РЫЛЕНКОВ Николай Иванович (4)

Я не знаю своей родословной, 
Дальше прадедов счёт не идёт, 
Только знаю — в родне моей кровной 
Были все не гулящий народ. 

В праздник — песенники, балагуры, 
В будни — слово клещами тяни. 
И хоть драли с них разом три шкуры - 
Всё равно выживали они. 

Дома разве зимой ночевали, 
Чуть весна — у костров на станах. 
Ляда прятали, пни корчевали, 
Нагоняя на лешего страх. 

Жито ль сеяли, траву ль косили — 
На земную молились красу. 
И дивились медведи их силе, 
Уступая дорогу в лесу. 

Говорили друг другу соседи: 
— Что б у них ни случилось в дому, 
Работяги двужильные эти 
Не пойдут на поклон ни к кому. 

Не заплачут, на улицу выйдя, 
Всё, как есть, из избы вынося... 
Я на предков моих не в обиде, 
Коль характером в них удался! 

Без громких слов, без ложной скромности Идут в мой стих Простые радости и горести Людей простых. Меж ними лишних не окажется, Здесь все друзья. Они терпеть не станут ханжества, Им лгать нельзя. 

Сумерки зимние, Синие-синие. Город в серебряном Мареве инея. От тишины ли, От лёгкого ль холода Сердце заныло Так молодо-молодо. Хочется выразить Невыразимое... Сумерки синие, Сумерки зимние. 

1959

 

Не по-праздничному позолоченную, 
А по-будничному озабоченную, 
Сложа руки сидеть не умевшую, 
На виду у меня постаревшую, 
Ни морщин, ни седин не считавшую, 
Скромной прелести не утерявшую, 
Сохранившую глаз свечение, 
Мне простившую все огорчения, 
Лучших снов своих не забывшую, 
Постоянству меня научившую, — 
Вот такую, простую и гордую, 
Я люблю тебя больше, чем смолоду! 

1959

 

Куда ни посмотришь — родные, 
Открытые сердцу края. 
Я весь пред тобою, Россия, 
Судьба моя, совесть моя. 

Не ты ли меня окружила 
Простором лугов и полей, 
Не ты ли меня подружила 
С задумчивой музой моей! 

Не ты ль полновесного слова 
Открыла мне все закрома... 
Я знаю — за это сурово 
С меня ты и спросишь сама! 

Не раз к твоему придорожью 
Приду я от песенных рек, 
Чтоб даже нечаянной ложью 
Тебя не унизить вовек. 

Так спрашивай строже — отвечу 
За всё: за подруг и друзей, 
За самую краткую встречу 
С задумчивой музой моей, 

За песни, которым впервые 
Внимают родные края... 
Я весь пред тобою, Россия, 
Судьба моя, совесть моя! 

1958

 

Наше ремесло

Может быть, среди ремёсел трудных 
Нет трудней, чем наше ремесло. 
В нём всё то, что в праздниках и в буднях 
Радостью и горем сердце жгло. 

Отдели себя от них, попробуй! 
Разве запах отделим от трав, 
Разве есть рецепт на тот особый, 
Чувства очищающий состав? 

И твердим мы всем, кого взманила 
Лёгкая удача: не спеши! 
Мы перо макаем не в чернила, 
А в крутой отстой на дне души. 

Сколько нас подстерегает подлых 
Мелочей — соблазнов и обид, 
Но ведь ремесло поэта — подвиг, 
Ставший бытом, чтоб возвысить быт. 

Чтобы, если не на ветер бросил, 
Слово в каждом сердце проросло. 
Потому-то средь земных ремёсел 
Всех счастливей наше ремесло. 

1958

 

Автопортрет

Сказали б знакомые просто 
На ваши расспросы в ответ: 
«Сутулый, высокого роста, 
С лицом без особых примет. 

Совсем не похож на поэта, 
Что вводит в волшебный чертог...» 
Случайно услышав всё это, 
Не много б добавить я смог. 

Конечно, знакомые правы, 
Я в этом признаться готов. 
Как Лель из зелёной дубравы, 
Не шёл я в венке из цветов. 

Весной не играл на свирели, 
А в поле за плугом ходил, 
В дубраву, где иволги пели, 
Пегаску в ночное водил. 

В разлужьях на речке Корчёвке 
Росистые травы косил 
И навек запомнил ночёвки 
В копне, что под вечер сложил. 

Отведав шмелиного мёду, 
Где шепчет ветла в забытьи, 
Я пил родниковую воду, 
Что слаще Кастальской струи. 

Не в счастье находки случайной, 
Ключи ко всему подобрав, - 
В труде постигал я все тайны 
Родимых полей и дубрав. 

Что мне до поэтов, влекомых 
В заоблачные края!.. 
К словам моих добрых знакомых 
Лишь это добавил бы я. 

1957

 

Я не играл словами, помня 
И в стужу лютую, и в зной, 
Что у меня деревня Ломня 
Есть на Смоленщине лесной. 

Там я взрастал в хлебах и травах 
И всюду шёл с друзьями в ряд. 
Слов неправдивых, слов лукавых 
Мне там вовеки не простят. 

Кричат грачи, журчат ручьи На все лады. В снегу следы, не знаю чьи, Полны воды. Как будто кто-то шёл без вех, Без торных троп. Ступал на этот гиблый снег И не утоп. А грач, бросая тень крыла В проём окна, Твердит, что так пройти могла Одна весна. И, видя тёмный след в снегу, Я, сам не свой, С крыльца высокого бегу Вслед за весной. 

