Роберт Грейвс. ЗОЛОТОЕ РУНО (164)

РОБЕРТ ГРЕЙВС \ ПОЭТ \ ПИСАТЕЛЬ \

МИФОЛОГИЯ \ФИЛОСОФИЯ\ ЭТИКА \ ЭСТЕТИКА\ ПСИХОЛОГИЯ\

ГОМЕР ИЛИАДА \ ГОМЕР ОДИССЕЯ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ Постройка «Арго»

Когда Ясон принес двух белых телок в жертву богине Афине, выполняя свое обещание, он разослал вестников, по-царски одетых, во все главные города Греции. Каждый вестник нес в правой руке четыре прутика от разных деревьев и миниатюрную двойную секиру, связанные вместе длинной нитью из желтой шерсти, а в мешке — еловую шишку. Зайдя во двор большого дома, владельцем которого был миний, вестник хлопал в ладоши, чтобы на него обратили внимание, и тут же показывал секиру и связку прутьев. Он говорил:
— Да снизойдет благословение с Олимпа на этот дом! Я прибыл во имя Бессмертных Богов. Взгляните на ясеневый прут, ясень — дерево Посейдона, копья и весла он делает из этого дерева. Посмотрите на лавровый прут: лавр — пророческое дерево Аполлона. А прут оливы — прут с дерева Афины, мне не нужно напоминать вам о достоинствах оливы, самой плодовитой среди прочих деревьев. Взгляните, наконец, на дубовый прут, дуб — дерево самого Зевса, его секира власти в этой связке. Господа, знаете, что обозначает эта прядь желтой шерсти? Она обозначает общую цель четырех греческих божеств в поисках Золотого Руна — испокон века принадлежащего Зевсу, которое было несправедливо и нечестиво отобрано у него Ээтом Коринфянином, ныне — царем Колхиды, который правит в Кавказской Эа, где быстрые кони солнца отдыхают ночью на водах Черного моря. Эту бесценную вещь во что бы то ни стало надо забрать у Ээта — убеждением, обманом или силой — и вернуть ее священному дубовому образу Отца на горе Лафист.
Я — вестник Ясона, миния, сына царя Эсона, который правит в Иолке во Фтиотиде или (как некоторые ее называют) Гермонии. Ясень свидетельствует — на рыночной площади Иолка во время многолюдного празднества жертвоприношения богу Посейдону, этот Ясон, вдохновленный свыше, предложил экспедицию в Колхиду. Пусть лавр свидетельствует: после этого бог Аполлон благословил Ясона на его путешествие. Пусть олива свидетельствует: богиня Афина, когда увидела, как Ясон борется за жизнь в бурном море близ острова Левкас, чудесным образом спасла его и помогла высадиться на берег у врат своего Отца. Наконец, пусть дуб свидетельствует: Всемогущий Зевс принял предложение Ясона и бросил ему в знак благословения дубовую ветвь со своего священного дерева. Разве это не удивительно?
Разве вы не присоединитесь к Ясону в этой священной поездке и не заслужите тем самым славу — славу, которая будет сиять вам, словно нимб, в течение вашей жизни, какой бы она ни была долгой, и после вашей смерти, но дарует честь вашему дому, городу и вашему потомству в нескольких поколениях, вы, несомненно, станете героями и вашим духам будут совершаться обильные приношения и возлияния, так что вам не придется блуждать голодными и неутешными по мрачным пещерам Преисподней, на что обречены ничтожные существа. Вы будете пить из огромных чаш и разъезжать на белых лошадях, — привидениях, помогать прорасти семенам, которые посеют ваши дети на ваших родовых полях, и принести богатые и обильные плоды. Все благословенные олимпийцы покровительствуют этой экспедиции, которая непременно будет успешной, какой бы рискованной она не показалась. Ибо Зевс поручил своей послушной дочери Афине построить корабль, поручил своему верному брату Посейдону успокоить воды морские, а его сын Аполлон напророчил другие благие вести.
На какого предводителя, более достойного, чем Ясон, вы можете надеяться, ведь Геркулес Тиринфский занят своими Подвигами и не может явиться? Говорят — а это, несомненно, правда, ибо кто осмелился бы сочинить столь невероятную историю? — что Ясон, прежде чем его спасла Дева Афина, семь дней и семь ночей провел в воде, отбиваясь в одиночку от оравы острозубых морских чудищ, самое крупное из которых налетело на него, разинув пасть, и проглотило его, и все же столь мужественен этот Ясон, что прорубил себе дорогу через мощный бок чудовища острым магнезийским охотничьим ножом.
Послушайте дальше: вам предстоит завоевать в Колхиде не только неувядающую славу, но и заполучить подлинные сокровища. Разве не пролегает через Кавказские горы торговый путь, охраняемый Ээтом, взимающим пошлину в размере пятой части, а то и больше со всех товаров, которые грудами прибывают в повозках из Персии, Бактрии, Халдеи, Согдианы, Индии и их отдаленных уголков Азии?! Разве не ломятся от сокровищ его чертоги и погреба?! Когда Ээт погибнет, а Руно будет возвращено, что помешает каждому из вас унести столько золотого песка и золота в слитках, серебра в слитках, ковров, мешочков с бальзамом и шкатулок с самоцветами, сколько он пожелает?
Ну, господа, что вы скажете? Но позвольте предупредить вас: в участники экспедиции возьмут лишь крепких молодых аристократов, чистокровных миниев, да и тех — не больше, чем требуется в корабельную команду. Многие неизбежно будут отвергнуты. Поспешите же в Иолк, господа мои!
Редко случалось, чтобы эта речь оставляла равнодушными миниев, которые ее слышали, особенно тех, которым приелись их мирные занятия да насмешки их ахейских повелителей, ибо ахейцы о них невысокого мнения и твердят, что миниев расслабила легкая жизнь, которую они вели в Греции, и что они не годятся для опасных предприятий. Некоторые из этих миниев немедленно вызвались присоединиться к экспедиции, другие же проявили больше осмотрительности, спрашивая:
— А разве, любезный вестник, то Руно, о котором ты говоришь, не было украдено давным-давно у Овна с горы Лафист Кобыльеглавой Матерью в отместку за то, что он узурпировал ее святилище на горе Пелион? И ты предлагаешь нам держать в этой ссоре сторону Бога Овна, которого теперь называют Отец Зевс, — против Великой Триединой Матери, которую он потом принудил стать своей женой Герой? Мы — минии, потомки того Миния, которого любила Мать и отличала среди прочих греков, потому что именно он был первый, кто посоветовал Богу Овну стать ее поданным. Не опозорим ли мы память нашего предка, которому мы ежегодно посылаем дары к прославленной, выстроенной в форме улья гробнице в Орхомене, если попытаемся ослушаться Богиню? Разве не по ее приказу украденное Руно было передано царю Ээту?
Ответ вестника был таков:
— Хвала вам за вашу непоколебимую преданность Богине. Но теперь взгляните на другой истинный знак, который я несу в своем мешке. Это — еловая шишка с горы Пелион, и заключена она, как видите, в белую волосяную сеть, сплетенную из гривы священной кобылы Богини. Этот знак отвечает на все ваши вопросы, вы можете ясно прочесть по нему, что Богиня одобряет плавание. И хотя возвращение Руна не ее главная забота, она обещает свое благословение любому минию, который поплывет в Колхиду с Ясоном и там даст упокоиться духу ее слуги Фрикса, который все еще парит, безутешный, над своими непогребенными костями. Позвольте мне вас предупредить, благородные минии, чтобы вы не искали в забытой ссоре между бывшей Триединой Богиней и ее бывшим сыном довода против плавания в Колхиду и поисков Руна. Ибо поступить так означало бы забыть, какие бедствия обрушились на ваш клан с тех пор, как было похищено Руно. Миний Афамант охранял священную реликвию, и за ее потерю был наказан Отцом Зевсом — он лишился разума, в такое безумие ввергли его Эринии, что он пронзил стрелой своего родного сына Леарха, приняв его за дикого зверя, во дворе своего же дворца. С тех пор, как был низложен Афамант, клонится к упадку власть миниев. Сперва семеро героев, которые выступили против Фив, были отогнаны от их стен Геркулесом из Тиринфа. Затем хилый Эсон не смог удержать северо-восточные врата Греции, защитив их от ахейцев, а вскоре его дядья, минийские цари Периев из Мессены и Салмоней из Элиды плачевно закончили свои жизни. Но сын Эсона Ясон, вернувшийся недавно из темной пещеры кентавра, как бы возродившийся из мертвых, — человек исключительной храбрости и мудрости: это его мнение, что, пока Руно не возвращено, минии так и не вернут себе милость Зевса и должны сидеть тихо, услужливо улыбаясь, в то время как их горделивые повелители насмехаются над их праздностью и трусостью.
