Шекспир. Кориолан (46)

политический. Как ни странным может показаться применение нашей
социологической терминологии к произведению Шекспира, но всякий, кто даст
себе труд вдуматься в исходную ситуацию трагедии, убедится в том, что
существо дела состоит именно в этом.
 Нужда народа вызывает его недовольство властью. Народ хочет добиться
того, чтобы власть исходила из его интересов. Плебеи ясно осознали, какая
непроходимая грань разделяет их и "отцов государства" - патрициев.
"Достойными нас никто не считает, - говорит первый горожанин в самом начале
трагедии, - ведь все достояние - у наших патрициев. Мы бы прокормились даже
тем, что им уже в глотку не лезет. Отдай они нам объедки со своего стола,
пока те еще не протухли, мы и то сказали бы, что нам помогли по-человечески.
Так нет - они полагают, что мы и без того им слишком дорого стоим. Наша
худоба, наш нищенский вид - это вывеска их благоденствия" (1, 1).
 Шекспир славится как великий сердцевед. Но как великий знаток
социальной жизни и общественных отношений Шекспир еще не получил должного
признания, О нем нередко все еще судят по старинке, как о сентиментальном
филантропе, не замечая его изумительного социологического чутья и тонкого
понимания политики. Именно это долго мешало постигнуть истинный смысл
"Кориолана", где уже самый зачин действия вводит нас в атмосферу накаленных
общественных страстей. Пьеса начинается с картины народного волнения, а мы
знаем, как велико у Шекспира значение начала - здесь задастся тон всему
последующему действию.
 Перед мятежной толпой граждан появляется аристократ Менений Агриппа.
Пытаясь успокоить толпу, он взывает к ее рассудку и рассказывает знаменитую
басню о частях тела, взбунтовавшихся против живота (I, 1). Исследовательница
образной системы поэтического языка Шекспира К. Сперджен отмечает, что
притча Менения Агриппы составляет основу системы образов в "Кориолане".
Метафоры и сравнения с человеческим телом, его органами и болезнями
составляют, по ее подсчетам, одну пятую поэтических образов трагедии.
Король, государственный деятель, воин, конь, барабанщиц уподобляются голове,
глазу и сердцу, руке, ноге и языку. Одного из самых говорливых граждан
Менений называет "большим пальнем на ноге" (1, 1), Трибунов Кориолан
называет "горлом черни" (III, 1). Уподобление общества человеческому телу, а
его отдельных сословий - органам и членам тела придумано не Шекспиром. Эта
басня приводится у Плутарха и Тита Ливня. Она была широко известна в средние
века и в эпоху Возрождения. Поставленная в один ряд с другими образными
лейтмотивами трагедий Шекспира, она значительно уступает им в поэтичности.
Это не случайность, не проявление безвкусицы Шекспира, а следствие
авторского намерения придать действию особую атмосферу.
 Критика справедливо отмечает, что в "Кориолане" нет той поэтической
возвышенности, которая характерна для стиля других трагедий, созданных
Шекспиром в эти годы. "Пошлая басня Менения Агриппы" <К.Маркс, Капитал, т.
1, 1955, стр. 368.> придает прозаическую приниженность всей художественной
композиции "Кориолана". Перед нами картина общественного организма,
пораженного болезнью.
 Внутренний конфликт в Римском государстве дополняется конфликтом
внешним. Рим находится в постоянной вражде с племенем вольсков, и, таким
образом, вражда сословий сочетается с враждой между народами. Каждый
персонаж или группа персонажей раскрывается в своем отношении к этим двум
конфликтам.
 Едва ли где еще мы найдем у Шекспира такой полный прообраз всего
классового общества с его вечными и неразрешимыми антагонизмами. Углубленное
раскрытие их и составляет важнейшую сторону содержания трагедии. Окружение
героя всегда занимает значительное место в трагедиях Шекспира. Но все же
личности Гамлета, Отелло, Лира и Макбета доминируют над окружающим их миром.
