Шекспир. Генрих IV (Часть вторая) (38)

хвастовство, коварство - все это как нельзя точнее характеризует феодальных
мятежников. Но есть среди них один, выделяющийся своими качествами, хотя и
близкий им по многим чертам, - это Хотспер.
 Он - само воплощение феодальной воинственности. Честь - его кумир. Но
понимает он ее как типичный феодал. Она в том для него, чтобы утверждать
свое превосходство силой. Хотспер - своеобразный поэт кулачного права, в
этом отношении бесстрашный и по-своему безупречный. У пего нет холодной
расчетливости его отца, Нортемберленда, нет ни придворного интриганства, ни
варварского коварства. Он прям, горяч и откровенен. Хотя и он сражается за
весьма реальные интересы и феодальные права, в известном смысле его можно
назвать самым бескорыстным и убежденным борцом за принципы феодального
рыцарства. Он последний представитель рыцарственного героизма среди других
феодалов, которые уже борются не только мечом, но и оружием политической
хитрости. Их политиканству он противопоставляет рыцарскую мужественность,
бесстрашие, готовность сражаться в самых неблагоприятных условиях. И есть
нечто обаятельное в его горячем безрассудстве, когда, покинутый своими
союзниками, он вступает в неравный бой, в котором и гибнет смертью героя. И
тогда его победитель, принц Генрих, тот самый, который справедливо
пародировал феодальную воинственность Хотспера (часть первая, II, 2), столь
же искренне восхищается чистой мужественностью, бессмысленно растраченной
воинственным Перси (V, 4)
 Итак, два лагеря противостоят друг другу на авансцене истории: лагерь
короля и лагерь мятежных баронов. Как богато и многообразно показан конфликт
между ними через раскрытие живых образов людей, составляющих обе партии!
Общий антагонизм между ними дополняется бесчисленными мелкими антагонизмами
внутри каждого лагеря. Мы уже очертили разнообразие облика и нравственного
склада мятежников. В королевском лагере главный антагонизм - между Генрихом
IV и его сыном, принцем Генрихом. В том, что принц чуждается двора, якшается
со всяким сбродом, Генрих IV видит не только своего рода кару свыше за
свершенное им злодеяние, но и постоянный живой упрек себе. В отчуждении сына
ему чудится осуждение принцем своего отца. Так воспринимает свои отношения с
сыном король.
 Для принца во всем этом иной смысл. Он живет в атмосфере, где интересы
власти непрестанно душат человечность. Власть требует от своих носителей
непреклонности, жестокости. Давая человеку в руки огромное могущество, она в
то же время лишает его элементарных человеческих удовольствий - веселья,
дружбы, возможности по желанию распоряжаться собой. Принц видит, что его
отец, в сущности, не принадлежит себе. А молодому Генриху хочется быть самим
собой, не втискивать свое тело и душу в корсет придворных условностей и
обязанностей, связанных с королевским званием. По контрасту он выбирает себе
общество людей, совершенно отвергнувших какие бы то ни было нравственные
принципы и обязательства в жизни. С ними ему по крайней мере легко и весело,
здесь, в таверне, он чувствует себя непринужденно, имея возможность в любой
миг сказать и грубую правду в лицо своим собутыльникам.
 Если он бежал от двора и нашел прибежище в таверне, то это еще не
значит, что он признал своим этот низменный мир. С самого начала мы слышим
речь принца (1, 2), ясно свидетельствующую о том, что душой он не
принадлежит и этому миру. Принц ищет такой принцип нравственности, который
позволил бы сочетать полную духовную и практическую свободу с требованиями
человечности. Он жаждет естественности. Поэтому начинает он с того, что
опускается в среду, где царят простые, первобытные, физические инстинкты.
Это лучше, чем подчинение искусственному ритуалу власти, стесняющему
человечность, и лучше подчинения ложному принципу чести, заставляющему
Хотспера утверждать свое достоинство бесконечными убийствами. Но ошибаются
Фальстаф и его другие собутыльники, думая, будто принц безраздельно с ними.
На самом деле они для него - только проявления природы в ее низшем естестве,
и ему доставляет удовольствие потешаться над ними, особенно над Фальстафом,
которого он одновременно любит и презирает. Любит за жизнерадостность и
непосредственность, за веселый нрав и шутливость, презирает за то, что,
свободный от морали, Фальстаф - раб своей плоти.
 Яснее всего нравственная проблема, над решением которой бьется принц,
раскрывается в троекратно повторенном мотиве отношения к чести. Для Хотспера
честь - фетиш, принцип, которому он слепо подчиняет всю свою
жизнедеятельность (монолог Хотспера о чести, I, 3). Для Фальстафа понятие
чести - пустой звук (V, 1). Ригористическое следование принципу чести
приобретает у Хотспера несколько аскетический оттенок. У Фальстафа,
наоборот, отрицание чести доходит, до потворства самым низменным животным
инстинктам.
 Принц Генрих хочет сохранить верность "природе", но в нем живет и
сознание своего личного и общественного долга: личного - перед отцом и
общественного - перед государством. Когда наступает критический момент -
отцу грозит потерять корону, может быть, даже жизнь, а государству угрожает
анархия, - принц бросает забавы, проникается сознанием своего долга и
борется за честь семьи, государства, но - и это Шекспиром подчеркнуто - не
за личную честь. Одержав победу над самым страшным и сильным противником,
Хотспером, он даже не протестует, когда Фальстаф пытается приписать эту
заслугу себе. Принцу Генриху не важно, узнают ли другие о его подвиге, для
него существеннее сознание выполненного долга.
 Но все это - поиски принцем своего морального кодекса как частного
лица. В первой части хроники мы видим его на той стадии личного развития,
когда он решает вопрос о своих жизненных нормах как индивид, один из многих
в обществе и государстве. Принц Генрих отстаивает свое право жить так, как
он хочет. В этом отношении он типичный человек начинающего утверждаться
буржуазного миропорядка. Здесь принц выступает как носитель партикуляризма,
сочетающего свободный выбор образа жизни с признанием элементарных
обязанностей по отношению к государству, в котором он живет и которое должно
обеспечить ему право на эту свободу.
 Во второй части хроники положение принца становится иным. Здесь
всячески подчеркивается близкая перспектива возведения его в королевский
сан. Принц Генрих и сам все более осознает, что он не простое частное лицо,
а наследник престола. В нем живет внутреннее сопротивление этому. Нагляднее
всего это проявляется в оскорблении верховного судьи.
 Если в первой части узловой нравственной проблемой была честь, то во
второй - закон. Отношение индивида к закону раскрывается через образ
Фальстафа прежде всего. Фальстаф презирает закон. Он любыми средствами будет
пытаться обойти его, как он это делает, когда его привлекают к
ответственности за неуплату долгов. Но, с другой стороны, Фальстаф не прочь
и воспользоваться законом, если откроется такая возможность. Одним словом,
он смотрит на закон с точки зрения личной выгоды. Он возлагает большие
надежды на то, что сможет хорошо погреть руки, когда его приятель принц
Генрих станет королем. Известие о возведении принца на престол разжигает
самые безудержные мечты толстого рыцаря, когда, держа в руках бразды закона,
он сможет творить любые беззакония. На предупреждения принца по этому поводу
Фальстаф не обращает внимания, а между тем Генрих с самого начали очень
иронически отвечал на рассуждения Фальстафа о том, что они смогут сделать,
когда Гарри станет королем.
 Впрочем, и сам принц до поры до времени относится к закону и его
представителям враждебно. Однако, в отличие от Фальстафа, принц никогда не
смотрел на законность с точки зрения своей выгоды. Он соотносил ее только со
своим стремлением к личной свободе. Именно утверждая свою независимость, он
и дал затрещину верховному судье, за что тот посадил его в тюрьму.
 И вот умирает Генрих IV. Глядя на его корону, принц размышляет о
"золотом бремени", каким она является для ее обладателя. Но он готов принять
его на себя, и теперь принц Генрих отлично сознает, что, став королем, он
должен отречься от прежней свободы. Отныне у него будут только обязанности.
Напрасно опасается умирающий Генрих VI, будто воцарение его сына приведет к
разгулу беззакония. Принц будет еще вернее следовать закону, чем его отец.
 Два эпизода завершают формирование личности Генриха V. Первый - встреча
с верховным судьей. Теперь он может отплатить ему за то, что тот посадил его
в тюрьму. Но принц признает правоту судьи. Тот действовал по закону, и его
не остановило даже то, что нарушителем закона был сам наследный принц. То
обстоятельство, что законность в государстве он ставит выше личностей,
распространяя ее даже на особу короля и его наследника, делает верховного
судью идеальным представителем законности. Новый король с уважением
склоняется перед ним, прощая ему личную обиду.
