Роберт Грейвс. ЗОЛОТОЕ РУНО (174)

РОБЕРТ ГРЕЙВС \ ПОЭТ \ ПИСАТЕЛЬ \

МИФОЛОГИЯ \ФИЛОСОФИЯ\ ЭТИКА \ ЭСТЕТИКА\ ПСИХОЛОГИЯ\

ГОМЕР ИЛИАДА \ ГОМЕР ОДИССЕЯ

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Великие самофракийские мистерии

На заре поднялся западный ветер и унес туман; сперва Линкей, а затем и остальные рассмотрели горы далеко на востоке. Аргус сказал:
— Это — вершины Самофракии; Тифий, ты сбился с курса.
Они повернули корабль, натянули парус и через два часа уже скользили по голубым водам вдоль скалистого северного берега острова. Жрец Дактилей по имени Фиот вышел, чтобы встретить их на берегу, одетый в церемониальное облачение. Он сказал им:
— Чужеземцы, добро пожаловать на наш остров, но только, если вы примете законы, которые хранят его святость. Я хотел бы вам сообщить (если фракиец Орфей, которого я вижу среди вас, вам этого уже не сказал), что на Самофракии не почитаются Олимпийские боги. Не признаем мы и никаких других богов, но только Великую Триединую Богиню, Верховную, Всемогущую и Неизменную — и шестерых божков, которые служат ей и которые образовались из останков старого Кроноса — а именно — пять Богов-Пальцев, Ее ремесленников и посланцев, и фаллического бога Приапа, Ее возлюбленного. Все вместе божества эти известны как Кабиры. Когда нога ваша ступает на Самофракию, вы возвращаетесь к истокам Истории. Здесь Зевс все еще Загрей — младенец, ежегодно рождающийся и ежегодно умерщвляемый. Церемониальные одежды и символы, которые некоторые из вас носят в честь Аполлона, Ареса, Посейдона или Гермеса, — для нас значения не имеют. Снимите их с себя, и пусть они останутся на корабле, сойдите на берег в одних штанах. Благословенные Дактили снабдят вас рубашками, когда настанет время, чтобы одеть вас, пока вы у нас гостите. Завтра все вы будете посвящены в Великие Мистерии Богини.
Аргонавты согласились выполнить все указания Фиота — все, кроме Аталанты, которая сказала:
— Я — женщина, а не мужчина. Каковы твои намерения в отношении меня, Фиот?
Фиот ответил:
— Ты носишь одежду и символы Девы Охотницы, но затянувшееся девство у зрелой женщины ненавистно Богине. Завтра ночью луна будет полная. Что же, иди, и пусть нимфы Совы посвятят тебя в свои святые таинства. Здесь, на Самофракии, нет браков, но только нимфейство.
Аталанта ответила:
— Я посвящена Артемиде Олимпийской, и поступить, как ты предлагаешь, означало бы — накликать на корабль проклятие, ибо она ревнивая богиня.
Фиот ответил:
— Артемида Олимпийская еще не родилась. Отложи свой лук и стрелы, охотница, распусти волосы, научись быть женщиной, как тебе положено.
Мелеагр поддержал жреца:
— Аталанта, делай, как говорит Фиот.
Она спросила его:
— Мелеагр, и тогда я должна остаться на этом острове на всю жизнь без тебя? Ибо, хотя то, что я делаю здесь, может и не рассердит Артемиду, что случится, когда мы возобновим наше плавание? Допустим, в моей утробе возникнет плод, и по возвращении в Калидон я произведу на свет дитя? Что тогда? Или это не рассердит Артемиду? Может ли дева-охотница кормить грудью ребенка и оправдываться, что он был зачат, когда Артемиды еще не было?
Мелеагр ответил:
— Несомненно, Артемида рассердится, как рассердилась на Каллисто, когда та родила дитя от Зевса. А что если из любви к тебе я соглашусь остаться здесь, на Самофракии? Разве здесь для нас будет достаточно земли? Разве мы не сможем жить здесь вместе до старости, счастливые любовью друг к другу?
Аталанта ответила:
— На Самофракии нет браков, а только нимфейство, и ни одна женщина не привязана ни к одному мужчине. Как тебя, так и меня могут призвать в общество, где все сочетаются друг с другом в честь Богини, и тогда жгучая ревность сожрет тебя, да и меня тоже. Нет, дражайший из мужчин, Самофракия для нас двоих не более доброе место, чем Лемнос.
Она осталась на корабле, погрузившись в задумчивость, а Мелеагр остался, чтобы ее утешить. Все остальные, кроме Гиласа, удалились в сопровождении Фиота, даже Геркулес, ибо Мелеагр поручился ему головой беречь Гиласа от несчастий, если Геркулес его оставит.
Фиот и его жрецы развлекали аргонавтов на крыльце святилища Дактилей гротескными танцами и шутовством; но не предложили им пищи и не позволили совершить кровавых жертвоприношений какому бы то ни было божеству. Когда Большой Анкей нетерпеливо спросил, не голодают ли на острове, Фиот ответил, что здесь всего в изобилии, но нынешняя ночь — ночь поста, подготавливающая к деяниям следующего дня. Говоря так, он дал испить каждому из них крепкого и горького снадобья, от которого они катались всю ночь, хватаясь за животы и рыгая, — все, кроме Геркулеса, у которого в брюхе и не кольнуло.
На заре начались Великие Мистерии. Первая часть предназначалась для богомольцев-мужчин. Незаконно открывать полную формулу девятисложного ритуала, который совершался в еловой роще, но о многом можно сказать, не нарушив приличий. Не секрет, что явилась сама Богиня Рея, вступив в тело Жрицы Реи. На ней была оборчатая в виде колокола юбка критского образца из полотна, цвета морского пурпура, и больше никакой одежды, не считая жакета с короткими рукавами, который не застегивался впереди и открывал во всем великолепии ее полные груди. На голове у нее был высокий колпак, увенчанный диском Луны и украшенный янтарем, а на шее — ожерелье из пятидесяти фаллосов, вырезанных из желтой слоновой кости. Глаза ее сверкали безумием, и явилась она аргонавтам, восседающей на троне, сооруженном из рогов, сброшенных критскими быками. Служителями ее были представители Дактилей, пятерых богов-Пальцев, и бога Приапа, ее возлюбленного. Вооруженная стража не давала приблизиться детям, женщинам и чужестранцам. Все новообращенные под страхом смерти хранили абсолютное молчание и были полностью обнажены; однако Орфей, так как он уже был посвящен, занял место среди музыкантов Богини, облаченный в белое одеяние, на котором была вышита изломанная золотая молния.
Сперва совершился обряд творения. Зазвучала музыка, и Богиня своими собственными руками нагромоздила круглый холм земли, налила воды в ров вокруг него и станцевала на нем; то был медленный ритмичный танец, имитирующий монотонное круговое движение созвездий, и она исполняла его с удивительной точностью. После томительного часа — или более — Богиня хлопнула в ладоши, приказывая музыкантам изменить мелодию, и вскоре снова затанцевала с огромным священным змеем, обвившимся вокруг нее. Она плясала все неистовей и неистовей, пока музыканты не вспотели и не застонали, пытаясь попадать в такт ее телодвижениям, а у аргонавтов глаза вылезли на лоб от ужаса. Наконец раздалось три громких повелительных удара в медный гонг, и все закрыли глаза, а змей между тем шипел и визжал. Богиня разразилась жутким смехом — и словно холодная рука Смерти схватила их сердца, а волосы встали дыбом у них на загривках, словно шерсть рассвирепевшего волка. Когда нежная флейта снова позволила им открыть глаза, змей исчез, и вскоре под торжественную музыку начался обряд Владычества. Дактили принесли Богине живого голубя — символ Неба; она важно шествовала и плясала, но вскоре свернула ему шею. Они принесли ей живого краба — символ Моря; она важно шествовала и плясала, и вдруг оторвала ему клешни. Они принесли ей живого зайца, символ Земли; она важно шествовала и плясала, а потом разорвала его в клочья.
Рея отдала свое первое распоряжение. Но мы не вправе его повторять.
Далее начался обряд любви. Рея взяла немного желудей и медовой воды и с нежностью предложила угощение своему возлюбленному с лицом рыбы — Приапу. Она танцевала с ним, сперва — надменно, но затем — все более и более пылко и бесстыдно. Затем, как и прежде, прозвучало три предупреждающих удара гонга, и все закрыли глаза, а в ушах у них тем временем звенел жуткий крик, как если бы совокуплялись гиены или орлы.
Когда снова зазвучала нежная флейта, Приап исчез, и богомольцы стали следить за обрядом Рождения. Рея стонала и вопила, а из-под ее юбки выкарабкался маленький черный теленок и с недоумением огляделся. Рея надела на него цветочный венок. Аргонавты сразу же узнали в нем младенца Загрея и попадали бы ниц в знак преклонения, но боги Дактили жестами велели им стоять.
Далее начался обряд Жертвоприношения. Нагие Дактили встали позади Реи, у каждого — по куску гипса в руках. Они терли эти куски один о другой и пудрили ими себе лица и тела, пока не стали белы, как снег. Затем они набросились сзади на теленка. Один схватил его за голову, а четверо остальных — за ноги, и, пока вокруг гремела музыка, они разодрали бога-младенца в клочья и окропили его кровью аргонавтов, чтобы ввергнуть их в безумие. Те устремились вперед и стали рвать в клочья изуродованную тушу, жадно поедая мясо вместе со шкурой и всем остальным. Так, отведав плоти бога, они стали подобны богам.
Рея отдала второе распоряжение, но мы не вправе его повторять.
Дальше начался обряд Омовения. Дактили дали аргонавтам по губке и очистительную воду в деревянных чашах; трижды они тщательно омывались до тех пор, пока и пятнышка крови не осталось ни на одном из них.