Кориолан тоже обладает значимостью, возвышающей его над остальными. Но
изымите его фигуру из окружения, оставьте только его поступки и речи, и вы
убедитесь, что сам по себе он не обладает для нас той внутренней
наполненностью, которая делает столь привлекательными или волнующими образы
других трагических героев Шекспира. Как справедливо отмечает
X.Гренвиль-Баркер, характер Кориолана раскрывается перед нами не в своем
внутреннем содержании, как это сделано Шекспиром в отношении других
трагических героев, а в его внешних проявлениях. Вне конкретных ситуаций
трагедии Кориолан не существует. Поэтому путь к постижению произведения
лежит через рассмотрение развития сюжета и многообразных реакций всех
основных участников конфликта. Если в других трагедиях мастерство Шекспира
проявилось с особенной силой в грандиозных и бесконечно сложных характерах,
созданных им, то в "Кориолане" его драматургический гений раскрывается в
изумительно тонком и всестороннем изображении диалектики общественных
отношений.
 Оставив под конец рассмотрение образа Кориолана, остановимся сначала на
других действующих силах трагедии.
 Наше внимание привлекает прежде всего коллективный образ римского
народа. Ошибки в толковании отношения Шекспира к народу в этой трагедии
проистекали из того, что критики, как правило, судили о нем по бранным
характеристикам, даваемым плебеям Кориоланом. Более верный путь -
рассматривать этот коллективный персонаж в его собственных поступках и
словесных изъявлениях. Как и в более ранних шекспировских произведениях,
здесь нельзя не заметить того особого, присущего, пожалуй, только Шекспиру
драматургического умения изображать толпу как некое единство, наделенное
внутренним разнообразием. Поступки толпы едины, по мнения и суждения в ее
среде разноречивы. Отсюда и возникает ощущение того, что перед нами не
безликий хор, а живое людское многообразие.
 Начальные эпизоды трагедии обнаруживают несомненную справедливость
народного возмущения. Недовольство народа, вызвано не капризом, а тем, что
самое существование плебеев находится под угрозой. Речи римских граждан
показывают, чего они хотят: им нужен хлеб, без которого они не могут жить.
Они отлично понимают свое низкое положение в обществе. Но не менее ясно для
них и то, что они представляют собой силу, которая при определенных условиях
может добиться удовлетворения своих требований. Перед нами не безропотная
толпа рабов, а масса граждан, сознающих если не свои гражданские, то
человеческие права.
 Для того чтобы добиться своего, эта масса, именно потому что она
многолика, нуждается в руководителях. Народ в "Кориолане" не бездумная
толпа, движимая одним лишь слепым инстинктом - голодом. Плебеи отлично
разбираются в классовой морали, которой пропитана басня, рассказываемая
Менением Агриппой. Еще в большей степени проявляется ум народа в оценке
Кориолана. Его воинские доблести вызывают восхищение плебеев, и, будь он
дружелюбен по отношению, к ним, они не желали бы себе другого вождя.
 Впервые у Шекспира в "Кориолане" народ требует уважения к себе. Он
готов принять любых руководителей государства, но при одном условии - чтобы
они сознавали интересы народа и делали все необходимоз для удовлетворения
их. Именно поэтому граждане признают своими руководителями трибунов Врута и
Сициния. Эти последние все время подчеркивают свое стремление служить
интересам народа.
 Любопытно посмотреть, как изображает Шекспир отношение граждан к Риму.
По сравнению с хрониками Шекспир сделал огромный шаг вперед в трактовке темы
патриотизма. Там государство, родина были прекрасной и величественной
абстракцией, окруженной поэтическим ореолом, - "алмаз в серебряной оправе
океана" ("Ричард II"). Здесь отношение к государству определяется тем,
насколько оно действительно является родиной для человека, почвой, дающей
ему жизнь и поддерживающей его жизнь. Не абстрактный патриотизм поддерживает
римлян в их войнах с вольсками, а трезвое понимание того, что хотя они
занимают низкое положение в государственной иерархии, но все же являются
здесь свободными гражданами, тогда как победившие вольски превратят их в
рабов. Можно, конечно, сказать, что патриотизм в "Кориоланс" приобретает
эгоистическую окраску, но именно в этом одно из проявлений реализма Шекспира
в изображении общественных отношений. Мы увидим далее, что не только плебеи,
но и патриции руководствуются в своем патриотизме сословными и классовыми
интересами. В этом нельзя не увидеть новой для Шекспира (по сравнению с
хрониками) черты его политического реализма. Однако при этом нельзя не
заметить, что такое "потребительское", эгоистическое отношение к понятию
родины явно ненавистно Шекспиру.
 Ясное сознание своих интересов, стремление добиться того, чтобы
государство удовлетворяло насущные потребности народа, - свидетельство того,
что народ уже способен мыслить. Но нужда придает односторонний характер
мышлению народа. Он может мыслить только о своих заботах.
 Много говорилось о шаткости мнений толпы у Шекспира. Но мало замечали,
что даже в своей переменчивости народ последователен: он всегда за тех и за
то, что, как кажется толпе, соответствует ее интересам, Но глядящего далеко
вперед политического разума у народа нет. Поэтому на его интересах и
стремлениях постоянно играют Другие.
 Народ предпочел бы иметь своим руководителем такого мужественного и
прямодушного человека, как Кориолан, Но враждебность Кориолана толкает народ
в объятия Брута и Сициния.
 Об этих трибунах с XVIII в. в критике прочно установилось мнение как о
демагогах. Начало такой оценке положил Семюэль Джонсон, всегда пристрастный
в своих суждениях и видевший в Брутс и Сицинии прообразы ненавистных ему
вигов. Мнение о них как политических демагогах основано на том, что, открыто
выступая перед народом, они говорят как пламенные защитники интересов
демократии, а наедине толкуют друг с другом как расчетливые политики и
дипломаты, обдумывающие средства косвенного осуществления своих целей.
 Это противоречие в поведении Брута и Сициния действительно есть. Но
может ли оно быть поставлено им в упрек, если представители патрицианского
лагеря проявляют не меньшую двойственность, прикрывая внешней
благожелательностью к народу антинародную политику, как мы это видим в
поведении Менения Агриппы? Современный шекспировед Джон Палмер первым - и,
на наш взгляд, справедливо - указал, что Брута и Сициния следует
рассматривать как вожаков демократического лагеря, действующих в сложных
условиях, С одной стороны, они имеют перед собой могущественного и хитрого
врага - патрициев, а с другой, сила, на которую они опираются, - народ -
по-детски переменчив, и им нелегко руководить. Нигде и ни в чем не
проявляется у них стремление использовать доверие народа во вред ему. А раз
этого нет, то неверно смотреть на них как на демагогов. Они последовательны
в своей борьбе против патрицианской власти, но цели они не могут достичь без
применения хитрых тактических шагов. Однако если тактика их оппортунистична,
то конечная цель - господство демократии - отнюдь не является для них
обманным лозунгом.
 Из сказанного ранее должно быть ясно, что Шекспир не мог сочувствовать
политикам типа Брута и Сициния. Это видно и по тому, как он их изображает.
Однако, если они не вызывают симпатий читателя или зрителя, это еще не
означает, что изображение их у Шекспира было враждебно тенденциозным. Они не
лучше политиков аристократического лагеря, но и не хуже их. Шекспир
подчеркивает лишь то, что политики обоих лагерей исходят не из
общегосударственных интересов, а из интересов своей социальной группы. Ему,
гуманисту, мечтавшему о гармонии сословных интересов, это равно претило и у
аристократов и у демократов. Но, может быть, именно потому, что Шекспир
испытывал антипатию к сложному хитросплетению эгоистических классовых и
сословных интересов в обществе, он и сумел так глубоко увидеть политическую
реальность своего времени.
 Нам представляется верным замечание Гренвиля-Баркера, писавшего о том,
что Шекспир занимает по отношению ко всем персонажам драмы позицию
объективного, но сурового судьи. Он судит политическую жизнь как гуманист,
но вместе с тем изумительно прозорлив в понимании реальной действительности.
 Изображение аристократического лагеря у Шекспира выполнено не менее