мускулистыми ногами. Они не носили одежды, а согревали тела, натирая их соком мастикового растения, смешанным со свиным жиром. Каждый носил сбоку мешок из козлиной шкуры, полный морской гальки, и держал в руке ременную петлю, другой ремень был повязан вокруг головы, а третий служил набедренной повязкой. Они ожидали, что нимфа даст им приказ расправиться с чужестранцем, и беззлобно обсуждали, кто первый метнет в него камень, и должны ли они сперва отпустить его вниз по горному склону, чтобы он попытался спастись, или убить его сразу, как только он к ним приблизится, выстрелив в упор.
В апельсиновой роще росло деревьев пятьдесят, она окружала вырубленное в скале святилище, где обитала необыкновенно крупная змея, которую нимфы, пятьдесят гесперид, кормили каждый день ячменной мукой мелкого помола, смешанной с козьим молоком. Святилище было посвящено древнему герою, который принес на Майорку апельсины из чужеземной страны, а может и с дальнего берега Океана. Имя его было забыто, называли его просто «Благодетель»; змея, которая была вскормлена костным мозгом его позвоночника и в которой жил его дух, носила то же имя. Апельсин — это круглый ароматный плод, нигде в цивилизованном мире неизвестный, который сперва зеленый, а затем — золотой, с жаркой кожурой и холодной сладкой и пряной мякотью. Растет он на гладкоствольном дереве с глянцевитыми листами и колючими ветвями и созревает в середине зимы, в отличие от прочих плодов. На Майорке его не едят круглый год, а лишь раз в году, во время зимнего солнцестояния, после того, как пожуют листья крушины и другие очищающие травы, если его так съесть, то он дарует долгую жизнь. В другое время стоит лишь надкусить апельсин и тотчас испустишь дух, такая сила в этом плоду; лишь Апельсиновая нимфа может позволить человеку съесть его.
На этих островах, благодаря мощи апельсинов, и мужчины и женщины живут сколько они пожелают; вообще-то они решают умереть, когда понимают, что стали обузой для друзей, ибо их движения стали медленны, а речь уныла. Тогда, соблюдая вежливость, они не говорят «прощайте» своим близким не делают себе никакого ложа в пещере — ибо они живут в пещерах, а тихо выскальзывают наружу и бросаются вниз со скалы, так велит Богиня, которая не терпит проявления скорби или жалоб, и после их самоубийства она устраивает торжественные и радостные похороны.
Апельсиновая нимфа была высока и красива. Она носила оборчатую в форме колокола юбку, на критский манер из полотна, окрашенного в цвет апельсина вересковой краской, а сверху — лишь зеленый жакет с короткими рукавами, который не застегивался спереди, а открывал во всем великолепии ее полные груди. Атрибутом и символом ее власти были пояс из бесчисленных маленьких кусочков золота, соединенных в виде змеи с драгоценными камнями вместо глаз, ожерелье из сушеных зеленых апельсинов и высокий колпак, расшитый жемчугом и увенчанный золотым диском Полной Луны. Она родила четырех хорошеньких девочек, младшая из которых станет ее наследницей, как и она сама, будучи младшей из сестер, станет после смерти ее матери Главной Жрицей в Драхэ. Ее четыре девочки еще слишком юные, чтобы стать нимфами, они были девами-охотницами, весьма искусными пращницами, которые отправлялись с мужчинами, чтобы принести им удачу на охоте. Дева, Нимфа и Мать — вот вечная царственная Троица острова; Богиня, которую там почитают, имеет три ипостаси — Новая Луна, Полная Луна и Ущербная Луна; она — главное Божество там. Именно она дарует плодородие тем деревьям и растениям, от которых зависит человеческая жизнь. Ведь все знают, что зелень дает побеги, когда Луна прибывает, и прекращает расти, когда она убывает, и что только жаркий и своенравный лук не подчиняется ее ежемесячным фазам. И все же Солнце, ее дитя мужского пола, ежегодно рождающееся и ежегодно умирающее, помогает ей своими лучами. Потому-то единственное дитя мужского пола, родившееся у Апельсиновой нимфы, воплощение Солнца, принесли в жертву Богине, как велел обычай, а плоть его перемешали с семенами ячменя, чтобы обеспечить щедрый урожай.
