Древнегреческая, специально аттическая, комедия любила черпать свои
сюжеты из сокровищницы родных сказок; при этом иногда сказочные мотивы более
или менее искусно вплетались в фабулу пьесы или в разговоры действующих лиц,
иногда вся фабула строилась на сказочных мотивах, с доброй примесью
комических сюжетов и политических намеков, иногда наконец комическая фабула
представлялась как бы аллегорическим толкованием известного сказочного
мотива. Чудесные элементы при этом оставались нетронутыми: они вполне
уживались с фантастическим характером древней комедии. Так было в эпоху
Аристофана. Но вот на смену так называемой древней аттической комедии
явилась средняя, за ней - в III веке до н.э. - новая комедия Менандра и
Филемона. К этому времени реализм стал требованием искусства; чудесный
элемент, допускаемый в простонародных фарсах, изгонялся из комедии высокого
стиля, которая должна была быть зеркалом жизни и нравов. При таком воззрении
и отношение к сказке должно было измениться: фабулу она могла по-прежнему из
нее заимствовать, но все сверхъестественное должно было быть удалено и
заменено вполне реальными мотивами. Мы не можем, впрочем, утверждать, что
сказка осталась для комедии непосредственной руководительницей. Стремление к
реализму было повсеместным; возможно, поэтому, что его испытала на себе и
сказка в своей первоначальной повествовательной форме, что из нее развилась
сначала реалистическая сказка - то есть новелла, и что новелла в свою
очередь стала вдохновительницей комедии. Но, допуская в теории это
посредствующее звено между сказкой и новой аттической комедией, мы на
практике уже ради краткости можем его оставить в стороне.
Теперь представим себе метаморфозы, которым должна была подвергнуться
рассказанная выше сказка для того, чтобы стать сюжетом новой аттической
комедии. Все чудесное должно было быть удалено; стало быть, ворожея с
золотой рыбкой, кипарисы-деревья, жизнь обоих братьев, змей-пожиратель дев,
ведьма, превращающая людей в камни; в угоду тому же реализму следовало и
царя с царевной превратить в обыкновенных смертных. Эти изменения должны
были иметь последствием другие. Как объяснить, в самом деле, что ушедший
брат не извещает родных о своем житье-бытье? По сказке он был превращен в
камень; раз этот мотив отпал, нужно было заменить его другим. Он был похищен
в нежном возрасте, отвечает комедия, и возмужав уже не помнил своей семьи.
Но почему отец не отправился его разыскивать? Он вскоре умер с горя, так что
только брат, достигши зрелого возраста, мог исполнить отцовское намерение.
Остальное совпадает: обыскав полсвета, брат-странник пришел в тот же город,
где жил его похищенный брат и был принят его тестем и женой за него самого.
Затем, конечно, комедия должна была от себя развить этот мотив путаницы и
приобщить к нему свой репертуар действующих лиц: гетеру, раба, врача,
повара, паразита.
В результате получилась следующая уже чисто комическая фабула:
Жил некогда в Сиракузах купец, по имени Мосх; было у него два
сына-близнеца, "столь похожих друг на друга, что ни кормилица, ни даже
родная мать не могла их различить"; один был назван Менехмом, другой -
Сосиклом. Когда мальчикам пошел восьмой год, отец по торговым делам поехал в
Тарент, взяв с собой Менехма; в Таренте как раз происходили игры, мальчик в
толпе от отца отстал, попал в руки одному купцу из Эпидамна, который и увез
его с собою в свой родной город - крупный торговый порт в Албании. Отец
Менехма вскоре затем с горя умер; дед, на попечении которого остался Сосикл,
переменил ему имя и стал его называть также Менехмом - такую необходимую для
"Комедии ошибок" перемену аттическая комедия мотивирует тем, что самого деда
тоже звали Менехмом; это очень убедительно, так как в Греции имя часто
переходило от деда к внуку, причем вполне понятно, что старик хотел
сохранить свое за единственным оставшимся у него внуком. Тем временем
настоящий Менехм был усыновлен своим похитителем, богатым и бездетным
стариком, который позднее женил его на эпидамнийской гражданке с крупным
приданным и затем умер, оставив его наследником очень значительного
состояния - вот во что обратился царский брак старинной сказки.
