Меню
Назад » »

Семен Гудзенко (1)

ПЕРЕД АТАКОЙ

Когда на смерть идут — поют,
а перед этим
 можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв —
 и умирает друг.
И значит — смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед,
За мной одним
 идет охота.
Будь проклят
 сорок первый год —
ты, вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв —
 и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже
 не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был короткий.
 А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей
 я кровь чужую.
1942
Священная война. Стихи о Великой Отечественной Войне.
Москва: Художественная литература", 1966.


МОЕ ПОКОЛЕНИЕ

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.

Расцвели и опали... Проходит четвертая осень.
Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
нам досталась на долю нелегкая участь солдат.

У погодков моих ни стихов, ни любви, ни покоя -
только сила и зависть. А когда мы вернемся с войны,
все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,
что отцами-солдатами будут гордится сыны.

Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?
Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен?
Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется,-
у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.

Кто вернется - долюбит? Нет! Сердца на это не хватит,
и не надо погибшим, чтоб живые любили за них.
Нет мужчины в семье - нет детей, нет хозяина в хате.
Разве горю такому помогут рыданья живых?

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,
Тот поймет эту правду,- она к нам в окопы и щели
приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.

Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают
эту взятую с боем суровую правду солдат.
И твои костыли, и смертельная рана сквозная,
и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат,-
это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.

...Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

А когда мы вернемся,- а мы возвратимся с победой,
все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы,-
пусть нам пива наварят и мяса нажарят к обеду,
чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.

Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям,
матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.
Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем -
все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя.
1945
60 лет советской поэзии.
Собрание стихов в четырех томах.
Москва: Художественная литература, 1977.


* * *

Я в гарнизонном клубе за Карпатами
читал об отступлении, читал
о том, как над убитыми солдатами
не ангел смерти, а комбат рыдал.

И слушали меня, как только слушают
друг друга люди взвода одного.
И я почувствовал, как между душами
сверкнула искра слова моего.

У каждого поэта есть провинция.
Она ему ошибки и грехи,
все мелкие обиды и провинности
прощает за правдивые стихи.

И у меня есть тоже неизменная,
на карту не внесенная, одна,
суровая моя и откровенная,
далекая провинция - Война...
Семен Гудзенко. Стихотворения.
Москва, "Современник", 1985.


* * *
Я был пехотой в поле чистом,
в грязи окопной и в огне.
Я стал армейским журналистом
в последний год на той войне.

Но если снова воевать...
Таков уже закон:
пускай меня пошлют опять
в стрелковый батальон.

Быть под началом у старшин
хотя бы треть пути,
потом могу я с тех вершин
в поэзию сойти.
Действующая армия, 1943-1944
Семен Гудзенко. Стихотворения.
Москва, "Современник", 1985.


МОГИЛА ПИЛОТА

Осколки голубого сплава
Валяются в сухом песке.
Здесь всё:
 и боевая слава
И струйка крови на виске...

Из боя выходила рота,
Мы шли на отдых, в тишину
И над могилою пилота
Почувствовали всю войну.

Всю.
 От окопов и до тыла,
Ревущую, как ястребок.
И отдых сделался постылым
И неуютным городок.

Мы умираем очень просто,
По нас оркестры не звенят.
Пусть так у взорванного моста
Найдут товарищи меня.
Литературное наследство. Советские писатели
на фронтах Великой Отечественной Войны.
Москва, "Наука", 1966.


* * *
На снегу белизны госпитальной
умирал военврач, умирал военврач.
Ты не плачь о нем, девушка,
 в городе дальнем,
о своем ненаглядном, о милом не плачь.

Наклонились над ним два сапера с бинтами,
и шершавые руки коснулись плеча.
Только птицы кричат в тишине за холмами.
Только двое живых над убитым молчат.

Это он их лечил в полевом медсанбате,
по ночам приходил, говорил о тебе,
о военной судьбе, о соседней палате
и опять о веселой военной судьбе.

Ты не плачь о нем,
 девушка, в городе дальнем,
о своем ненаглядном, о милом не плачь.
..Одного человека не спас военврач -
он лежит на снегу белизны
 госпитальной.
1945, Венгрия
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.


* * *

Мы не от старости умрем,-
от старых ран умрем.
Так разливай по кружкам ром,
трофейный рыжий ром!

В нем горечь, хмель и аромат
заморской стороны.
Его принес сюда солдат,
вернувшийся с войны.

Он видел столько городов!
Старинных городов!
Он рассказать о них готов.
И даже спеть готов.

Так почему же он молчит?..
Четвертый час молчит.
То пальцем по столу стучит,
то сапогом стучит.

А у него желанье есть.
Оно понятно вам?
Он хочет знать, что было здесь,
когда мы были там...
1946
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.


БАЛЛАДА О ДРУЖБЕ

Так
 в блиндаже хранят уют
коптилки керосиновой.
Так
 дыхание берегут,
когда ползут сквозь минный вой.
Так
 раненые кровь хранят,
руками сжав культяпки ног.