Я силков по кустам не ставил, Птичьим песням внимал, как чуду, И сказал мне мой дядя Павел, Что хозяином я не буду, Что хозяйничать без старанья — То ж, что пиво варить без хмеля, Что испортил меня Ананья, Старый сказочник и пустомеля. Ходит-бродит старик без толку Да считает тропинки в поле. Пусть бы снял со стены двустволку, Подстрелил хоть ворону, что ли. Только что мне укор тот горький! Я не знал ничего желанней, Как пройтись поутру на зорьке По полям и лугам с Ананьей. Знал он там уголки такие, Где бродил лишь журавль картавый, Потому что всю жизнь мирские Охранял он хлеба и травы. Он всему, что цвело и пело, И хозяином был, и другом. Перед ним раскрывался смело Каждый лист на стебле упругом. Каждый куст просился в соседство, Каждый колос тянулся с лаской. Стало правдой большого сердца То, что людям казалось сказкой. И везде, где сияли воды, Где курились луга туманом, На весёлом пиру природы Был он гостем самым желанным. Он ошибся, мой дядя Павел, Не увидевший правды в сказке. Дед Ананья мой взгляд направил В мир, обжитый им по-хозяйски. И когда теперь ранней ранью Я иду по родному краю, — Первым долгом его, Ананью, Добрым словом я поминаю. 

Вновь сквозь дым паровоза Чую горечь берёз, А запахло берёзой — Время сеять овёс. И стою у окна я, Чтоб поближе к весне. Тяга, что ль земляная Пробудилась во мне? Все поля и полянки Мне весной по пути, На любом полустанке Здесь готов я сойти, С трактористами вместе Ночевать, зоревать, Первым сельские вести От грачей узнавать, Ждать с туманного плёса Тёплых ливней и гроз. Распустилась берёза — Время сеять овёс. 

Милый друг! Мы мужали на стыке эпох, Сердцем чувствуя каждый излом. Нам не раз приходилось прикусывать вздох, Боль завязывать мёртвым узлом. Что теперь нам сраженья в табачном дыму И удары чернильных рапир? Мы с тобою видали такое, чему Удивился бы даже Шекспир! 

1956-1957

 

Слышишь, плачет иволга от счастья 
Где-то за рекой, в березняке. 
Вновь кому-то с кем-то там встречаться 
И бродить всю ночь рука в руке. 

По лугам топтать густые травы, 
На опушке разводить костры, 
Знать, что тропки тайные лукавы, 
Но молчать умеют до поры. 

Ждать, что всё весна переиначит 
В их судьбе у милых берегов... 
Слышишь, иволга от счастья плачет! 
Я и сам заплакать с ней готов. 

1957

 

Мы с детства не были заласканы. 
Нас провожала в путь гроза, 
Сама судьба брала за лацканы, 
Смотрела прямо нам в глаза. 

Но, взгляд встречая неулыбчивый, 
Его угрюмым не зови, 
И ты поймёшь, как мы отзывчивы 
На голос дружбы и любви. 

1956

 

Коктебель

Есть что-то от древней Эллады 
В тебе, коктебельская синь. 
Трещат, не смолкая, цикады, 
Горчайшая пахнет полынь. 

Горят черепичные крыши 
Домишек, стоящих не в ряд. 
На взгорья — всё выше и выше — 
Ползёт из долин виноград. 

А море всегда пред глазами, 
Забыть его мы не вольны, 
Торжественный слыша гекзаметр 
В размеренном плеске волны. 

И вновь его вечной красе я 
Дивлюсь на твоём берегу, 
И верю: корабль Одиссея 
Отсель я увидеть могу. 

И верю: у скал Карадага, 
В сиянье осеннего дня, 
Как моря шипучая влага, 
Столетия входят в меня. 

Все волны, собой не владея, 
Спешат, чтоб к ногам моим лечь, 
И чувствую здесь, как нигде, я 
Не возраст, а время у плеч. 

1955

 

Февраль... Теплом дразнить он рад, 
И как не верить тут, 
Когда щеглы весь день свистят, 
Весну в поля зовут. 

Ты ждал: расплачется зима, 
Сжав снежный ком в горсти, 
И вдруг такая кутерьма — 
Пошла метель мести. 

Метёт и день, метёт и два, 
И нету ей конца. 
Проложишь след едва-едва 
К соседу до крыльца. 

Сосед — охотник. Он всегда 
Всё знает наперёд. 
И коль соврёт, так не беда, — 
Уж очень складно врёт. 

У старика довольный вид, 
Погоде не под стать. 
— А что? Зима не зря спешит 
Запас свой вытрясать. 

Февраль не даст отсрочки ей, 
Он медлить не привык... 
И ты уж смотришь веселей, 
Хоть знаешь — врёт старик. 

Метель метёт, да как метёт, — 
И свету не видать! 
Но сердце верит, сердце ждёт, 
И не устанет ждать. 

А поутру, пораньше встав, 
Ты улыбнёшься вдруг: 
— А ведь старик, выходит, прав, 
Всё улеглось вокруг. 

Иль это длится сон? Но сна 
Нет ни в одном глазу. 
Так глубока и так ясна 
За окнами лазурь. 

Такой струится в душу свет, 
И так им полон ты, 
Что и в помине больше нет 
Вчерашней маяты.