Роберт Грейвс. ЗОЛОТОЕ РУНО (180)

РОБЕРТ ГРЕЙВС \ ПОЭТ \ ПИСАТЕЛЬ \

МИФОЛОГИЯ \ФИЛОСОФИЯ\ ЭТИКА \ ЭСТЕТИКА\ ПСИХОЛОГИЯ\

ГОМЕР ИЛИАДА \ ГОМЕР ОДИССЕЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Орфей рассказывает о Дедале

Пиршественный зал царя Амика был украшен цветными фресками. Среди них была одна, изображавшая Дедала с Икаром, на крыльях улетающих с Крита, где выл им вслед в предсмертной агонии человек с бычьей головой, а Тесей Афинский с совой, усевшейся у него на плече, ликующе размахивал двойной секирой.
Анкей маленький сказал Орфею:
— Брат мой, ты много странствовал, растолкуй нам эту картину, будь добр. Мы обещаем слушать тебя внимательно и не перебивать.
И вот какова история, которую поведал им Орфей, когда они, увенчанные лаврами, сидели, пируя, в чертоге своего поверженного врага.
— Считается, что то вышло по легкомыслию, а не из открытого неповиновения, когда предводитель мужчин-быков критского Кносса, Главный Жрец Бога Солнца Миноса, нарушил древнюю заповедь Триединой Богини, которая заключалась в том, что никому, кроме критян по рождению, нельзя всходить на борт лодки или корабля, где размещается больше пятерых. Дедал, ремесленник-пеласг из Афин, как я скоро вам объясню, дорогие аргонавты, нарушил заповедь. Иониец Тесей, царь Афин, послал Дедала в Кносс на ежегодное Весеннее празднество, вместе с девятнадцатью другими несчастными, все — со связанными руками, чтобы с ними там расправился священный бык Солнца, Минотавр. Дедал, родич Тесея по материнской линии, был приговорен им к смерти за убийство другого ремесленника, но Тесей отменил приговор, когда Дедал предложил, что вместо этого предстанет перед быком.
В прошлом все жертвы Минотавра были добровольцами из критских мужчин-быков, но теперь критяне не желали больше позволять ему себя преследовать, даже во славу Богини. Минос (так для краткости именовался жрец Миноса), закрыв глаза на это неповиновение, приказал, чтобы критские колонии или города, обложенные данью, ежегодно поставляли двадцать жертв для быка. И сделал это таким образом, что, казалось, оказывает великую честь избранным городам; ибо в то же время Главная Жрица стала призывать из них такое же число девушек, чтобы они становились жрицами Минотавра, а эта служба приносила богатство и почет. Обычно Минос посылал в Микены, Тиринф, Пилос или Аргос или другой город в собственно Греции, но иногда — на острова Эгейского моря или Малую Азию, или же — в Сицилию; один раз — даже в далекую Филистию. Эти жертвы не были вооружены, и Минотавр без труда убивал их всех, не оставляя шанса на спасение, разве что — с помощью бега или прыжков. Однако если кто-либо, необычайно ловкий, храбрый, избегал смерти в течение некоторого времени, которое измерялось с помощью песка, струящегося из горшка с отверстием, тогда нимфы Ариадны, как именовали жриц Минотавра, перепрыгивали через барьеры, обнаженные, если не считать набедренников из кожи и питона, и спасали жертву от рогов быка. Нимфы Ариадны ухаживали за Минотавром с тех пор, как он был теленком, и он привык подчиняться их командам, даже когда, воя и потрясая рогами, в ярости рыл песок. Они демонстрировали мощь Триединой Богини, оседлав его втроем, совершая кувырки у него над головой, украшая его рога гирляндами, когда он угрожал им, перепрыгивали через него с помощью шестов и проделывали много других шалостей. Завершалось Весеннее Празднество мистическим любовным соитием Пасифаи, Лунной Коровы и Минотавра, Солнечного Быка, это поистине публично дополнялось, после исполнения сложного ритуального танца, сближением нимф Ариадны с мужчинами-быками, которые были одеты в костюмы с бычьими рогами. Тогда Минотавра безжалостно умерщвляла Главная Жрица, и кровь, которая бежала у него из горла, собиралась в чашу и хранилась в сосуде с двумя ручками, смешанная со слезами, которыми нимфы оплакивали смерть своего рогатого товарища по играм. Каплями этой крови, сильно разбавленной водой, обрызгивали затем хвосты кукушек на бесчисленных плодовых деревьях острова, чтобы деревья обильней плодоносили — чары великой силы.