...Был друг хороший у меня,
и дружбу молча я берег.
И дружбы не было нежней.
Пускай мой след
 в снегах простыл,-
среди запутанных лыжней
мою
 всегда он находил.
Он возвращался по ночам...
Услышав скрип его сапог,
я знал -
 от стужи он продрог
или
 от пота он промок.
Мы нашу дружбу
 берегли,
как пехотинцы берегут
метр
 окровавленной земли,
когда его в боях берут.
Но стал
 и в нашем дележе
сна
 и консервов на двоих
вопрос:
 кому из нас двоих
остаться на войне в живых?
И он опять напомнил мне,
что ждет его в Тюмени сын.
Ну что скажу!
 Ведь на войне
я в первый раз
 побрил усы.
И, видно,
 жизнь ему вдвойне
дороже и нужней,
 чем мне.
Час
 дал на сборы капитан.
Не малый срок,
 не милый срок...
Я совестью себя пытал:
решил,
 что дружбу зря берег.
Мне дьявольски хотелось жить,-
пусть даже врозь,
 пусть не дружить.
Ну хорошо,
 пусть мне идти,
пусть он останется в живых.
Поделит
 с кем-нибудь в пути
и хлеб,
 и дружбу
 на двоих.
И я шагнул через порог...

Но было мне не суждено
погибнуть в переделке этой.
Твердя проклятие одно,
Приполз я на КП
 к рассвету.
В землянке
 рассказали мне,
что по моей лыжне ушел он.
Так это он
 всю ночь
 в огне
глушил их исступленно толом!
Так это он
 из-за бугра
бил наповал из автомата!
Так это он
 из всех наград
избрал одну -
 любовь солдата!
Он не вернулся.
 Мне в живых
считаться,
 числиться по спискам.
Но с кем я буду на двоих
делить судьбу
 с армейским риском?
Не зря мы дружбу берегли,
как пехотинцы берегут
метр
 окровавленной земли,
когда его в боях берут.
1942-1943
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.


* * *

Прожили двадцать лет.
Но за год войны
мы видели кровь
 и видели смерть -
просто,
 как видят сны.
Я все это в памяти сберегу:
и первую смерть на войне,
и первую ночь,
 когда на снегу
мы спали спина к спине.
Я сына
 верно дружить научу,-
и пусть
 не придется ему воевать,
он будет с другом
 плечо к плечу,
как мы,
 по земле шагать.
Он будет знать:
 последний сухарь
делится на двоих.
...Московская осень,
 смоленский январь.
Нет многих уже в живых.
Ветром походов,
 ветром весны
снова апрель налился.
Стали на время
 большой войны
мужественней сердца,
руки крепче,
 весомей слова.
И многое стало ясней.
...А ты
 по-прежнему не права -
я все-таки стал нежней.
Май 1942
Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.


* * *

Как без вести пропавших ждут,
меня ждала жена.
То есть надежда,
то слеза
без спросу упадет.
Давно уж кончилась война,
и не моя вина,
что я в разлуке целый год,
что столько горестных забот.
. . . . . . . . . . . . . . .
Жестка больничная кровать,
жестка и холодна.
А от нее рукой подать
до светлого окна,
там за полночь не спит жена,
там стук машинки, скрип пера.
Кончай работу, спать пора,
мой друг, моя помощница,
родная полуночница.
Из-за стола неслышно встала,
сняла халат, легла в постель.
А от нее за три квартала,
а не за тридевять земель,
я, как в окопе заметенном,
своей тревоги начеку,
привыкший к неутешным стонам,
к мерцающему ночнику,
лежу, прислушиваясь к вьюге,
глаза усталые смежив,
тяжелые раскинув руки,
еще не веря в то, что жив.
Но мне домой уйти нельзя,
трудна, длинна моя дорога,
меня бы увезли друзья,
их у меня на свете много,
но не под силу всем друзьям
меня отсюда взять до срока.
Жду. Выкарабкиваюсь сам,
от счастья, как от звезд, далеко.
Но приближается оно,
когда ко мне жена приходит,
в больничный садик дочь приводит,
стучит в больничное окно.
Ее несчастье не сломило,
суровей сделало чуть-чуть.
Какая в ней таилась сила!
Мне легче с ней и этот путь.
Пусть кажешься со стороны ты
скупой на ласки, слезы, смех,-
любовь от глаз чужих укрыта,
и нежность тоже не для всех.
Но ты меня такою верой
в печальный одарила час,
что стал я мерить новой мерой
любовь и каждого из нас.
Ты облегчила мои муки,
всё вынести мне помогла.
Приблизила конец разлуки,
испепеляющей дотла.
Благословляю чистый, чудный,
душа, твой отблеск заревой,
мы чище стали в жизни трудной,
сильнее - в жизни горевой.
И все, что прожито с тобою,
все, что пришлось нам пережить,
не так-то просто гробовою
доской, родная, задушить.
Март-апрель 1952
Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.

Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar