- 826 Просмотров
- Обсудить
Л. Карпинскому Города, начинающиеся с вокзалов... Есть у каждого города возраст и голос. Есть одежда своя. И особенный запах. И лицо, И не сразу понятная гордость... Города, города! Сколько было вас — разных?! Деревянные, каменные, глинобитные, будто гвозди, в промерзшую землю забитые, города, где любовь. И работа. И праздник... Сколько раз, города, вы бежали навстречу, задирая над нами кулаки семафоров?.. Становился все ближе, различался все резче и домов и заборов запутанный ворох — Города, озорные и полные грусти... Сколько раз к запыленным вагонам несли вы папиросы и яблоки, рыбу и грузди, крутобокие дыни, размякшие сливы! Пиво в кружках тяжелых и пиво навынос... ...А вокзал, как пальто для мальчишки,— на вырост! Так и кажется: он из грядущего года, из грядущего года, не от этого города!.. Отправленье. Под самые тучи запущен паровозный гудок. И, рванувшись на запад, остаются в прошлом остаются в будущем города, начинающиеся с вокзалов.
Роберт Рождественский.
Радар сердца. Избранные стихи.
Москва, "Художественная литература", 1971.
Я люблю, когда над городом — снег, неуверенно кружащийся, ничей. Неживой, мохнатый, медленный снег одевает в горностаи москвичей. В горностаевом пальто идет студент. В горностаи постовой разодет... Я люблю смотреть на белую рябь. Фонари плывут над улицей — горят. Как наполненные пламенем ноли, по-домашнему горят фонари. Пухлый снег идет, и я за ним бегу. Снег запутался в сплетенье кустов... На снегу, на очень тихом снегу — восклицательные знаки следов!
Роберт Рождественский.
Радар сердца. Избранные стихи.
Москва, "Художественная литература", 1971.
Какие памятники ставятся волшебникам? Из мрамора? Из бронзы? Из стекла?.. Довольствуемся слабым утешением, что нас позвали важные дела. Так повелось, что вечера задымлены и опровергнуть ничего нельзя... При жизни — рядовые собутыльники. А после смерти — лучшие друзья... Однажды в полдень сказку встретить можно. Не проходи и запросто присядь. А сказка курит, пьет коньяк с лимоном и спрашивает: «Как живешь, босяк?..» И вот уже сначала жизнь задумана! Построен за ночь город на песке... Сидит на стуле добрая сутулая романтика в усталом пиджачке. Она и не кончалась — время не было. Она не отдыхала — век не тот. Она, прервав остроты, нежно-нежно на солнце руку тонкую кладет. Молчит — а пальцы слушаются слабо. И непривычно тихо за столом... Струится и подрагивает слава, как воздух над пылающим костром.
Роберт Рождественский.
Радар сердца. Избранные стихи.
Москва, "Художественная литература", 1971.
Эрнсту Неизвестному Как оживает камень? Он сначала не хочет верить в правоту резца.. Но постепенно из сплошного чада плывет лицо. Верней — подобие лица. Оно ничье. Оно еще безгласно. Оно еще почти не наяву. Оно еще безропотно согласно принадлежать любому существу. Ребенку, женщине, герою, старцу... Твк оживает камень. Он — в пути. Лишь одного не хочет он: остаться таким, как был. И дальше не идти... Но вот уже с мгновением великим решимость Человека сплетена. Но вот уже грудным, просящим криком вся мастерская до краев полна: «Скорей! Скорей, художник! Что ж ты медлишь? Ты не имеешь права не спешить! Ты дашь мне жизнь! Ты должен. Ты сумеешь. Я жить хочу! Я начинаю жить. Поверь в меня светло и одержимо. Узнай! Как почку майскую, раскрой. Узнай меня! Чтоб по гранитным жилам пошла толчками каменная кровь... Поверь в меня!.. Высокая, живая, по скошенной щеке течет слеза.. Смотри! Скорей смотри! Я открываю печальные гранитные глаза. Смотри: я жду взаправдашнего ветра. В меня уже вошла твоя весна!..» А человек, который создал это,— стоит и курит около окна.
Роберт Рождественский.
Радар сердца. Избранные стихи.
Москва, "Художественная литература", 1971.
Роберт Рождественский. Избранное.Пугали богами. А он говорил: «Враки!» Твердили: «Держи себя в рамках...» А он посмеивался. И в небо глядел. И шел по земле. И осмеливался! И рушились рамки! И вновь воздвигались рамки... «Держи себя в рамках...» А он отвечал дерзко! «Держи себя в рамках...» А он презирал страхи. А он смеялся! Ему было в рамках тесно. Во всех. Даже в траурной рамке.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.
Роберт Рождественский. Избранное.Горбуша в сентябре идет метать икру... Трепещут плавники, как флаги на ветру. Идет она, забыв о сне и о еде, туда, где родилась. К единственной воде. Угаром, табуном, лавиною с горы! И тяжелеют в ней дробиночки икры... Горбуша прет, шурша, как из мешка — горох. Заторы сокруша. И сети распоров. Шатаясь и бурля, как брага на пиру, горбуша в сентябре идет метать икру... Белесый водопад вскипает, будто пунш, когда в тугой струе — торпедины горбуш. И дальше — по камням. На брюхе — через мель! Зарыть в песок икру. И смерть принять взамен. Пришла ее пора, настал ее черед... Здесь даже не река, здесь малый ручеек. В него трудней попасть, чем ниткою — в иглу... Горбуша в сентябре идет метать икру! Потом она лежит — дождинкой на стекле... Я буду кочевать по голубой земле. Валяться на траве, пить бесноватый квас. Но в свой последний день, в непостижимый час, ноздрями ощутив последнюю грозу, к порогу твоему приду я, приползу, приникну, припаду, колени в кровь сотру... Горбуша в сентябре идет метать икру.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.
Роберт Рождественский. Избранное.Снятся усталым спортсменам рекорды. Снятся суровым поэтам слова. Снятся влюбленным в огромном городе необитаемые острова. Самые дальние, самые тайные, ветру открытые с трех сторон, необнаруженные, необитаемые, принадлежащие тем, кто влюблен. Даже отличник очень старательный их не запомнит со школьной скамьи,— ведь у влюбленных своя география! Ведь у влюбленных карты свои! Пусть для неверящих это в новинку,— только любовь предъявила права. Верьте: не сказка, верьте: не выдумка — необитаемые острова!.. Все здесь простое, все самое первое — ровная, медленная река, тонкие-тонкие, белые-белые, длинные-длинные облака. Ветры, которым под небом не тесно, птицы, поющие нараспев, море, бессонное, словно сердце, горы, уверенные в себе. Здесь водопады литые, летящие, мягкая, трепетная трава... Только для любящих по-настоящему эти великие острова!.. Двое на острове. Двое на острове. Двое — и все!.. А над ними — гроза. Двое – и небо тысячеверстное. Двое – и вечность! И звезды в глаза... Это не просто. Это не просто. Это сложнее любого в сто крат... В городе стихшем на перекрестках желтым огнем светофоры горят. Меркнет оранжевый отблеск неона. Гаснут рекламы, гуденье прервав... Тушатся окна, тушатся окна в необитаемых островах.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.
Роберт Рождественский. Избранное.Он стар и похож на свое одиночество. Ему рассуждать о погоде не хочется. Он сразу с вопроса: «— А Вы не из Витебска?..»— Пиджак старомодный на лацканах вытерся... «—Нет, я не из Витебска...»— Долгая пауза. А после — слова монотонно и пасмурно: «— Тружусь и хвораю... В Венеции выставка... Так Вы не из Витебска?..» «— Нет, не из Витебска...» Он в сторону смотрит. Не слышит, не слышит. Какой-то нездешней далекостью дышит, пытаясь до детства дотронуться бережно... И нету ни Канн, ни Лазурного берега, ни нынешней славы... Светло и растерянно он тянется к Витебску, словно растение... Тот Витебск его — пропыленный и жаркий — приколот к земле каланчою пожарной. Там свадьбы и смерти, моленья и ярмарки. Там зреют особенно крупные яблоки, и сонный извозчик по площади катит... «— А Вы не из Витебска?..». Он замолкает. И вдруг произносит, как самое-самое, названия улиц: Смоленская, Замковая. Как Волгою, хвастает Видьбой-рекою и машет по-детски прозрачной рукою... «— Так Вы не из Витебска...» Надо прощаться. Прощаться. Скорее домой возвращаться... Деревья стоят вдоль дороги навытяжку. Темнеет... И жалко, что я не из Витебска.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.