Сергей Митрофанович Городецкий (2)

ВЕСНА

 (Городская)

Вся измучилась, устала,
Мужа мертвого прибрала,
Стала у окна.
Высоко окно подвала,
Грязью стекла закидала
Ранняя весна.

Подышать весной немножко,
Поглядеть на свет в окошко:
Ноги и дома.
И, по лужам разливаясь,
Задыхается, срываясь,
Алая кайма.

Ноют руки молодые,
Виснут слезы горевые,
Темнота от мук.
Торжествует, нагло четок,
Конок стук и стук пролеток,
Деревянный стук.

Серебряный век. Петербургская поэзия 
конца XIX-начала XX в. 
Ленинград: Лениздат, 1991.


ВЕСНА

 (Деревенская)

Выступала по рыжим проталинам,
Растопляла снеги голубы,
Подошла к обнищалым завалинам,
Постучала в окошко избы:

"Выйди, девка, веселая, красная!
Затяни золотую косу,
Завопи: "Ой, весна, ой, прекрасная,
Наведи на лицо мне красу!""

И выходит немытая, тощая:
"Ох, Белянка, Белянка, прощай!
Осерчала ты, мать Пирогощая,
Богородица-мать, не серчай!

Лупоглазую телку последнюю -
Помогай нам Никола!- продам.
За лесок, на деревню соседнюю
Поведу по весенним следам!"

Серебряный век. Петербургская поэзия 
конца XIX-начала XX в. 
Ленинград: Лениздат, 1991.


ГОСТЬ

Ах ты, Ванечка-солдатик,
Размалиновый ты мой!
Вспоминается мне братик
Перед бунтом и тюрьмой.

Вот такой же был курносый
Сероглазый миловид,
Только глаз один раскосый
Да кругом лица обрит.

Вместе знамя подшивали,
Буквы клеили на нем.
Знали: сбудем все печали,
Только площадь перейдем.

Белошвейня мне постыла,
Переплетная - ему.
Сердце волею заныло,
Ну-ка, душу подыму!

Только почту миновали
И к собору подошли,
Серой тучей наскакали,
Словно встали из земли.

Жгли, давили, не жалели,
Вот такие же, как ты...
Прочь, солдат, с моей постели!
Память горше бедноты!

Вот такие же хлестали
Беззащитную гурьбу.
Что глаза мои видали,
Не забуду и в гробу.

Уходи, солдат проклятый!
Вон он, братик, за тобой
Смотрит, чахлый, бледноватый,
Из постели гробовой.

Серебряный век. Петербургская поэзия 
конца XIX-начала XX в. 
Ленинград: Лениздат, 1991.


ПОЯСОК

Ай, мой синий, васильковый да шелковый поясок!
А на этом поясочке крепко стянут узелок.

Крепко стянут да затянут милой ласковой моей -
Крепче поручней железных, крепче тягостных цепей.

Я гулял тогда на воле и ее любил, как свет.
Рано утром на прощанье завязала мне привет.

Полон силы неуемной, уезжал от милой я.
"Помни, солнце, мой любимый, я всегда, везде твоя!"

Ехал вольный, не доехал - угодил как раз в тюрьму,
Брошен в склеп зеленоватый, в ледяную полутьму.

Из углов смеются стены: "Посиди-ка тут один!"
Но, стряхнувши грусть усмешкой, им в ответ
 приволья сын:

"Был один бы, кабы не был да со мною поясок,
А на этом поясочке да вот этот узелок.

Был один бы, каб не чуял, что любимая вот тут,
В самом сердце, где живые голоса гудят, поют.

Был один бы, каб не ведал, что тюрьма людей полна,
Что и в каменной неволе воля вольная вольна!"

Ах, мой синий, васильковый да шелковый поясок!
А на этом поясочке стянут милой узелок.

Серебряный век. Петербургская поэзия 
конца XIX-начала XX в. 
Ленинград: Лениздат, 1991.


ЧЕРЕДА

Вот и пятый день подходит,
И пройдет, уйдет, как все.
Видно, поровну отводит
Время горю и красе.

Красоты я знал немало
И все больше ждал да ждал.
Горя будто не бывало -
Только слух о нем слыхал.

Вот и выпало на долю
Выпить горькое вино,
Посмотреть на синю волю
Сквозь железное окно.

И смотрю: она всё та же.
Да уж я-то не такой!
Но меня ли силе вражьей
Надо сжать своей рукой?

Пусть одни уста остынут,
Эти очи отцветут,
А вот те повязки скинут,
А вот эти оживут.

Камень сверху оторвался -
Убыль верху, прибыль там,
Где раскат его раздался
По долинам и горам.

Сизый облак наклонился,
Сила вылилась дождем -
Свод пустынный прояснился,
А хлеба поют: взойдем!

Так и всё на этом свете,
И на всяком свете так:
Иссякают силы эти -
Восхожденью новых - знак.

