Роберт Грейвс. ЗОЛОТОЕ РУНО (159)

РОБЕРТ ГРЕЙВС \ ПОЭТ \ ПИСАТЕЛЬ \

МИФОЛОГИЯ \ФИЛОСОФИЯ\ ЭТИКА \ ЭСТЕТИКА\ ПСИХОЛОГИЯ\

ГОМЕР ИЛИАДА \ ГОМЕР ОДИССЕЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ Вторая утрата Руна

Ино послала за Геллой и предупредила ее, что Афамант намеревается отнять у нее жизнь.
Дочь, — спросила она, — как тебе это нравится? Почему твой отец должен варварски жертвовать тобой и твоим дорогим братом Фриксом во цвете лет, только потому что так повелел Аполлон? Аполлон — самозванец, вторгшийся на гору Парнас, бродяга с Делоса, который был подобран твоим племенем в несчастливый час много лет спустя после кончины твоего дорогого предка Эола. Ни одного достойного доверия оракула не пришло из Святилища Пупа с тех пор, как он, нечестивец, убил питона Диониса. Аполлон не пользуется доверием Богини, хотя и прикидывается, что это так, и выдает загадки и двусмысленности вместо истины.
Гелла ответила, дрожа и плача:
— Аполлон боится Зевса, страшимся его и мы с моим братом Фриксом. Мы должны умереть, священная.
Ино отвечала:
— Если жертвоприношение было необходимо, почему Зевс сам не отдал приказа? Задумайся, дочь, как твой отец пришел к этому жестокому решению. Сперва он оскорбил Белую Богиню, единовластную владычицу во Фтиотиде и Магнезии, попытавшись лишить моих иолкских нимф Рыб их священного осеннего свидания с кентаврами. Она, естественно, рассердилась и сподвигла кентавров на то, чтобы испортили свадьбу, к которой он и его минии принудили нас. В отместку твой отец выбросил ее из святилища и посвятил его ее алчному сыну Зевсу. Он ни посмел вмешаться в божественные дела, тогда как ни один смертный не имеет права это совершать! И Богиня еще пуще рассердилась и начала отравлять его стада; а когда сев ячменя был совершен без любовных обрядов, она отказалась оплодотворить семена, так что сколько бы дождя ни посылал Зевс, ничто не заставит ячмень вырасти. Это не Зевс распорядился о жестоком жертвоприношении тебя и Фрикса, ибо не его гнев погубил поля, а гнев его матери.
— И все же Аполлон так повелел, — сказала Гелла, рыдая.
Ино ответила:
— Аполлон всегда был смутьяном. Он распорядился о жертвоприношении в надежде сделать Зевса посмешищем в глазах нашего племени и вашего: он знает, что даже если гекатомбу мальчиков и девочек принесут на крутом склоне Пелиона, ни одна ячменная былинка не взойдет, пока твой отец не смирится перед Богиней и не возродит древнюю чистоту ее культа. — Ино добавила, прибегнув к крылатой фразе древних: — Это не мое слово, но слово моей Матери.
Хотя Гелла была готова идти в жертвенный ров, и в мыслях не помышляя о неповиновении приказу Зевса, слова Ино возбудили в девочке надежду, что столь страшную судьбу можно как-то отвести. Она разыскала Фрикса, которого весть о предстоящем жертвоприношении повергла в уныние и страх. Он никогда и ни в чем не оказывал неповиновения своему отцу и относился к Зевсу с глубочайшим благоговением: всякий раз, когда над холмами гремел гром и вспыхивала молния, он закладывал уши пчелиным воском, а глаза завязывал куском полотна и заползал под груду одеял, где лежал до тех пор, пока слуги не уверяли его, что небо прояснилось. Гелла спросила его:
— Брат, почему мы должны отдать свои жизни столь глупо? Почему, если наш отец Афамант совершил святотатство, мы должны способствовать тому, чтобы Бессмертные Боги, которые его и так невзлюбили, стали относиться к нему еще хуже?
Фрикс, бледный и худой от недоедания, ответил:
— Кто мы такие, чтобы бросать вызов судьбе? Нам остается лишь одно — подчиниться.
Гелла улыбнулась и погладила его по щекам. Она сказала ему:
— Недоедание ослабило твою решимость. Наша любящая мачеха Ино найдет способ, как нам избежать гибели.
Гелла была так настойчива, что Фрикс наконец согласился, что сестра сама постаралась спасти его жизнь.
Ино убедила их, что Зевс не приказывал приносить их в жертву, а Афамант не хочет выполнять это приказание.
— До сих пор, — сказала она, — отец не сказал вам о своем намерении. Когда он вернется из Дельф, откуда он не торопится возвращаться, самой великой для него радостью будет обнаружить, что вы исчезли: ибо при всех своих пороках, он — самый нежный отец, я вынуждена это признать.
— Но куда нам бежать? — спросил Фрикс. — Наш отец Афамант — важный человек в Греции и, куда бы мы ни пошли, он, конечно же, найдет нас. Он должен повиноваться Дельфийскому оракулу, нравится ему это или нет; а если мы найдем убежище в Афинах, Фивах или Аргосе, градоправители отправят нас в Иолк, как только услышат, что Аполлон потребовал нашей смерти.
— Греция — еще не весь мир, — сказала Ино. — Ни власть Аполлона, ни власть Зевса не простирается за пределы Греции и ее колоний. Только Триединая Богиня имеет всемирную власть. Если вы согласитесь отдаться под ее защиту, она найдет для вас безопасный и приятный дом за морями. Но, дети, поспешите принять решение, ибо ваш отец, как бы медленно он ни путешествовал, должен давно уже быть на пути домой.
Случилось так, что Нефела, беотийская жена Афаманта прибыла в Иолк в тот самый день — навестить своих детей, Фрикса и Геллу. Ино приняла ее с исключительной любезностью и, прикинувшись обеспокоенной за судьбу детей, убедила ее, что они должны положиться на милосердие Богини и безоговорочно повиноваться ее Божественным повелениям, каковы бы те ни были. Нефела не поверила в то, что Дельфийский оракул мог сказать подобное, и согласилась, что Богиня, хотя и задетая Афамантом, могла бы пожалеть его детей, если они отнесутся к ней благочестиво. Ино стала искушать ее — приглашать вместе с нимфами Рыбами на их оргию под Луной на Пелионе. Нефела обвила голову плющевой гирляндой, взяла в руку жезл с еловыми шишками и, закутавшись в шкуру оленя-однолетки, отправилась по горному склону вместе с прочими, прыгая с камня на камень и совершая великие дела. Казалось, что на ногах у нее растут крылья, и никогда за всю свою жизнь не испытывала она такого священного экстаза. Афамант оскорбил ее, женившись на Ино, и теперь она мстила ему — отдаваясь Кентаврам, оказавшимися куда более сладострастными любовниками, чем он.
Сговорившись между собой, Ино, Нефела и Гелла развеяли сомнения Фрикса. Мужчина, если он только не прибегнет к силе, не может долго сопротивляться настойчивым доводам трех женщин. В тот вечер он и Гелла прошли ритуальное очищение, а Ино дала им настой из священных трав, который погрузил их в сон; и в этом сне голос, который они приняли за голос самой Богини, предложил им жизнь при условии, что они выполнят ее приказы. Когда они пробудились, каждый сказал другому, что сказал ему голос, и оба сообщения в точности совпали. Вот каковы были эти слова:
«Дети Афаманта, почему вы должны умирать за грех своего отца? Я, и только я, прокляла ячменные поля и сделала их пустынными. Никакой дождь, никакая роса не могут вернуть им плодородия. Мой сын Зевс оскорбил меня, вторгшись в мое древнее святилище на горе Пелион и удалив оттуда мой кобыльеглавый лик. Я — Триединая Матерь Живого, Владычица всех Стихий, Изначальносущая, Повелительница Света и Тьмы, Царица Мертвых, и нет Бога, что не был бы моим подданным. Я правлю звездным небом, бурными зелеными морями, многоцветной землей со всеми ее народами, темными подземными пещерами. Мои имена бесчисленны. Во Фригии я — Кибела, в Финикии — Астарта, в Египте — Исида, на Кипре — Царица Кипра, в Сицилии — Прозерпина, на Крите — Рея, в Афинах — Палада и Афина, у благочестивых гипербореев — Самотея, Ау — у их смуглых рабов. Другие зовут меня Диана, Агдистида, Марианея, Диндимена, Гера, Юнона, Муза, Геката. А в Конюшнях Солнца в Колхиде, на дальнем краю Черного моря, в тени неприступного Кавказа, куда я намереваюсь вас послать, меня именуют Птицеглавая Мать, или Бримо, или же — Невыразимая. Это я велела Дельфийскому оракулу вынести приговор. Ваша мать заблуждается, сомневаясь в его подлинности; но его цель — навлечь погибель на вашего отца, а не на вас самих.
Сегодня ночью вы оба должны вскарабкаться в лунном свете по крутой тропе, что вьется по склону Пелиона, подняться, пока не достигнете моей священной ограды. Фрикс пусть войдет первым, надев ритуальную маску коня, и вскричит без страха, — охранники святилища будут спать: „Во имя Матери!" Пусть он снимет священное Руно с образа Овна, завернет его в темное одеяло и выйдет. Потом пусть войдет Гелла, надев такую же маску и, найдя там свернутое одеяло, не разворачивая его, вынесет его из святилища. Вы оба снова туда вступите, вместе вытащите оттуда охранников за ноги, вымажете их волосы конским навозом и оставите их лежать за оградой. Затем вы вернетесь вместе, вынесете оттуда идола без Руна и положите его, перевернув ногами кверху, среди спящих охранников. Выплеснув на него полный мех вина, накройте его плащами. Затем станьте поодаль и наблюдайте, как возвращается в святилище мой кобыльеглавый образ, который несет торжественная процессия моего народа кентавров, размахивающих факелами, под звуки флейты и барабана. Когда дверь святилища закроется, вы поспешите в Иолк вместе с Руном.
У ворот вас встретит посланец с белым жезлом, и вы скажете ему лишь два слова: „Во имя Матери!" Он проводит вас на песчаное побережье в Пегасах, туда, где верфи, и посадит вас на борт коринфской галеры, направляющейся в город Кизик на Мраморном море. Вы должны хранить благоговейное молчание в течение всего плавания, а когда окажетесь в дне пути от моего святого острова, Самофракии, Фрикс пусть растянет сияющее Руно на носу корабля. Из Кизика вы отправитесь сушей в царство мариандинов на южном берегу Черного моря, и там потребуете от моего имени, чтобы вас отправили морем в Колхиду. Когда вы наконец окажетесь на берегу колхидской Эа, вы вместе преподнесете Руно Ээту, царю Колхиды, и скажете ему: „Вот дар от Матери, Невыразимой, надежно охраняй его". После этого ваша жизнь будет свободной и счастливой до тех пор, пока вы будете мне преданно служить. Если Ээт паче чаяния испугается гнева Зевса и спросит вас: „А не украли ли вы Руно из святилища Зевса?", ты, Фрикс, ответишь: „Могуществом Богини клянусь, я не выкрадывал Руна из святилища и не уговаривал никого украсть его для меня". А ты, Гелла, ответишь: „Могуществом Богини клянусь, я ни разу не видела Руна, прежде чем мы оказались в одном дне пути от Самофракии". И так, сказав чистую правду, вы все же обманете его».
Фрикс и Гелла выполнили этот приказ, хотя не без страха и сердцебиения. Никто иной как Хирон, мудрый кентавр, сын Филары, жрицы при гробнице Иксиона, возглавил торжественное шествие, возвращавшее в святилище Богиню. После этого, затаившись среди скал, он следил, как проснулись одурманенные охранники, и увидал ужас на их лицах, когда они обнаружили, что Бог Овен лежит меж ними, нагой и пьяный, на каменном ложе за оградой. Они поспешно вскочили, принесли воды и дочиста отмыли образ. Они вытерли его своими собственными одеждами и собирались уже нести обратно в святилище; но там на своем месте Кобыльеглавая Богиня восседала, и подходящий на ржание голос исходил из ее уст:
— Стражи, — сказала она, — унесите прочь моего пьяного сына, не пускайте его назад, пока он не будет трезв и одет.