 Второе испытание принца, ставшего королем, - встреча с Фальстафом.
Толстый рыцарь спешит на коронацию, как если бы короновали его самого. Во
всяком случае, он убежден, что теперь начнется его царство. А Генрих V
делает вид, что даже не узнал его. Для него теперь Фальстаф - это дурной сон
его молодости. Старика он призывает остепениться и поручает надзор за ним
верховному судье. Закон победил беззаконие, но, хотя нравственный принцип
торжествует, мы ощущаем некое неразрешимое противоречие в чувствах. Конечно,
с точки зрения высокой нравственности поведение новоиспеченного короля
правильно. Но вместе с тем мы видим, что милый, обаятельный в своей
безыскусственности принц преобразился, очерствел. Он утрачивает что-то от
своей человечности. И, хотя Шекспир с логической последовательностью
обрисовал нам путь принца Генриха, хотя с точки зрения морали такой конец
является обоснованным, на самом деле проблема, поднятая самим Шекспиром, не
получила и не могла получить действительного решения.
 Со свойственной ему способностью резко обнажать противоречия
действительности Шекспир остро поставил проблему "естественной" человечности
и ее отношения к существующий государственности. Примирить их было нельзя,
ибо природа того государства, которое Шекспиру хотелось увидеть как идеал,
была такова, что она неизбежно вступала в противоречие с человечностью. В
пределах личной жизни Шекспиру еще видится возможность некоего среднего
пути, компромисса. В государстве этот компромисс оказывается невозможным. В
"Генрихе V" Шекспир вернется к этой теме и даст ей то же самое решение. И
неизбежность этого была не только в природе тогдашнего государства, но и в
социальной природе человеческой личности, как она формировалась вместе с
ростом буржуазных общественных отношений. Всякого рода индивидуализм - все
равно, будь то хищнический, эгоистический, принципиальный или бездумный,
жестокий или идеальный - оказывался в неразрешимом противоречии с принципом
идеальной государственности, иллюзию которой питали гуманисты.
 Рассматривая обе хроники "Генрих IV" под этим углом зрения, мы можем
сказать, что Шекспир нарисовал не только картину конфликтов феодального
общества. В том своеобразном сочетании прошлого с современным, которое
присуще всей драматургии Шекспира, феодальное своеволие баронов ничем, в
сущности, не отличается от буржуазного индивидуализма. В этом смысле "Генрих
IV" не только историческая драма, но и произведение глубоко современное для
людей шекспировской эпохи. В конечном счете здесь та же проблематика, что и
в великих трагедиях Шекспира, отразивших коренные противоречия эпохи
Возрождения.
 В "Генрихе IV" Шекспир, однако, еще старается удержаться на позициях
гуманистического оптимизма. Вот почему для него все конфликты, изображенные
в пьесе, являются все же отходящей в прошлое историей. Процесс ее развития,
как думается Шекспиру, дает основания для веры в торжество лучших начал. Но,
как мы показали, сам реализм Шекспира подтачивает этот оптимистический
вывод, формально утвержденный в финале пьесы, но художественно опровергаемый
обеднением личности того, кто искал этот идеал, - принца Генриха.
 Широкое полотно исторической жизни, созданное Шекспиром, не
представляет собой, таким образом, просто хроники событий и яркой обрисовки
индивидуальных судеб. Все проникнуто у Шекспира глубокой идейностью. Нити ее
тянутся, сплетаясь и перекрещиваясь, через все многообразное действие пьесы,
и мы здесь наметили лишь основные мотивы, далеко не исчерпав всего богатства
проблематики обширной шекспировской драмы.
 Однако, как ни увлекательно следить за мыслью художника, его идейными
поисками, отраженными в конфигурации персонажей, в их характеристиках, сила
этой драмы прежде всего и больше всего в ее мощном реализме, в богатстве
жизни и движения, в динамике конфликтов, резких контрастах, бурных
столкновениях людей и классов.
 Шекспир соединил в одном потоке и трагедию гибнущего феодального
рыцарства, и драму неправедной власти, и духовные искания героя (им мы