Дедал отличался изобретательностью. Ему приписывают много удивительных выдумок, включая искусство отливки статуй из меди путем вытапливания воска. Утверждают даже, будто он создал искусственные крылья, которыми мог взмахивать, как птица, и держаться в воздухе. Но что здесь правда наверняка, так это то, что он провел Минотавра на арене в Кноссе, несмотря даже на то, что ему по жребию выпало первым выйти на нее, кроме того, он был хром и уже не молод, да и никто из других девятнадцати, которые шли следом за ним, не избежал крутых и стремительных рогов. Минотавр привык обращаться со всеми мужчинами, как с врагами, уважать только женщин; каждый раз, когда он выскакивал из своего темного стойла, где содержался без пищи и воды, в плечо ему метали сверху серебренную иглу, чтобы возбудить его гнев. Дедал не бежал от него, как утверждают малосведущие песнопевцы, улетев домой в Афины на искусственных крыльях; не разрыл он и песок арены и не схоронился в нем — ибо песок только достаточно густо усыпал каменные плиты, чтобы никто не поскользнулся и чтобы впитать пролитую кровь. Он придумал другой способ уцелеть.
Он приметил, что на священных выгонах расставлены гермы — белые столбы со скругленными вершинами, которые предписала ставить Богиня как символы плодородия, чтобы пробуждать силу жизни в быках. Быки не обращают на эти гермы внимания, ибо привыкли к ним, бродя по пастбищу. Хитрость Дедала заключалась в том, что он прикинулся гермой. Комната дворца, в которой его содержали, была выбелена гипсом, он выломал глыбу и растер в ладонях, чтобы побелить разноцветные одежды, в которые его нарядили. Он побелил также руки, ноги, лицо и волосы, и когда сошел на арены, как раз перед тем, как выпустили Минотавра, он доковылял до алтарного камня сбоку, вскарабкался на него, покрыл голову обрывком своего платья и встал неподвижно, словно герма. Ревущий Минотавр не заметил Дедала и тщетно бегал по арене, ища слабое место в барьере. Запах мужчин приводил его в ярость, он жаждал посеять смерть среди зрителей. Когда прибежали, как обычно, нимфы Ариадны, чтобы попрать труп ногами и проделать свои акробатические номера, они обнаружили, что Дедал жив. Дворцовая стража увела его в безопасное место.
Своей ловкостью и множеством изобретений Дедал вскоре завоевал всеобщее уважение во дворце и благосклонность Главной Жрицы. Он создал для нее, помимо других чудных игрушек, статую Богини для дворцового святилища — прямо как живую, у которой двигались руки, ноги и глаза, а также механического человека по имени Талус, который воспроизводил движения солдата-часового.