Нимфа была поражена, обнаружив, что язык пеласгов, на котором говорил Анкей, сильно походит на язык островитян. И хотя она была довольна, что может его допросить без утомительной необходимости говорить жестами и царапать картинки палочкой на глине, она в глубине души взволновалась — уж не беседовал ли он с мужчинами-Козлами о том, что они с матерью старались не говорить им?
Сперва она спросила:
— Ты критянин?
Он ответил:
— Нет, Священная, я пеласг с острова Самоса в Эгейском море, и, стало быть, не более, чем дальний родич критянам. Но мои повелители — греки.
— Ты — маленький, уродливый старый негодяй, — сказала она.
— Прости меня, Священная, — ответил он. — Мне выпала тяжелая жизнь.
Она спросила, почему он ступил на берег Майорки, и он ответил, что изгнан с Самоса из-за своей упорной приверженности древнему культу Богини; самосцы ввели у себя недавно новый олимпийский культ, который оскорбляет его религиозные чувства, зная, что на Майорке почитают Богиню со всей страстью, на какую способны простые, неискушенные люди, он попросил капитана корабля высадить его здесь на берег.
— А знаешь, — заметила нимфа, — твой рассказ напомнил мне о великане по имени Геркулес, который посетил наш остров много лет назад, когда моя мать была нимфой в этой роще. Я не могу тебе рассказать его историю во всех тонкостях, потому что моя мать держала это в тайне от меня в дни моего детства, но знаю, что Геркулес был послан в странствие по свету своим повелителем царем Эврисфеем из Микен (где эти Микены?), чтобы тот совершил подвиги во имя древней богини, которой, как он сказал, он преданно поклоняется. Так вот, Геркулес высадился на остров, куда приплыл на лодке, и объявил с поразительной дерзостью, что явился к Богине, дабы унести корзину священных апельсинов из этой рощи. Он был мужчина, рожденный под знаком Льва, что вызвало подозрения на Майорке, где нет Львиного ордена, он был одарен колоссальной силой и завидным аппетитом равно в пище, питье и любви. Моя мать влюбилась в него и добровольно дала ему апельсины, а также оказала ему честь, разделив с ним ложе любви во время весеннего сева. Ты слышал когда-нибудь рассказы об этом Геркулесе?
— Я плыл вместе с ним на корабле, если ты имеешь в виду Геркулеса из Тиринфа, — ответил Анкей. — Это было, когда я отплыл к Конюшням Солнца на борту прославленного «Арго», и мне очень жаль, но я вынужден тебе сказать, что мошенник обманул твою мать. Он не имел права просить плодов во имя Богини, которая отвергла его.
Нимфу позабавила его горячность, и она уверила Анкея, что она принимает его верительные грамоты: он может поднять глаза, взглянуть на нее и беседовать с ней чуть более по-свойски, если ему угодно. Но она была достаточно осторожна, чтобы не препроводить его под защиту Богини. Она спросила, к какому братству он принадлежит, и он ответил, что он — мужчина-Дельфин.
— Ах, — сказала нимфа. — В самый первый раз, когда я была посвящена в нимфы и познала мужчин на свежей борозде в поле после сева, то были девять мужчин-Дельфинов. Первый, кого я выбрала, стал на следующий год, как здесь принято, Солнечным Борцом, или Военным Вождем. Наши Дельфины — небольшое, очень древнее братство, и своим музыкальным искусством превосходят даже Тюленей.
— Дельфин восхитительно чуток к музыке, — согласился Анкей.
Нимфа продолжала:
— Однако, когда я родила ребенка, это оказалась не девочка, которую следовало беречь, а мальчик, и он должным образом вернулся обратно, разорванный в клочья, в борозду, из которой вышел. Богиня дала, Богиня взяла. Никогда с тех пор у меня не хватало духу сближаться с мужчинами-Дельфинами, ибо я решила, что они не приносят мне удачи, ибо ни одному ребенку мужского пола в нашей семье не дозволяется прожить до следующего времени сева.
Анкей набрался смелости и спросил:
— Неужели ни одна нимфа или другая жрица, ведь жрицы так могущественны на этом острове, не скрыла свое дитя мужского пола, отдав его приемной матери и взяв себе девочку?!
Нимфа сурово ответила:
— Фокусы такого рода могут быть в ходу на твоем острове, Анкей, но не на нашем. Ни одна женщина здесь ни разу не обманула Триединую Богиню.
Анкей сказал:
— В самом деле, Священная, никто, наверное, не в состоянии обмануть Богиню. — А затем спросил: — Возможно, у вас нет обычая — если царственная нимфа бесконечно привязана к своему ребенку мужского пола, жертвовать вместо него теленка или козленка, завернув его в детские пеленки и надев ему на ноги сандалии? На моем острове считается, что Богиня закроет глаза на обман и что поля принесут не менее обильный урожай. Только в скверный год, когда посевы чахнут или гибнут, приносят в жертву дитя мужского пола. И то выбирают сына бедных родителей, а не царского рода.
Нимфа ответила тем же суровым голосом:
— Только не у нас на острове. Ни одна женщина здесь ни разу не пыталась провести Триединую Богиню. И в этом — причина нашего процветания. Наш остров — остров невинности и спокойствия.
Анкей согласился, что это — самый приятный остров из тех сотен, какие он посетил в своих странствиях, не исключая и его родной Самос, хоть его и называют Цветущим.
Тогда нимфа сказала:
— Я не прочь послушать твою историю, если она не утомительна. Как вышло, что твои родичи-критяне перестали посещать наши острова, как бывало прежде, во времена моей прабабушки, вежливо беседуя с нами на языке, который, хоть и не наш, но нам понятен? Кто эти греки, твои повелители, что прибывают на таких же кораблях, на каких раньше плавали критяне, с теми же товарами для продажи: вазами, оливковым маслом, красками, драгоценными камнями, полотном, точильными камнями и прекрасным бронзовым оружием? Но Овен на носу их кораблей красуется, а не Бык, и говорят они на непонятном языке, торгуются грубо и с угрозами, бесстыдно глазеют на женщин и тащат любую мелочь, лежащую без присмотра? Мы-то не хотим с ними торговать, часто отсылаем прочь с пустыми руками, выбивая им зубы ударами пращей и продавливая в их бронзовых шлемах вмятины большими камнями.
Анкей объяснил, что большая земля к северу от Крита, которая когда-то была известна как Пеласгия, теперь называется Грецией в честь ее новых повелителей. Обитает ныне на ней смешанное население. Самый древний народ — пеласги, которые, как говорят, выросли из упавших в землю зубов змея Офиона, когда Триединая Богиня разорвала его в клочья. К ним добавились сперва критские переселенцы из Кносса; затем генетийцы из Малой Азии, смешавшиеся с эфиопами из Египта, чей богатый царь Пелоп дал свое имя южной части страны, Пелопоннесу, и построил города с невиданными каменными стенами и белые мраморные гробницы в виде пчелиных ульев, подобные африканским хижинам; наконец сюда же пришли варвары, пастухи с севера, из-за реки Дунай, через Фессалию, совершив три успешных вторжения, пока не завладели всеми укрепленными городами Пелопа. Это греки, они правят другими народами нагло и деспотически.
— И, увы! Священная, — сказал Анкей, — наши повелители почитают Бога Солнца, как главное Божество, в тайне презирают Триединую Богиню.
Нимфа решила, что она ослышалась. Она спросила:
— Что это еще за Бог Отец? Как может какое-либо племя почитать Отца? Что такое вообще отцы, если не случайное оружие, которое женщина использует для своего удовольствия и для того, чтобы стать матерью? — она принялась презрительно смеяться и вскричала: — Клянусь Благодетелем, это — самая нелепая история, какую я когда-либо слышала. Отцы, тоже мне! Может, эти греческие отцы сами вскармливают детей, сеют ячмень и делают прививки фиговым деревьям, они же сознают законы — короче, берут на себя все ответственные дела, которые подобает делать женщине?! — она в нетерпении постучала ногой о камень, и жар прилил к ее лицу.
Мужчины-Козлы, заметив волнение своей госпожи, каждый молча взял по камню из мешка и положил его в кожаную петлю пращи. Но Анкей отвечал кротко и смиренно, снова опустив очи долу. Он заметил, что в этом мире существует много очень странных обычаев, и многие племена кажутся другим совершенно безумными.
— Я бы с удовольствием показал тебе мосиноэхиев с берега Черного моря, Священная, — сказал он, — с их деревянными замками и невероятно толстыми татуированными мальчиками, которых кормят каштановыми лепешками. Они живут рядом с амазонками, не менее странными, чем они… Что касается греков, они приводят следующий довод: поскольку женщины зависят от мужчин в своем материнстве, ибо от ветра они не могут родить, как это происходит с иберийскими кобылицами — мужчины, соответственно, важнее их.
— Но это безумный довод! — вскричала нимфа. — Ты бы мог точно так же заявить, что эта сосновая щепка важнее меня, потому что я ею чищу зубы. Женщина, а не мужчина всегда главная: она действует, он — лишь инструмент. Она дает приказы, он повинуется. Разве не женщина выбирает мужчину, одолевает его сладостью своего благоуханного присутствия и приказывает ему лечь на спину в борозде, а затем скачет на нем, как на дикой лошади, покорной ее воле, получает от него удовольствие, а когда дело сделано, оставляет его лежать, словно мертвого? Разве не женщина командует в пещере, а если кто из любовников вызывает в ней гнев грубостью или ленью, она трижды предупреждает его, не больше, а потом велит убираться со своими манатками к своим братьям?
— У греков, — сказал Анкей негромко и поспешно, — совершенно иной обычай. Мужчина выбирает женщину, которую желает сделать матерью своего ребенка (как он это называет), одолевает ее силой своего желания, а затем приказывает лечь на спину, где ему больше нравится, и, взобравшись на нее, сам получает удовольствие. В доме он хозяин, и если женщина досаждает ему своим сварливым или непристойным поведением, бьет ее, а если она не меняется к лучшему, отводит ее в дом ее отца, со всем скарбом, которое она с собой принесла, а ее детей отдает рабыне, чтобы та воспитала их. Но, священная, не гневайся, заклинаю тебя Богиней! Я — пеласг. Я ненавижу греков и их порядки, просто, ответив на эти вопросы, я подчинился, как должно, твоей воле.
Нимфа удовольствовалась замечанием Анкея, что греки — самый нечестивый и отвратительный народ в мире — хуже африканских обезьян, и говорил он это без тени насмешки. Она стала расспрашивать его о посеве ячменя и прививке фиг: как мужчинам-грекам удается получать хлеб, фиги без вмешательства Богини?
Он ответил:
— Священная, когда греки явились в страну пеласгов, они были пастушеским народом, питавшимся лишь жареным мясом, сыром, молоком, медом и дикими травами. Таким образом, они ничего не знали о ритуале посева ячменя или об уходе за какими бы то ни было плодовыми деревьями.
Она спросила, перебив его:
— Значит, эти безумные греки пришли с севера без своих женщин, как иногда трутни, праздные отцы-пчелы, совершают вылет из улья, образуют свою колонию отдельно от поселения царицы, питаясь грязью, а не медом?
