Автор этой драмы нам неизвестен; во всяком случае он принадлежал к тем,
которые сосредоточивали свое внимание на интересе фабулы, а не на
тщательности и правильности характеристик. Действительно, насколько хороша и
забавна фабула, настолько заурядны изображенные характеры. Поэт нигде не
поднимается выше типов: перед нами тип сварливой и скучной "супруги с
приданым", тип изящной гетеры, с любовью на устах, с расчетом в душе; тип
паразита, руководимого исключительно интересами своего желудка; тип
снисходительного старика, вечно жалующегося на свою старческую немощь; тип
верного раба; тип шарлатана-врача; был, вероятно, и тип хвастливого повара,
но он в сохранившейся переделке сильно выцвел. Сами Менехмы - самые
заурядные людишки, столь же похожие друг на друга душою, сколько и телом:
оба охотники до утех продажной любви; оба не прочь поживиться чужим добром;
просто не верится, чтобы такая личность, как Сосикл, могла пространствовать
шесть лет в поисках за пропавшим братом, и нигде так живо, как здесь, не
чувствуется противоречие между романтической сказкой и сатирической
комедией.
Но именно вследствие этого качественного преобладания фабулы над
характеристикой комедия должна была понравиться римлянам в ту раннюю эпоху
их литературы, когда они впервые стали знакомиться с греческими образцами.
Неудивительно, поэтому, что она была переведена и переделана первым
замечательным комическим поэтом Рима, Плавтом, жизнь которого обнимает
вторую половину 3-го и начало 2-го в. до Р. X. Насколько мы можем судить,
Плавт довольно тщательно воспроизвел греческий подлинник, позволив себе
местами сгустить, местами разбавить краски, а также ввести и некоторые чисто
римские элементы, взамен греческих, которые остались бы непонятны его
слушателям. Отплатили ли ему эти слушатели благодарностью за его старания -
мы не знаем, но для всех дальнейших поколений "Менехмы" Плавта остались
окончательной и единственной обработкой греческой комической фабулы,
происшедшей путем реалистической метаморфозы из древней народной сказки.
Говоря о переработке Плавта, полезно будет упомянуть, что мотив
смешения личностей и вызванных им недоразумений встречается у него не в
одной этой комедии; он играет важную роль также в его "Амфитрионе".
Содержание этой комедии почерпнуто из мифа о чудесном рождении Геракла: по
преданию, Зевс, навестив целомудренную Алкмену в образе ее отсутствующего
супруга Амфитриона, сделал ее матерью славнейшего греческого богатыря.
Драматизацию этого мотива давали и трагические и комические поэты: для
первых важна была трагическая личность целомудренной и все-таки неверной
супруги; для вторых - самый мотив смешения. Очень бойко этот мотив развит в
комедии Плавта: отправляясь на ночное приключение, Юпитер берет с собой
своего слугу, небесного глашатая Меркурия; как Юпитер уподобляет себя
Амфитриону, так и Меркурий превращается в раба этого последнего, трусливого
Сосия. Одна из самых забавных сцен комедии - та, в которой Меркурий
преграждает Сосию путь, уверяя его, что настоящий Сосий - это он, Меркурий;
Сосий пробует возражать, но обнаруженное Меркурием знание самых интимных
событий его жизни окончательно заставляет его усомниться в своей личности.
"Менехмы", как вообще комедии Плавта, не пережили падения римской
республики; в средние века о них и подавно не могло быть речи, но с
наступлением Возрождения воскресли и они. Сначала их только читали; но затем
явились попытки ставить их на сцене. Эти попытки были двоякого характера: мы
должны отличать блестящие придворные представления от скромных школьных. На
придворной сцене "Менехмы" - или, как их называли чаще, "Менекины"
(Menechini, первоначально описка вместо Menechini, получившая, однако,
права гражданства) ставились то в подлиннике, то в итальянском или
французском переводе, со всею пышностью, на какую только была способна та
жизнерадостная эпоха; мы читаем о представлении в Ферраре, на которое
собралось до 10 000 зрителей. Правда, успеху содействовала не одна только
комедия Плавта, хотя она и считалась "очень веселой и доставляющей много
удовольствия" (molto festevole e plena di duetto). С одной стороны, актеры
позволяли себе разного рода добавления и намеки на современность: так в
представлении, данном в Риме по случаю свадьбы Лукреции Борджиа с сыном
Эрколе Феррарскаго, Менехм, схваченный четырьмя рабами по приказанию своего
тестя, жаловался, как это подобные насилия могут совершаться sospite
Caesare, love propitio et votivo Hercule (причем под Цезарем разумелся
Цезарь Борджиа, сын папы Александра VI, под Юпитером - сам папа, а под
Геркулесом - Эрколе Феррарский); так другой раз Мессенион, объявляя об
аукционе Менехма, с которого должна быть продана его жена - рекомендовал
зрителям, у кого есть сварливая жена, последовать его примеру. С другой
стороны, режиссеры приправляли комедию всякого рода блестящими зрелищами, до
которых все тогда были так охочи: когда "Менехмы" давались в Ферраре в 1493
г., то в пьесу были вставлены целых три балета (moresche), a в заключение
был выведен на сцену роскошно разукрашенный корабль (la nave del Menechino),
на котором оба Менехма совершали свой путь на родину. Все это
свидетельствует о замечательной живучести древней пьесы в XV и XVI веках; но
еще более свидетельствует о ней следующее обстоятельство: итальянский народ
не забыл своего "Менекина", столько раз виденного им на сцене в излюбленной
comedia del Menechino, как ее называли; он живет и поныне под тем же именем
в миланской народной комедии, в которой Meneghino (миланское произношение
вместо Menechino) играет такую же роль, как Арлеккино в Венеции, Пульчинелла
в Неаполе и т. д.
Но как ни интересны для нас эти представления придворных театров -
гораздо плодотворнее были скромные и незатейливые по своей внешней
обстановке представления гуманистических школ. Они были плодотворнее уже
тем, что были распространеннее: не везде имелись богатые и пышные меценаты
вроде Медичи во Флоренции, Борджиа в Риме, Эсте в Ферраре, Корнаро в
Венеции, Гонцага в Мантуе; но школьные представления были возможны везде,
где только были гуманистические школы, а эти последние уже в XV в.
появляются севернее Альп и в XVI в. завоевали всю цивилизованную Европу - с
Англией включительно. Следует помнить, что школьные представления
классических пьес были не одним только школьным торжеством: они собирали всю
интеллигенцию города, в котором давались. Распространенность латинского
языка дозволяла этой интеллигенции без труда следить за перипетиями
представляемой драмы; с другой стороны, представление являлось чем-то вроде
публичного экзамена, свидетельствуя о плодотворности школы, которая были
украшением и гордостью города.
Этот школьный театр, вместе с чтением античных подлинников (Сенеки -
для трагедии, Плавта и Теренция - для комедии), сделался одним из двух
корней классической английской драмы XVI века; вторым корнем были родные
английские "моралитеты", перешедшие из средних веков в новые времена. Из
моралитетов английская драма заимствовала пестрый калейдоскоп сцен с
постоянно меняющимся театром действия, многочисленность действующих лиц с
непременным участием шута-балагура (Vice, Old Iniquity, Clown), разнообразие
их беспорядочной фабулы; из классической драмы, кроме некоторых технических
особенностей, единство и выдержанность характеров и законченность фабулы.
Некоторое время подражатели обоих направлений писали независимо друг от
друга; первую попытку внешним образом их спаять сделал Кид в своей
"Испанской трагедии"; но первое интимное и внутреннее слияние мы находим в
поэтическом творчестве основателя английской классической драмы Марло,
ровесника, но в то же время предшественника и образца Шекспира.