Сосикл, однако, сохранил память о своем похищенном брате и, лишь только
достиг зрелых лет, пошел его отыскивать. Шесть лет пространствовал он
безуспешно, наконец, на седьмом году, судьба завела его в Эпидамн. Здесь
настоящий Менехм с женой вели жизнь вполне достойную комической супружеской
четы: жена, чувствуя себя в привилегированном положении "жены с приданным",
вечно ссорилась с мужем и шпионила, а муж, спасаясь от сварливой жены, завел
себе развлечение в виде красивой гетеры с игривым именем Erotion
("Любушка"), В самый день приезда Сосикла у супругов вышла крупная ссора;
Менехм с несколько утрированной даже для комедии неучтивостью, стянул у жены
дорогую накидку ("мотив накидки"), сам в нее одевшись, и отнес ее своей
подруге, у которой и заказал для себя обед. Эта идиллия пришлась очень не по
душе его паразиту, "Столовой Щетке" (так его звали за его замечательный
талант очищать стол от всяких яств), который сам рассчитывал отобедать у не-
го; но Менехм его утешил, заказав и для него прибор у Эротии, а затем, в
ожидании веселой трапезы, оба отправились по делам на форум. Расчетливая
Эротия посылает своего повара за припасами, на троих "не более и не менее";
повар отправляется, возвращается - и тут ему попадается навстречу Сосикл со
своим верным рабом Мессенионом. Здесь начинается "Комедия ошибок",
сводящаяся в сущности к двум мотивам: 1) мотиву смешения (Сосикла принимают
за Менехма и наоборот) и 2) мотиву недоразумения (Менехма принимают за
Менехма, до приписываю ему деяния Сосикла, и наоборот). В частности действие
развивается следующим образом.
Повар принимает Сосикла за Менехма (1-е смешение); его отговорки он
объявляет шутками ("он нрава веселого, когда жены с ним нет") и приглашает
его войти. Менехм удивлен, не столько самому приглашению - он знает, что в
Эпидамне много пройдох - сколько тому, что повар знает его имя; но Мессенион
ему все объясняет - гетеры имеют своих агентов у пристаней, которые и
высматривают дм них приезжих поприличнее. Там уместнее осторожность, и
Сосикл это в теории сознает; но все же когда сама Эротия к нему выходит и,
тоже принимая его за Менехма (2-е смешение), приглашает его к себе, он не в
силах сопротивляться и, чуя веселое приключение, отправляется к ней, передав
на всякий случай свои деньги ("мотив кошелька") и прочее Мессенионну - вот
что осталось от трагической ночи, проведенной героем сказки с невесткой. -
Тем временем Менехм со Щеткой толкутся на площади... Щетка, потеряв в
сутолоке своего покровителя, бежит к Эротии, чтобы хоть к обеду не опоздать;
как раз в эту минуту Сосикл, сытый и пьяный и с венком на голове, выходит из
дома прелестницы. Щетка не сомневается в том, что видит перед собой Менехма
(3-е смешение), тем более, что и та женская накидка у него в руке (Эротия
передала ее Сосиклу с просьбой отнести ее переделать, и Сосикл, с комической
бесцеремонностью насчет чужого добра, с удовольствием воспользовался
добычей). На упреки Щетки мнимый Менехм отвечает глумлениями, и тот, в
бешенстве, чтобы отомстить вероломному покровителю, идет рассказать обо всем
его жене. К Сосиклу же выбегает служанка Эротии и передает ему золотое
запястье ее госпожи ("мотив запястья") тоже с просьбой отдать его в починку
(4-е смешение); Сосикл и на этот раз не отказывается от добычи и уходит,
бросив свой венок в сторону.