Затем начался обряд возрождения и памяти. Об этом нельзя рассказывать, но как безумно ревели воды в бесконечном туннеле!
Потом начался обряд Венчания. Возрожденные аргонавты были увенчаны гирляндами плюща, помазаны маслом и облачены в рубахи из пурпурного полотна. Рея наградила каждого поцелуем в губы и научила молитве, с которой надо обращаться к ней в случае опасности кораблекрушения; ибо змеехвостые ветры остаются в ведении Богини, а Зевс над ними власти не имеет.
О последнем обряде закон говорить запрещает, его нельзя даже называть.
Рея отдала третье и последнее распоряжение, и когда оно прозвучало, аргонавтов провели в пещеру позади ее трона, и там они мгновенно уснули.
Они спали до полуночи, когда почти закончилась последняя часть Великих Мистерий, предназначенная для женщин. Они были разбужены посланцем бога Приапа, который приказал им раздеться и повел их в рощу для посвящения, чтобы принять участие в финале. Большая полная луна сияла над ними, бросая на них тени деревьев. Нимфы Совы обошлись с ними безжалостно, выскакивая на них из нор в земле или из дуплистых деревьев, терзая их зубами и ногтями и получая от них наслаждение с исступленным безумием. Когда снова забрезжила заря, аргонавтам казалось, что они мертвы. Даже мощный голос Геркулеса превратился в шепот, исходящий из распухших и кровоточащих губ, и он с трудом выволок свою тушу из зарослей иглицы, в которые закатился. Но Дактили, исполненные сознания своего долга, прибежали, чтобы смазать их гадючьим жиром, собранным в листья дикой фиги, и дали им выпить жгучего сердечного средства. Орфей своими чарами снова навел на них сон в пещере, куда они пришли.
В полдень они проснулись отдохнувшими после того, что показалось им сном длиной в десять тысяч лет. Они надели свои штаны и, почтительно простившись с Фиотом, в молчании вернулись на «Арго». Но сперва преподнесли святилищу Дактилей пять бронзовых чаш для питья с серебряными ободками, которые там выставлены до сего дня. А Фиот наделил Ясона прощальным даром — волшебным средством против молнии, мазью, хитро составленной из волос, лука и сардиньих печенок. Но Ясон потерял ее до окончания плавания. Пока они шли, Орфей пел им песнь Кипариса и Орешника. В песне он дал им указания, как себя вести, когда они умрут, чтобы стать героями-прорицателями, а не влачить в подземном мире год за годом жизнь невежественных и дрожащих теней. Вот эта песня:
Когда сойдет потерянный твой дух
От света к тьме, все должен ты припомнить,
Что выстрадал ты здесь, в Самофракии,
Что выстрадал ты здесь…
Пройдешь ты через адские семь рек,
Чьи серные пары иссушат горло, —
И тут увидишь стройный Судный Зал,
Построенный из оникса и яшмы.
А слева черный зажурчит ручей
Под белым шелестящим кипарисом,
Ты избегай его: ведь он — Забвенье.
Пусть всякий сброд там пьет, а ты не пей,
Ты избегай его.
А справа в тайном плещутся пруду,
Звеня, форель и золотая рыбка,
Над ним растет орешник, Офиан,
Первичный Змей, колышется на ветках,
Язык его трепещет; и питаем
Тот пруд живой водой; а рядом — стражи.
Беги к тому пруду: то наша Память,
Беги к тому пруду.
Но спросят стражи, разглядев тебя:
«Кто ты такой? И что ты жаждешь вспомнить?
Неужто не боишься Офиона?
Иди к тому ручью под кипарисом,
А от пруда уйди!»
Ответь же им: «Я жаждой истомлен,
Напиться дайте. Я — дитя Земли
И Неба. Родом из Самофракии.
Янтарь сияет на челе моем,
Мое происхождение заметно,
Я чист. Я родич ваш: ведь я дитя
Тройной царицы из Самофракии.
Очищен я от прошлых дел кровавых,
Я ею в пурпур моря погружен
И к молоку припал я, как ребенок.
Напиться дайте: жажда истомила.
Напиться дайте!»
Но спросят стражи: «Что же твои ноги?»
Ответишь: «Привели меня сюда
Из долгого круговорота лет
К молчанью и к покою — к Персефоне.
Напиться дайте!»
Тогда плоды протянут и цветы
И поведут к орешнику густому,
Крича: «О, брат наш по бессмертной крови,
Пей — и Самофракии славу помни!»
И станешь пить.
И будешь пить громадными глотками…
Над призраками все вы господами
Окажетесь в угрюмой преисподней,
Героями на боевых конях,
Оракулами мудрыми в гробницах,
Что нимфы стерегут. Водой медовой
Окатят вам змеиные тела,
Чтоб пить могли вы.
Аталанте, Мелеагру и Гиласу аргонавты показались подобными богам, а не людям; слабый нимб светился над головой каждого. Но когда они взобрались по лесенке на корабль и оделись в прежнюю одежду, все померкло — перед ними хотя и переменившиеся.