Эта речь убеждала некоторых из колеблющихся, но далеко не всех.
Между тем Ясон посетил блистательный город Афины, проплыв в прекрасную погоду через укрытый от ветров Эвбейский залив. Там он почтил богиню Афину и смиренно передал ей распоряжение ее Отца Зевса. Царь и царица, Архонты, которые совместно управляли религиозной жизнью Аттики, сердечно его приветствовали и проявили величайший интерес к его замыслу. После короткого совещания они предложили ему любую помощь и добились от него взамен обещание не оскорблять и не причинять насилия жителям Трои, с которыми у афинян были великолепные отношения, а подчиниться любому разумному требованию, которое может выдвинуть троянский царь. Ясон подкрепил свое обещание клятвами, столь торжественными, что только безумец отважился бы их преступить, а потом узнал, что Зевс поручил Афине помочь Ясону, а строительство корабля доверили Аргусу, сыну Тестера, потомку изобретателя Дедала, который почти равен ему в искусстве кораблестроения.
Ясон вернулся в Иолк и поведал царю Пелию о своей успешной беседе с архонтами. Пелий, прикинувшись довольным, предложил ему отесанные бревна, гвозди, снасти и необходимые запасы со своих судоверфей. Ясон торжественно поблагодарил его, но отослал к Аргусу, в руки которому было отдано все дело строительства корабля, а затем наедине напомнил Аргусу, что, поскольку Пелий втайне настроен против экспедиции, никакие его дары не принесут доброй удачи, — даже если взять отрезок иолкского каната, это равносильно тому, что корабль будет проклят. Поэтому Аргус отклонил предложение Пелия, хотя и весьма вежливо, на том основании, что богиня Афина поставила условие, что каждый обрывок каната, взятый для постройки судна, должен быть свит в канатных мастерских Афин, а каждое бревно — обтесано во имя Богини.
Аргус отправился на поиски соснового леса и обнаружил нужные ему деревья, у подножия горы Пелион, где ряд высоких деревьев повалило бурей. У некоторых корни все еще крепко держались в почве, так что они сохли медленно, и древесина была крепкая. Здесь было много деревьев, достаточно, чтобы обшить одномачтовый, узкий в поперечнике, тридцативесельный военный корабль, который был, с его точки зрения, самым подходящим типом судна для набега на Колхиду. Его люди обработали эти сосны топорами, а затем очистили от оставшейся на стволах коры, бревна, ни одно из которых ни в малейшей степени не оказалось подгнившим, переволокли к берегу на запряженных быками деревянных салазках, а затем связали в плот и переправили через бухту вплавь на широкий пагасейский берег.
Неподалеку, в Метоне, Аргус отыскал дубовую древесину, пригодную для ребер корабля, отобрав кривые ответвления крупных деревьев, а затем выбрал высокий и прямой дуб для киля. Сплавив их в Пагасы, они приступили к работе. Плотники скобелями обтесывали сосновые доски на обшивку, другие пилами и топорами вырубали дубовые ребра, затем прилаживали их к килю и проделывали в них отверстия, чтобы прикрепить их колышками из оливкового дерева к надежному дубовому фальшборту. Вскоре каркас корабля обрел форму, а когда были прилажены форштевень и ахтерштевень, уже можно было прибивать обшивку к ребрам медными гвоздями, но сперва каждой доске придали гибкость, подержав их в пару над котлами, полными кипящей морской воды. Корабль насчитывал шестьдесят шагов в длину по ватерлинии, а в поперечнике — пять шагов, опытные моряки считали, что потребуется большая ширина для прохождения по Черному морю, которое славилось гигантскими валами, вздымавшимися со всех сторон одновременно, но Аргус упорно твердил, что скорость — более важное условие, чем спокойное плавание.
Мачта снималась и укладывалась в вилку, легко поднималась и вставлялась в гнездо с помощью мощных дубовых клиньев. Парус был прямой из грубого белого полотна, привезенного из Египта, а перлини — из конского волоса, оплетенного коноплей. У ясеневых весел, в два человеческих роста каждое, имелись узкие лопасти, но лопасти двух рулевых весел, укрепленных — одно у левого, а другое — у правого борта, близ места для кормчего, были широкими. Скамьи были из дуба, под ними — ладно сработанные рундуки, отверстия же для весел были обиты снизу бычьей кожей.
Нос, в который надежно вделали священную дубовую ветвь из Додоны, изгибался изящно, словно лебединая шея, а заканчивался резной головой Овна, корма вздымалась подобным же образом, так что кормчему с его возвышения будут хорошо видны головы гребцов. Крепкий плетенный щит, обитый снаружи кожей, был укреплен над фальшбортами, чтобы уберечь гребцов от дождя и бурных волн. А для того, чтобы священное дерево каждого из богов, которые покровительствуют плаванию, было непременно использовано при постройке судна, подпорки этого щита сделаны были из лавра, срубленного в роще Аполлона в Дельфах.
Корабль был выстроен за девяносто дней, и прежде чем были закончены работы на корме, уже началось испытание и украшение носа и бортов. Проконопатив борта горячим пчелиным воском, их дочерна обработали снаружи и изнутри дегтем, извлеченным из сосен Пелиона, а края носа ярко окрасили киноварью, купленной на летнем торгу в Трое. По обе стороны от носа, довольно высоко, нарисовали белой и зеленой глиной по большому глазу, и дегтярной кистью добавили загнутые черные ресницы. Нашли плоские якорные камни, их продырявили, чтобы привязать к ним канаты, и обтесали до-кругла, чтобы их легко можно было вкатить по доске и скинуть за борт, вырезали шесты, чтобы отгонять корабль от скал или отталкивать от песчаной отмели, если он сядет на мель, сделали две лестницы для удобной посадки и высадки. Весла на кожаных ремнях привесили к фальшбортам, чтобы они не могли проскользнуть в отверстия и пропасть.
Все, кто осматривал корабль — сотни людей прибывали из дальних и ближних мест, чтобы на него взглянуть, — заявляли, что они никогда в жизни не видели ничего столь прекрасного. Корабль назвали «Арго» в честь Аргуса, и он испытывал такую гордость за свою работу, что заявил, что не сможет вынести разлуки со своим детищем и поплывет на «Арго», куда бы тот ни направился.
В ту зиму дворец в Иолке был полон проворных юношей, собравшихся в путь по призыву вестников. Большинство их было миниями, но не все — кое-кто надеялся, что Ясон, возможно, примет и людей, в жилах которых не течет кровь миниев, если они согласятся стать миниям приемными детьми. Пелий не мог отказать в гостеприимстве этим посетителям, но жаловался Ясону, что они уничтожают как саранча его запасы, и что он не может дождаться, когда начнется плавание, так как все гости высокого положения, кормить их следовало соответственно их рангу, а большинство их явилось в сопровождении нескольких слуг. Эсон, отец Ясона, хотя и считался номинально царем Фтиотиды, жил в такой нищете, что смог разместить у себя не более шестерых, это показалось искателям приключений столь странным, что половина их решила, в конце концов, не пускаться в плавание. Они пришли к выводу, что Пелий, а не Эсон — настоящий правитель царства и что он, а не боги уговорили Ясона совершить это плавание в надежде избавиться от соперника. Тем не менее они не вернулись домой, а нашли немало развлечений в Иолке: охотились, метали кольца, бились на кулаках, боролись, играли в кости и состязались в беге, а Пелий ради чести своего дома не скупился для них на еду и питье.
Самые энергичные из них спрашивали Аргуса, что они должны делать, чтобы подготовиться к плаванию. Он отвечал, что им не нужно задавать ему вопрос, на который они и сами могут ответить: лучше всего заняться изучением искусства гребли, если они только не достигли в этом совершенства, в чем он сомневался. Ибо без попутного ветра на веслах они должны будут одолеть сильное течение Геллеспонта и Босфора и удрать от посланного в погоню колхийского флота после того, как похитят Руно. Среди них были опытные гребцы, которые совершили плавание в Сицилию или Италию и были опытными мореходами. Большинство же из них больше интересовались коневодством и борьбой, чем мореплаванием, и практически не ступали на борт корабля, разве что пассажирами летом, в спокойную погоду. Ясон одолжил у Пелия две двадцативесельных военных галеры, которые были вытащены на сушу на зиму, и стал со своими новыми знакомыми устраивать гребные гонки на спор в спокойных водах залива под руководством двух известных кормчих — Анкея из Тегеи и Тифия из Фисбы. Они учились поворачивать весла в уключинах, как поворачивают ключ в замке, и ударять в ритм напеву кормчего. Руки у них загрубели, плечи стали мускулистыми, и в результате упражнений, которыми они занимались ежедневно, завязались узы товарищества, которые удерживали их по ночам от драк за чашами вина и игрою в кости.
Однажды вечером Ясон пошел к Пелию и сказал ему:
— Дядюшка, кое-что не дает мне покоя, но я стыжусь сказать тебе, что именно.
— Я готов услышать худшее, мальчик мой, — благосклонно сказал Пелий.
Ясон, поколебавшись немного, сказал ему:
— По дворцу ходят лживые слухи. Твои гости говорят, что ты ненавидишь и боишься меня и что ты посылаешь меня в это плавание только для того, чтобы избавиться от меня, некоторые даже намекают, что ты замышляешь потопить наш корабль — механическим или магическим способом, как только мы выйдем из Пагасейского залива. Какие постыдные вещи болтают эти мерзавцы! Но, боюсь, что если ты не разубедишь их и не скажешь, сколь сильно расположен ты ко мне и к кораблю «Арго», никто не решится плыть со мною. И окажется, что ты зря ввел себя в такие расходы, а «Арго» станет притчей во языцех по свей Греции. Более того, цари и жрецы станут болтать: «А ну-ка расскажи, почему „Арго" так и не отплыл? Ведь об этой поездке столько трезвонили, сколько потратили на сборы!» А ответом будет: «Стало известно, что Пелий замышляет предательство, что и стало истинной причиной, по которой „Арго" не отплыл, а не дурные предзнаменования, с которыми они якобы столкнулись, когда приносили жертвы». Подумай, дядюшка, будут ли довольны боги, когда эта сплетня достигнет высот Олимпа?
Пелий не на шутку испугался. Он созвал всех добровольцев и сказал им:
— Господа, тут какой-то безумец порочил мое доброе имя. Пусть Отец Зевс поразит его молнией среди ясного неба, а гарпии унесут его истерзанные останки. Кто из вас, мои почтенные гости, осмелится повторить мне в лицо низкую ложь, которую нашептывают у меня за спиной? Я хочу повредить корпус «Арго» или замышляю что-то против жизни его команды? Как вы можете думать, будто я столь мало почитаю богов и не уважаю своих собратьев? О, есть мерзавцы, готовые поверить чему угодно. Но позвольте мне доказать мои честные намерения по отношению к вам. Вот сидит мой единственный сын, царевич Акаст, которого я нежно люблю. И хотя он понадобится мне здесь, чтобы вести моих людей на войну — ибо сам я уже по возрасту не гожусь для битвы, даже с колесницы — я с радостью отправляю его на поиски Руна. Он поплывет с вами, будет вашим товарищем, и любая беда или несчастье, которые могут поразить «Арго», поразят и моего сына Акаста. А значит и меня.
Он хитрил, намереваясь в последний момент задержать Акаста под тем или иным предлогом, но речь его разубедила многих из сомневающихся. Акаст, который, подвыпив, жаловался, что отец настолько недобр, что запрещает ему участвовать в плавании, о котором мечтает всякий порядочный, знатный миний, испустил крик восторга. Он заковылял через зал, чтобы обнять колени Пелия и попросить его благословения. Пелий вынужден был дать ему благословение, скрыв свое неудовольствие.
Среди вождей Фтиотиды был некий знатный юноша коринфского происхождения, который бежал в Иолк со своего острова Эгина после того, как убил метательным кольцом сводного брата, но было не ясно, умышленное это убийство или непреднамеренное. Затем он женился на дочери двоюродного брата, Пелия, вождя клана мирмидонцев, и прошел во Фтии через тщательный ритуал очищения, чтобы обмануть дух сводного брата. После этой церемонии он переменил свое имя на Пелей — прежнее его имя ныне забыто — и был посвящен в братство Муравьев. Затем Пелей вместе со своим тестем отправился в Аркадию, чтобы принять участие в знаменитой охоте на Калидонского вепря. Когда вепрь внезапно вырвался их укрытия, Пелей метнул в него дротик, но тот отскочил от вепря и пронзил пелеева тестя. Пелей отправился в Иолк для нового ритуала очищения, под руководством Акаста, но сохранил имя Пелей, а затем вернулся во Фтию, чтобы принять земли своего тестя и стать вождем клана мирмидонцев. Пока он был в Иолке, жена Акаста влюбилась в него — или так он потом говорил — и стала с ним заигрывать. Когда он ее отверг, она тайно обвинила его перед Акастом в том, что он с ней заигрывал, а она его якобы отвергла. Акаст был в дружеских отношениях с Пелеем, но ахейцы были столь щепетильны по части добродетели своих жен, что ему пришлось отомстить за свою честь. Однако он не решался убить Пелея открыто, ибо тогда ему пришлось пройти Теуский обряд очищения, который не всегда освобождал от греха. Он просто позвал Пелея поохотиться на гору Пелион в лес, оставленный по договору за кентаврами, а там наполнил пивом его пустой желудок, и тот заснул. Он унес меч и бросил его, надеясь, что его убьют либо дикие звери, либо кентавры.
Первыми обнаружили Пелея кентавры, но, к счастью, там появился старый Хирон, который удержал своих не в меру горячих соплеменников, напомнив, что если убьют одного ахейца, в отместку будет взято двадцать жизней кентавров. Пелей догадался, кто забрал его меч и почему, и уговорил Хирона послать в Иолк весть, что тело его найдено, истерзанное дикими зверями. А жена Акаста стала открыто хвастать, что муж отомстил за ее честь, и Акаст, встревожившись, заперся у себя в комнате, отказывался от еды, вымазал лицо грязью и разорвал одежды, чтобы сделаться неузнаваемым для мстительного духа своего друга. Когда Пелей несколько дней спустя вернулся живой и здоровый и рассказал о случившемся, все посмеялись над Акастом, но Акаст высмеял свою жену. Они с Пелеем стали братьями по крови и поклялись в вечной дружбе. Поэтому, когда Акасту разрешили отплыть на «Арго», Пелий тоже решил ехать. Приближалось весеннее равноденствие — самый ранний срок, который считался безопасным для начала плавания, и Ясон, который послал гонца в святилище Овна Зевса на горе Лафист узнать, какой день благоприятен для отплытия, объявил, что их путешествие начнется на четвертый день после ближайшего новолуния.
Зал наполнился ликующими криками, но те, кто были первыми на пирах, в метании колец и в беге, приумолкли, а вскоре начали искать оправдания, почему они не могут плыть. Некоторые прикинулись, будто повредили руки, упражняясь в гребле, другие слегли, жалуясь, что у них сильный жар, третьи ехали ночью домой, не простившись и не принеся извинений. Ясон ходил мрачнее тучи — он теперь не верил, что ему удастся набрать достаточный для «Арго» экипаж, его товарищи приуныли.