В течение последующего года Минос стал ревновать к Дедалу и заточил его в дворцовую темницу. Однако Дедалу нетрудно было оттуда бежать с помощью Главной Жрицы в вечер перед следующим Весенним Празднеством. При этом он освободил еще двадцать пеласгов, и среди них — сына своей сестры Икара, которых должны были на следующий день вывести на арену. Он провел их через лабиринт дворцовых коридоров, и далее — к берегу, где стоял на царской верфи новый военный корабль, готовый к спуску. Он снабдил корабль своим новым изобретением — средством, быстро поднимающим парус, чтобы поймать ветер, изобретение еще не было испытано, и только этот корабль был им оборудован. До того прямой критский парус подвязывался к рее, намертво пригнанной к мачте, и матросам приходилось взбираться на мачту, чтобы снимать парус, когда ветер дул в другую сторону; а когда ветер дул попутный, парус опять требовалось укрепить тем же утомительным способом. Но Дедал изобрел способ, теперь применяемый по всей Греции, при котором рею с привязанным к ней парусом можно передвигать вверх-вниз по мачте с помощью кольца и блока, так что больше не требовалось на нее лазать, и более того, парус оказалось возможным слегка поворачивать, чтобы воспользоваться боковым ветром. Минос нарушил закон, позволив Дедалу ступить на этот корабль, хотя судно еще не было спущено — ведь Дедал не был критянином по рождению.
Беглецы обнаружили, что верфь пуста, спустили на воду корабль, подложив по него катки, быстро подняли парус и вскоре уже выходили в море мимо острова Диа. Часовые в устье гавани подняли тревогу, и несколько часов спустя Минос пустился в погоню во главе своего флота, надеясь перехватить пеласгов, как только утихнет бриз, потому что они были неважными гребцами. Но хорошо оснащенный корабль уже пропал из глаз, и вскоре Минос обнаружил, что Дедал и его спутники перед отплытием подпилили все критские рулевые весла, так что те сломались, как только на них с силой налегли. Пришлось ему вернуться в порт и усадить за работу плотников, чтобы изготовили новые. Минос полагал, что беглецы не осмелятся вернуться в Аттику, страшась гнева Тесея; возможно, они направятся в Сицилию и там получат убежище в одном из нескольких великих святилищ Богини.
Дедал, которого встречные ветра задержали в Ионическом заливе, заметил своих преследователей как раз, когда приближался к Сицилии, и бежал от них, бесстрашно пройдя через Мессинский пролив между скалой Сциллой и водоворотом Харибдой, а затем свернув на север, а не на юг. Он избавился от погони и благополучно прибыл в Кумы в Италии, где разбил корабль и посвятил парус и снасти Богине. Но кормчий Икар, сын его сестры, утонул во время плавания, однажды рано утром упав за борт во сне. Море, поглотившее его, называется с тех пор Икарийским, в память о нем. И пусть никто, неверно прочтя в своем невежестве священные фрески (такие, как та, что вы видите перед собой) или резьбу, покрывающую сундуки и кубки, не поверит глупой выдумке, будто Икар летел на крыльях, которые Дедал приладил к его плечам воском, и поднялся слишком близко к солнцу, так что воск растаял, и юноша утонул. Крылья, которые здесь изображены, олицетворяют собой быстроту корабля, а растапливание воска в обрядах Сардинии, производимое ныне в честь Дедала, имеет отношение только к нехитрому методу бронзового литья, который он изобрел. Из Кум Дедал и его спутники прошли пешком через Южную Италию и переправились в Сицилию. В Агригентуме им оказала гостеприимство Нимфа из святилища героя Кокала, которой Дедал подарил небольшую статую Богини, точно такую же, что и большая, которую он изготовил в Кноссе. Нимфа была в восхищении от подарка и пообещала ему защиту Богини. Критский флот, огибая Сицилию в тщетных поисках Дедала, потерпел крушение у Агригентума из-за змеехвостых ветров, которые вызвала Нимфа, чтобы их погубить; только сам Минос и несколько его матросов спаслись, доплыв до берега. Обнаружив, что Дедал и его спутники с удобствами разместились в святилище Кокала, он пришел в крайний гнев, и в неподобающих выражениях и с угрозами велел Нимфе выдать их ему, как беглых рабов. Нимфа вынуждена была отомстить за честь Богини, да и за свою собственную, и когда Минос сидел в ванне, ее женщины вместо теплой воды окатили его кипящим маслом или (как говорят некоторые) смолой.
Дедал починил одно из разбитых критских судов и смело поплыл в Афины к царю Тесею с вестью о смерти Миноса, показывая как явное доказательство перстень с печатью с большого пальца Миноса. То был крупный красный сердолик с вырезанными на нем сидящим Минотавром и двойной секирой власти. За несколько лет до того Тесей посетил Кносс и участвовал в состязаниях атлетов на празднестве, где победил в кулачном бою; он считал Кносс самым удивительным в мире городом. Когда он взял кольцо и примерил его на большой палец, сердце его ударилось о ребра от гордости и ликования. Заметив это, Дедал пообещал ему, что если Тесей сохранит жизнь ему и его спутникам-беглецам, он поведет царя в поход на Крит. Тесей принял это предложение.
По приказу Дедала был тайно построен военный флот, далеко от людных дорог, который был подвижен и совершенней оборудован, чем критский. Ни один критянин не подозревал об этой работе. Когда новый Минос, которого звали Девкалион, послал к Тесею, требуя Дедала, Тесей ответил, что его родич Дедал, раз уж Минотавр его не тронул, — свободный человек, и искупил свое человекоубийство и в каком другом дурном деянии он не виновен. Нимфа Кокала, как сказал Тесей, сама замыслила и осуществила убийство Миноса, а Дедал в этом жестоком деле участия не принимал. Следовательно, было бы несправедливо выдать его родича критянам для мщения, словно беглого раба; если новый Минос приведет доказательства, что Дедал соучаствовал в каком-либо другом преступлении, и тогда Тесей посмотрит на дело иначе. Убаюкав таким образом подозрения Миноса, Тесей собрал свой флот и отплыл на Крит кружным западным путем, поставив Дедала штурманом.
Критяне, до того неоспоримые повелители морей, в течение столетий чувствовали себя в такой безопасности от вторжений, что даже главные их города укреплений не имели. Когда береговые стражи увидели греческий флот, приближающийся с запада, они пришли к выводу, что корабли, которые отплыли в Сицилию, не потонули, а были далеко отнесены ветром, и теперь вернулись, хотя никто уже на это и не надеялся. Они передали новости в Кносс, население которого радостно выбежало на берег, чтобы приветствовать своих моряков, но обнаружило, что обмануто. С кораблей попрыгали вооруженные греки, учинили резню в праздничной толпе и устремились дальше на сушу, чтобы напасть на дворец. Они разграбили и сожгли его, убив Миноса и всех главных мужчин-быков. Затем они отплыли к другим гаваням Крита, захватили остальные боевые корабли островитян и разграбили все прочие города. Но Тесей не дерзнул оскорбить Триединую Богиню Пасифаю или досадить какой-либо из ее жриц: он заключил прочный союз с Главной Жрицей, и она была им утверждена в должности правительницы Крита. Тогда же должность Миноса была упразднена, и владычество над морями, которыми критяне наслаждались две тысячи лет, перешло в руки греков и их союзников.
Такова история, которая дошла до нас в передаче достойных доверия поэтов.
Затем Орфей поставил меж колен свою лиру и запел, играя, о Тесее и царевне, за которой тот некогда ухаживал и которую покинул на острове Наксос:
Он дремлет на своем высоком ложе,
Во мне он видит, как она шагает
По тропкам, отороченным цветами,
Под виноградной веткой кружевною.
Руины и лужайки опустели,
Но все еще звучат ее шаги.
Но цел еще чертог высокий царский,
Хоть стены тронуло рукою Время;
В нем царь от верности ее устал.
Идет она уверенной походкой;
Ни гнев его, ни громы не грозней,
Лишь сосны зябко ежатся от ветра,
Да робкие цветы глядят в глаза.
О нем она теперь не вспоминает,
Лишь, походя, благословляет в мыслях
Булыжники и мягкую траву,
Царицу тех земель изображая.