Мы же, маленькие звенья,
Сохраняем череду:
"Ты прошел, сосед?" - "Прощенье!"
"Ты идешь, сосед?" - "Иду!"

Серебряный век. Петербургская поэзия 
конца XIX-начала XX в. 
Ленинград: Лениздат, 1991.


СТАВЯТ ЯРИЛУ

Оточили кремневый топор,
Собрались на зеленый ковер,
Собрались под зеленый шатер,
Там белеется ствол обнаженный,
Там белеется липовый ствол.
Липа, нежное дерево, липа -
Липовый ствол
Обнаженный.

Впереди, седовласый, космат,
Подвигается старый ведун.
Пережил он две тысячи лун,
Хоронил он топор.
От далеких озер
Он пришел.
Ему первый удар
В белый ствол.

Вот две жрицы десятой весны
Старику отданы.
В их глазах
Только страх,
И, как ствол, их белеют тела.
Так бела
Только - нежное дерево - липа.

Взял одну и повел,
Опрокинул на ствол,
Привязал.
Просвистал топором -
Залился голосок
И упал.
Так ударился первый удар.

Подымали другие за ним
Тот кровавый топор,
Тот кремневый топор.
В тело раз,
В липу два
Опускали

И кровавился ствол,
Принимая лицо.
Вот черта - это нос,
Вот дыра - это глаз.
В тело раз,
В липу два.
Покраснела трава,
Заалелся откос,
И у ног
В красных пятнах лежит
Новый бог.

С.Бавин, И.Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века. 
Русская государственная библиотека. 
Москва: Книжная палата 1993.


* * *

Беспредельна даль поляны.
Реет, веет стог румяный,
Дионисом осиянный.

И взывает древле-дико
Ярость солнечного лика,
Ярость пламенного крика:

В хороводы, в хороводы,
О, соборуйтесь, народы,
Звезды, звери, горы, воды!

Вздымем голос хороводный
И осеем свод бесплодный
Цветом радости народной.

Древний хаос потревожим,
Космос скованный низложим,-
Мы ведь можем, можем, можем!

Только пламенней желанья,
Только ярче ликованья,-
Расколдуем мирозданье!

И предвечности далекой
Завопит огонь безокой
Над толпою тайноокой,

И заплещет хаос пенный,
Возвращенный и бессменный,
Вырываясь из вселенной.

С.Бавин, И.Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века. 
Русская государственная библиотека. 
Москва: Книжная палата 1993.


ВЕСНА

Застрекотала птица в голых ветках.
И люди в темных, тесных клетках
На солнце, к окнам, как ростки,
От вешней тянутся тоски.

И ты, росток, стремительный и дикий,
Ты, сердце, пламенные клики
Услышав в небе над собой,
Сорвавшись, мчишься в светлый бой.

С.Бавин, И.Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века. 
Русская государственная библиотека. 
Москва: Книжная палата 1993.


НИЩАЯ

Нищая Тульской губернии
Встретилась мне на пути.
Инея белые тернии
Тщились венок ей сплести.

День был морозный и ветреный,
Плакал ребенок навзрыд,
В этой метелице мертвенной
Старою свиткой укрыт.

Молвил я: "Бедная, бедная!
Что ж, приими мой пятак!"
Даль расступилась бесследная,
Канула нищая в мрак.

Гнется дорога горбатая.
В мире подветренном дрожь.
Что же ты, Тула богатая,
Зря самовары куешь?

Что же ты, Русь нерадивая,
Вьюгам бросаешь детей?
Ласка твоя прозорливая
Сгинула где без вестей?

Или сама ты заброшена
В тьму, маету, нищету?
Горе незвано, непрошено,
Треплет твою красоту?

Ну-ка, вздохни по-старинному,
Злую помеху свали,
Чтобы опять по-былинному
Силы твои расцвели!

С.Бавин, И.Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века. 
Русская государственная библиотека. 
Москва: Книжная палата 1993.


* * *

Должно быть, жизнь переломилась,
И полпути уж пройдено,
Все то, что было, с тем, что снилось,
Соединилося в одно.

Но словно отблеск предрассветный
На вешних маковках ракит,
Какой-то свет, едва заметный,
На жизни будущей лежит.

С.Бавин, И.Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века. 
Русская государственная библиотека. 
Москва: Книжная палата 1993.


ТРЕВОГА

Напрасно ищешь тишины:
В живой природе нет покоя.
Цветенье трав и смерть героя,
Восторг грозы и вой луны,

Туч электронных табуны,
Из улья вешний вылет роя,
Вулкана взрыв и всплеск прибоя
В тебе таинственно равны.

Нирваны нет. Везде тревога!
Ревет у твоего порога
Полночных хаосов прилив.

Не бойся никакой Голгофы.
Весь мир плененной бурей жив,
Как твоего сонета строфы.

С.Бавин, И.Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века. 
Русская государственная библиотека. 
Москва: Книжная палата 1993.