Жрецы в ужасе склонились перед ней, стеная, выбежали прочь и отнесли идола вниз, в Иолк, на грубых носилках из сосновых ветвей, накрытых плащами. Там они объяснили вождям миниев, что Бог предложил им выпить с ним вина и что сперва они отказались, ибо он, по своему обычаю, пил только воду или воду, смешанную с медом, но что он одолел их своей назойливостью. Больше они ничего не помнили, пока не обнаружили, что лежат рядом с ним и что головы у них болят, а одежды пропитались вином.
Раздались призывы искать Руно, до возвращения Афаманта. Когда стало известно, что примерно тогда же Фрикс и Гелла исчезли, прошел слух, что, взойдя на гору, чтобы почтить Бога (ибо пастух видел, как они двинулись по тропе), они наткнулись на Руно, лежавшее на земле там, где Бог сбросил его с себя в опьянении, и решили вернуть его в святилище, но Богиня приказала им распорядиться Руном иначе.
Еще говорили, что видели их направляющимися на север, к горе Осса, этот слух пустила Ино, чтобы направить погоню по ложному следу. На самом деле Фрикс и Гелла, спустившись с горы с Руном как раз, когда зашла Луна, старались никому не попасться на глаза, но встретили человека с белым жезлом. Он проводил их в Пагасы и там усадил на коринфский корабль, который должен был отплыть на заре. Владелец судна приветствовал их во имя Богини, и они хранили благоговейное молчание. А на третий день, когда они огибали при попутном ветре актейский мыс Атос, Фрикс достал Золотое Руно из темного одеяла, в которое оно было завернуто, и растянул его на носу корабля, к удивлению капитана и команды.
Они поплыли дальше и вступили в узкий пролив, называвшийся некогда Дарданским проливом, который ведет из Эгейского моря в Мраморное. Был безветренный день, и они гребли изо всех сил против сильного течения, которое тем не менее относило судно назад. Гелла, сидевшая на носу, забыла данные ей указания. Она вскочила на ноги и, нарушив молчание, вскричала:
— О, Фрикс, мы пропали!
Ибо она увидела, что корабль несет прямо на Дарданские скалы. Внезапный порыв ветра сотряс корабль, завертел его, как волчок, и раздул парус; так они избежали скал и пошли дальше под парусом. Но Гелла перелетела через борт, когда корабль внезапно сотрясло, волна тут же унесла ее, и девочка утонула. Пролив этот и поныне зовется греками Геллеспонт — или Воды Геллы.
Фрикс, точно выполнявший все повеления Богини, благополучно достиг Колхиды, преподнес Золотое Руно царю Ээту и ответил на его вопросы так, как ему было велено. Ээт повесил Руно на кипарисовое дерево за священной оградой, вокруг прорицалища огромного Пифона-оракула. В этом Пифоне обитал дух древнего критского героя Прометея, который, как говорят, первый открыл и объяснил человечеству, как добывать огонь вращением луноподобного огненного колеса или огненной дрели, и заложил таким образом начало гончарному делу, металлургии и другим искусствам, став, кроме того, первым поваром и первым хлебопеком. Он был в высокой чести в Аттике и Фокиде; его пуповина, челюстная кость и прочие чудотворные останки были в течение многих лет выставлены в коринфийской Эфире, откуда его потомок Ээт забрал их с собой, когда удалился в Колхиду. Завязался бесконечный спор между почитателями Зевса и почитателями Прометея; ибо молния Зевса считалась у греков источником происхождения огня, и в Додоне зевсовы жрецы обвинили Прометея в том, что он украл искру этого огня в одном из святилищ Зевса и незаметно погрузил ее в смолу в стебле укропа, где она тлела. И в самом деле существует вид гигантского укропа — в человеческий рост, — в высушенном стволе которого искру можно нести с милю или больше, а затем раздуть в пламя. Какая бы из версий ни была правдивой, но то, что Золотое Руно Зевса предали на попечение критянина Прометея, явилось новым знаком непреклонной решимости Белой Богини. Но Фрикс был принят Ээтом, как дорогой гость, он отдал за него замуж свою дочь Халкиопе, не попросив за нее выкупа. Фрикс благополучно прожил в Колхиде много лет.
Когда Афамант вернулся в Иолк и узнал, что случилось в его отсутствие, он решил, что все боги возненавидели его. Он лег на свое ложе, накрыл голову полой одеяния и застонал. Ино пришла утешить его.
— Муж мой, — сказала она, — один из кентавров, которые по-прежнему совершают набеги на гору Пелион, бросая дерзкий вызов твоим приказам, сообщил, что очень рано поутру в тот роковой день он видел твоих сына и дочь, медленно взбиравшихся к святилищу Бога Овна, откуда доносился дикий шум пьяного разгула. Он приветствовал детей и убежал. Что могло случиться, когда они достигли ограды и обнаружили, что распутный Сын лежит нагой среди своих стражей, а трезвая Мать снова завладела святилищем? Кто может рассказать?! Они могли быть обращены ею в камни или деревья в наказание за неосторожные слова, которые они произнесли. Или они могли коснуться Руна, которое лежало на земле, и тогда Сын обратил их в летучих мышей или ласок. Или они впали в безумие и, схватив Руно, подстрекаемые Матерью, сбежали по дальнему склону Пелиона и бросились в море вместе с Руном. Сплошные загадки, а разгадки пока все еще нет.
Афамант не ответил, а только продолжал стонать.
Ино вновь заговорила:
— Дражайший из мужчин, вот тебе мой совет. Во-первых, примирись с Белой Богиней, склонившись перед ней в ее святилище на Пелионе и предложив ей богатейшие жертвоприношения в надежде отвести ее гнев, а затем вернись сюда и притворись, будто ты умер. Если ты этого не сделаешь, твой народ, который верит, что ты тайно вывез куда-то своих детей, бросив вызов оракулу Аполлона, потребует, чтобы ты сам был принесен в жертву. Не появляйся до следующего сева, я и мои женщины высадим семена, которые мы сберегли, со всеми обрядами, предписанными обычаем, и тогда все будет хорошо. Вели своему брату Кретею действовать как твоему заместителю в военных и морских делах, а я снова буду править страной во всем остальном. И хотя мы будем голодать, Богиня, несомненно, убережет нас от гибели.
Афамант слишком пал духом, чтобы ей возражать. Пока он посещал Пелион и там униженно возносил мольбы к Богине, Ино созвала на совет вождей миниев и ознакомила их с его решениями. Позор, который перенес их Бог Овен, тяжелым камнем лег им на душу, все, что им сказала Ино, показалось им неоспоримым. Они поклялись повиноваться Кретею, своему военному вождю и жрецу Зевса, пока не будет Афаманта, и повиноваться Ино как своей законодательнице и правительнице. Этот Кретей был добродушным, физически слабым человеком, над которым Ино имела полную власть.
Кентаврам разрешили вернуться на гору Пелион, и обещали возмещение за убийство их родичей, равно как восстановление всех их древних прав. Белая Богиня улыбалась им, обнажив лошадиные зубы; нагой же идол Бога Овна был вновь одет — но в простую черную баранью шкуру — и тихо перенесен обратно, в свое старое святилище на горе Лафист. Кретей не наказал стражей, поскольку они твердили в свое оправдание, что всего лишь повиновались Богу, когда тот предложил им выпить вина, а в его диких выходках они не виноваты.
Что касается Афаманта, то, как только он вернулся в свой царский дом под покровом тьмы, он умер и оставался мертвым целый год; он ел только красную пищу мертвых, которую живые есть не могут, разве что по определенным торжественным поводам: омаров, лангуст, кровавый пудинг, вареный бекон и окорока, гранаты и ячменные лепешки, пропитанные ягодным соком. Когда он снова вернулся к жизни, после того как Ино провела осенний сев со всеми обрядами, обнаружилось, что он повредился в уме. Три года спустя он убил Леарха, одного из своих двух маленьких сыновей, рожденных от него Ино, застрелив его из лука из окна, выходившее во двор. Тогда минии решили низложить его и возвести на трон жреца и царя Кретея.
Ино тоже умерла. Безумие Афаманта вошло в нее, когда она увидела Леарха, умирающего во дворе; она схватила своего второго сына, Меликерта, из корзинки для овощей, где была его колыбель и, одевшись в белое, устремилась, торжествующе крича, вверх по склонам Пелиона. Там в святилище Богини она разорвала свое дитя в клочья и, помчавшись вверх с пеной на губах, пересекла самый гребень Пелиона и ринулась вниз по противоположному склону. Наконец она добралась до прибрежной скалы и кинулась оттуда в море. Команда коринфского судна нашла оба тела, всплывшие на поверхность, и доставил их в Коринф для торжественного погребения, где царь Сизиф учредил Истмийские игры в честь Меликерта. Ино из-за самоубийства и убийства своего сына стала едина с Богиней, которой служила, и ее стали почитать и в Коринфе, и в Мегаре как Ино, Белую Богиню, добавив, таким образом, еще одно имя к бесчисленным другим, под которыми поклонялись Матери Всего Сущего. Афаманту же Богиня велела направиться на закат солнца и поселиться в логове диких зверей. Он добрался до гор позади Галоса, где ему повстречалась волчья стая, истреблявшая стадо овец. Они убежали, завидев его, и оставили ему овечьи туши. Там он и поселился, назвал это место Афамантия и завел новую семью. Но он умер еще до того, как «Арго» отплыл в Колхиду.
Земля Фтиотиды пребывала в мире несколько лет, и возникла крепкая дружба между миниями и кентаврами, ибо когда Кретей позвал кентавров в их пещеры на горе Пелион, они дали зерна и съедобных желудей голодным миниям из своих тайных запасов, а также обеспечили их олениной и другой дичью. Когда порой иолкские нимфы Рыбы выбирались из своих хижин украдкой по ночам, чтобы присоединиться к мужчинам-Коням в предписанных обычаем любовных оргиях на горе, их мужья-минии не осмеливались выказывать свой гнев; а на время празднества сева и празднества прививки фиг, минии удалялись на морское побережье и не возвращались, пока все не было кончено.
Кретей умер, ему наследовал его сын Эсон, жена которого, Алкимеда, была теперь жрицей вместо Ино. На погребальных играх, устроенных в честь Кретея, пьяный кентавр пытался убить Эсона громадным глиняным кувшином из-под вина; Эсон отразил удар золотым сосудом и вышиб из кентавра мозги. Но в остальном последующие несколько лет прошли благополучно, без тревог и бед, пока внезапно все не перевернулось вверх тормашками с прибытием вооруженных железом ахейцев под предводительством Пелия, сына Посейдона. Однажды ранним утром кентавр Хирон увидел, стоя у входа в свою пещеру на Пелионе, высокий столб дыма, поднимавшийся над Иолком, а по горной тропе приковылял дворцовый слуга, чтобы предупредить кентавров об опасности. Он предал на попечение Хирона во имя Богини маленького светловолосого двухлетнего мальчика, одетого в рубашонку из пурпурной ткани, который сидел у слуги на плечах: Диомеда, единственного уцелевшего сына Эсона и Алкимеды.
Хирон испугался, но отказать в такой просьбе не мог. Он сказал своему народу, будто малыш Диомед — один из магнезийцев, присланный к нему для посвящения в братство Коней; ибо между мужчинами-Леопардами и мужчинами-Конями такой обмен был привычен. Он дал мальчику новое имя — Ясон, что означает «Целитель», в надежде, хотя и не очень твердой, что малыш поможет восстановить мир во Фтиотиде.
Таков рассказ об этих событиях, который дошел до нас в передаче достойных доверия поэтов, противоречащих один другом только в несущественных подробностях. Говорят, что Ясон, пока жил на горе Пелион, был факельщиком Богини: следуя ее указаниям, он надрезал сосновое дерево близ корня, и тринадцать месяцев спустя вырезал из сосновой древесины выше надреза кусок, пропитавшийся смолой, из которого делал фаллической формы факелы. А спустя три года он вырезал с той же целью сердцевину дерева.