Тем временем жена Менехма, узнав от Щетки о проделке своего супруга,
вместе с ним его поджидает. Наконец, Менехм приходит, все еще бранясь по
поводу докучливого дела, задержавшего его на площади. Вдруг его встречают
градом неожиданных упреков, жена - за похищенную накидку, паразит - за
съеденный будто бы без него обед (1-е недоразумение). Первой он отвечает
увертками, второму - с искренностью оскорбленной невинности, но результат
тот, что гневливая супруга отказывается впустить его в дом, пока он не
принесет ей обратно наряда. Паразит ждет себе благодарности; но хозяйка
отпускает его с ироническим обещанием отплатить ему взаимностью, когда у
него что-нибудь будет похищено, и он уходит окончательно, посылая к черту
как мужа, так и жену. Менехм храбрится: не впустили его в дом - точно у него
нет другого гнездышка помилей! Он идет к Эротии; но ее в начале любезный тон
внезапно меняется, как только Менехм ей излагает свою просьбу. Ведь она ему
уже вручила накидку, да заодно и запястье для починки (2-е недоразумение)!
"Что ж, хочешь отнимать подарки - изволь; только впредь ко мне уже не
приходи". Менехм жалобно смотрит на вторую захлопнутую дверь: теперь он
отовсюду прогнан. Он уходит посоветоваться с друзьями о постигшем его
несчастии.
Но и Сосиклу не во всем повезло: он не может найти Мессениона с
деньгами и машинально, с накидкою в руке, возвращается на прежнее место.
Жена Менехма выглядывает из-за двери дома: слава богам, наряд цел; все же
она считает полезным встретить своего мнимого супруга (5-е смешение) строгим
внушением; тот ей гневно отвечает; при вспыльчивости обоих дело принимает
такой неприятный оборот, что неузнанная невестка посылает за отцом. Является
старик; он настолько знает свою милую дочку, что заранее готов признать
виновной ее, но рассказ о наряде его переубеждает и он обращается к мнимому
зятю (6-е смешение) с отеческими упреками. Сосикл божится, что не знает ни
его, ни его дочери; его слова и расстроенный вид наводят обоих на мысль, что
он сошел с ума. Сосикл ухватывается за эту идею и, чтобы избавиться от
обоих, притворяется действительно сумасшедшим; ему удается их распугать,
невестка уходит к себе домой, старик за врачом и Сосикл спасается, пока цел.
Менехму, между тем, друзья ничего путного посоветовать не могли, и он в
раздумьи возвращается, браня про себя и неверного паразита и неверную
подругу; у порога дома его встречают тесть и врач. Ему напоминают о
разыгранной им будто бы сцене бешенства (3-е недоразумение); его гневные
ответы принимаются за подтверждение болезни, и старик велит четырем крепким
рабам его схватить. В эту минуту подоспевает Мессенион, ищущий своего
господина: услышав крики Менехма, он бежит к нему на помощь (7-е смешение),
освобождает его и, пользуясь благодарным настроением спасенного, выпрашивает
себе в награду отпущение на волю; Менехм, которому ничего не стоит отпустить
на волю чужого раба, охотно исполняет его желание. Обрадованный Мессенион
уверяет его в своей дальнейшей преданности и уходит принести ему его деньги:
"Непременно принеси" торопит его Менехм, отличающийся, как видно отсюда,
такими же легкими взглядами на чужое добро, как и его брат. Затем он
вторично стучится к Эротии, чтобы переубедить капризную красавицу; Мессенион
же к своему удивлению встречает своего настоящего господина Сосикла, который
его все время искал. Разумеется, Сосикл и знать не хочет о том, что он
отпустил своего раба на волю (4-е недоразумение); к счастью, пока у них идет
перебранка, из дома Эротии слышится такая же перебранка и на пороге
появляется после новой неудачи Менехм. Тут впервые оба брата видят друг
друга; еще одна последняя ошибка Мессениона (8-е смешение) - и истина, при
его деятельном участии, восстанавливается; Мессениону окончательно даруется
свобода; Менехм решает вернуться с братом в Сиракузы, продав все свое
имущество в Эпидамне; продажа поручается Мессениону, комическим аукционным
объявлением которого - в опись имущества Менехма попадает и его жена, "буде
ей покупатель" - кончается драма.