— Нет, — сказал Анкей, — они привели с собой своих женщин; но эти женщины привыкли к тому, что тебе покажется перевернутым с ног на голову и недостойным. Они ухаживают за скотом, и мужчины покупают и продают своих женщин, словно скот.
— Я не верю, что мужчины продают и покупают женщин! — вскричала нимфа. — Ты что-то путаешь. И долго продолжали грязные греки вести такой образ жизни после того, как поселились в Пеласгии?
Анкей ответил:
— Первые два племени захватчиков, ионийцы и эолийцы, которые были вооружены бронзовым оружием, вскоре подчинились могуществу Богини, после того как она согласилась сделать их богов-мужчин своими приемными сыновьями. Они оставили многие свои варварские привычки. А когда их вскоре уговорили отведать хлеба, который пекут пеласги, и они обнаружили, что у него приятный вкус, что он священен, один из них, по имени Триптолем, попросил разрешения у Богини самому сеять ячмень, ибо он верил, что мужчины могут это делать почти столь же успешно, сколь и женщины. Он сказал, что хочет уберечь женщин от лишних трудов и забот, и Богиня снизошла до позволения.
Нимфа звонко рассмеялась, и эхо отразилось от склонов горы, а мужчины-Козлы с готовностью рассмеялись вслед со своей скалы, не имея понятия, чему она смеется. Она сказала Анкею:
— Да уж, прекрасный урожай должен был пожать этот Триптолем — одни маки, белену и татарник!
Анкею хватило ума ей не возражать. Он начал рассказывать ей о третьем племени греков, вооруженных железом ахейцах, о том, как оскорбительно они относились к Богине и как ввели культ Божественной Семьи Олимпийцев; но, заметив, что она не слушает, умолк. Фыркнув, она спросила:
— А ну-ка, Анкей, расскажи мне, как греки делятся на кланы? Вряд ли скажешь, что у них существуют мужские кланы вместо женских и род ведется по отцам, а не по матерям?
Анкей медленно кивнул головой, словно вынужденный признать абсурдность этого вопроса упрямо допрашивавшей его суровой нимфы.
— Да, — сказал он, — с тех пор, как много лет назад явились вооруженные железом ахейцы, мужские кланы сменили женские в большинстве областей Греции. Ионийцы и эолийцы ввели у себя к тому времени большие новшества; прибытие же ахейцев все перевернуло вверх дном. Ионийцы и эолийцы считали происхождение по матери — но для ахейцев отец был и есть единственное, что учитывается в родословной, и они недавно заставили изменить свой обычай эолийцев и ионийцев.
Нимфа вскричала:
— Нет, нет, это заведомый абсурд! Например, бесспорно, что маленькая Корэ — моя дочь, поскольку повитуха извлекла ее из моего тела, как может быть известно наверняка, кто был ее отец? Ибо беременность не возникает непременно от близости с первым мужчиной, которым я наслаждаюсь на наших священных оргиях. Можно зачать от первого, а можно и от девятого.
— Эту неопределенность греки пытаются преодолеть, — сказал Анкей, — для этого каждый мужчина выбирает женщину, которую называет женой — ту, которой запрещено сближаться с кем-либо, кроме него самого. Тогда, если она зачала, его отцовство неоспоримо.
Нимфа серьезно поглядела в лицо Анкею и сказала:
— У тебя на все есть ответ. Но неужели ты думаешь, что я поверю, будто женщинами можно так легко управлять, наблюдая за ними и охраняя их, не разрешая им наслаждаться любым мужчиной, каким они пожелают? Предположим, молодая женщина стала женой старого, безобразного или никуда не годного мужчины, вроде тебя? Как может она лечь с ним?
Встретив ее взгляд, Анкей ответил:
— Греки говорят, что они могу уследить за своими женами. Но я с тобой согласен, частенько не могут, и женщина тайно встречается с мужчиной, которому она не жена. Тогда ее муж в приступе ревности старается убить и женщину, и ее любовника, а если оба мужчины — цари, их народы втягиваются в войну, и проливается уйма крови.
— Прекрасно могу себе представить, — сказала нимфа. — Прежде всего, им не следовало лгать, затем не следовало брать на себя больше, чем смогут выполнить, и тем самым давать повод для ревности. Я часто замечала, что мужчины абсурдно ревнивы: это их главная особенность, после лживости и болтливости. Но скажи мне, что же случилось с критянами?
— Они были разгромлены греком Тесеем, которому помог победить Дедал, прославленный ремесленник и изобретатель, — сказал Анкей.
— И что же он изобрел? — спросила нимфа.
— Помимо прочего, — ответил Анкей, — он соорудил бронзовых быков, которые начинают мычать, когда под их животами разводят огонь; а также деревянные статуи Богини, она прямо как живая, руки и ноги статуи соединены суставами, могут двигаться, так что это казалось чудом, более того, глаза открывались и закрывались, если их потянуть за тайную нить.
— Этот Дедал еще жив? — спросила нимфа, — я не против с ним познакомиться.
— Увы, нет, — отвечал Анкей. — Все это случилось задолго до моего времени.
Она властно спросила:
— Ты бы мог рассказать мне, как были устроены суставы у этих статуй, так что конечности свободно двигались в любом направлении?
— Они были на шарнирах, — сказал он, сжав свою правую руку в кулак и перекатывая его в пальцах левой руки, чтобы она поняла, что он имеет в виду, — Дедал изобрел шарниры. Еще с помощью изобретения Дедала был уничтожен флот критян, и поэтому они больше не приплывают к нам на остров, приплывают только греки, да кое-кто из пеласгов, фракийцев и фригийцев.
— Я слышала от матери моей матери, — сказала нимфа, — что, хотя критяне и почитали Богиню почти столь же благоговейно, сколь и мы, их религия отличалась от нашей очень сильно. Например, Главная Жрица не выбирала Солнечного Борца только на один год. Мужчина, которого она выбирала, правил иногда девять лет, а то и больше, отказываясь оставить свою должность по той причине, что опыт приносит прозорливость. Он назывался Жрецом Миноса, или Царем-Быком. Ибо братство Быков стало на острове главным: мужчины-Олени, мужчины-Кони и мужчины-Бараны и тому подобные вообще не осмеливались оспаривать должность военного вождя, и Главная Жрица разделяла ложе любви только с мужчинами-Быками, а у нас на острове моя матушка и я делим свою благосклонность равно между всеми братствами. Неблагоразумно позволять какому-либо братству закрепить за собой преимущество, или же позволять царю править больше двух или трех лет. Мужчины быстро наглеют, если их постоянно не ставить на место, и воображают себя почти равными женщинами. Этой наглостью они губят себя и, соответственно, причиняют неприятности женщинам. Не сомневаюсь, что как раз это и случилось на Крите.
Продолжая говорить, она тайно подала знак мужчинам-Козлам, чтобы они взяли Анкея и увели прочь с ее глаз, а затем забили его до смерти своими пращами. Ибо она решила, что мужчину, который может рассказывать такие тревожные и непристойные новости, нельзя оставлять в живых, к тому же он поведал ей все, что она хотела знать об устройстве суставов деревянных статуй. Она боялась, что он навлечет беду, смутив умы мужчин. Кроме того, он был согбенный и лысый безобразный старикашка, изгнанник и мужчина-Дельфин, который не мог принести удачи апельсиновой роще.
Мужчины-Козлы благоговейно простерлись ниц перед Апельсиновой нимфой, а затем, поднявшись, с радостью бросились выполнять ее распоряжения. Охота была недолгой.

 
 
МИФОЛОГИЯ
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar