Шекспир. Король Лир (5)

Картина этих двух миров отражает состояние общества времен Шекспира. На
одном полюсе те, кто выиграл в бессовестной погоне за богатством и властью,
на другом те, кто проиграл в этой игре, потому что был честен и эта
честность делала его беззащитным против коварства хищных стяжателей. Но
честные люди не остались покорными своей злосчастной судьбе. Прежде всего
никто из них не признал превосходства мира баловней фортуны. Они полны
ненависти и презрения к тем, - кто так скуп в своем богатстве и так жесток в
своем властном всесилии. Мы ощущаем это презрение в гордом поведении Кента и
в язвительном сарказме шута. Кент даже пускает в ход силу, но что может
поделать он один со своим честным негодованием в этом мире бесчестия и
несправедливости? Единственное, чего он добивается, - это то, что его сажают
в колодки. Глостеру достается больше: за сочувствие Лиру его подвергают
страшной пытке и вырывают у него глаза. Корделия, заступившаяся за отца,
теряет жизнь.
 Мир сильных и богатых мстит тем, кто восстает против него, но
поборников справедливости это не останавливает. Пусть зло сильнее их, они
все равно будут бороться против него, и даже не потому, что заранее
рассчитывают на победу, а просто потому, что жить, покоряясь злу, они не
могут. Если в конце трагедии злодеи получают воздаяние, то не столько
потому, что их одолевают честные люди, сколько потому, что их губит
внутренняя вражда. Так же как они беспощадны по отношению к другим,
беспощадны они и в соперничестве друг с другом.
 Два персонажа в трагедии, из которых один принадлежит к миру власти, а
другой к миру отверженных, сначала стоят несколько в стороне от борьбы, а
затем под конец становятся самыми активными, и на их долю выпадает честь
восстановления порядка и справедливости.
 Один из них - Альбани. Обстоятельства складываются так, что он не сразу
определяет свое место в борьбе двух лагерей. Он не знает всех гнусных планов
и проделок своей жены Гонерильи, и лишь в конце перед ним раскрывается, что
он был орудием в ее руках. Когда он узнает подлинный характер своей жены и
всю массу злодейств, невольным пособником которых он был, Альбани решительно
порывает с этим миром и становится тем человеком, который восстанавливает
порядок в государстве.
 Второй - Эдгар. Оклеветанный братом, он скрывался и бездействовал, пока
несправедливость касалась лишь его, но когда он увидел, как поступили с
Лиром и его отцом, Эдгар проникся решимостью бороться. Случай сталкивает его
с Освальдом, и он убивает надменного придворного. Письмо, найденное им на
теле убитого, раскрывает сговор Гонерильи и Эдмонда против Альбани. Этот
документ открывает глаза Альбани, и он узнает, что чуть не стал жертвой
коварства своей изменницы-жены. Но главная цель Эдгара - отомстить брату,
который погубил отца и хотел погубить его. Он вызывает Эдмонда на поединок и
сражается против него с опущенным забралом. В этом есть нечто символическое,
как и в том, что Гамлет уничтожил своих противников их же собственным
оружием. Ведь Эдмонд тоже боролся против Эдгара маскируясь, но то была
бесчестная маскировка, ибо, строя козни против брата Эдмонд выдавал себя за
его друга и защитника. Хотя Эдгар и сражается с закрытым лицом, но он
борется с братом в честном поединке и побеждает его.

3

 Итак, в трагедии противопоставлены друг другу два мира. Они ведут
борьбу между собой. Какое же место занимает в этой борьбе Лир, тот кто
положил начало ей и вокруг которого она все время ведется?
 Уже было сказано, что в какой-то мере судьба Лира предопределяется
борьбой двух миров - старого патриархального уклада, к которому он отчасти
принадлежит, и того нового строя жизни, который породил индивидуализм всего
молодого поколения. Однако необходимо со всей решительностью подчеркнуть,
что связь Лира с патриархальным укладом еще отнюдь не определяет ни его
духовного облика, ни сущности переживаемой им трагедии. В нем, как и в
некоторых других трагических героях Шекспира, черты старого переплетаются с
психологией, рожденной новым временем. При этом как в том, что Лир
унаследовал от традиционного жизненного уклада, так и в новообретенном
отношении к людям и вещам есть и хорошие и дурные черты.
 Вначале преобладает дурное. Мы видим перед собой Лира-деспота. С одной
стороны, его деспотизм имеет своим источником феодальную прерогативу
монарха. Но в своем самодержавии, доходящем до самодурства, Лир опирается не
только на безличную силу своей королевской прерогативы, дающей ему право
вершить судьбы всех подданных. Человек незаурядный, окруженный всеобщим
преклонением, он возомнил что его королевское достоинство покоится на личном
превосходстве над другими. Как и все окружающие его. Лир обладает
высокоразвитым сознанием своей личности, и это является в нем чертой новой
психологии. Однако сознание личного достоинства приобретает у Лира
односторонний, эгоистический характер. Оно заключается в непомерно высокой
оценке своей личности, доходящей до крайнем степени самообожания. Все
восхваляют его величие, и он проникается убеждением, велик он не только как
король, но и как человек. Это отлично определил Н. А. Добролюбов, который
писал, что Лир является "жертвой уродливого развития" общества, основанного
на неравенстве и привилегиях. Роковая ошибка Лира, проявившаяся в отказе от
власти и в разделе королевства, - отнюдь не каприз феодала, и Добролюбов
выразил самое существо дела, объяснив завязку трагедии следующтм образом:
Лир отказывается от власти, "полный гордого сознания, что он с_а_м, с_а_м
п_о с_е_б_е в_е_л_и_к, а не по власти, которую держит в своих руках" <Н. А.
Добролюбов, Собр. соч. в трех томах, т. 2, М., стр. 197.>.
 Лир возомнил, что его человеческое величие превосходит его королевское
величие. "В Лире действительно сильная натура, - писал Добролюбов, - и общее
раболепство пред ним только развивает ее односторонним образом - не на
великие дела любви и общей пользы, а единственно на удовлетворение
собственных, личных прихотей. Это совершенно понятно в человеке, который
привык считать себя источником всякой радости и горя, началом и концом
всякой жизни в его царстве. Тут, при внешнем просторе действий, при легкости
исполнения всех желаний, не в чем высказываться его душевной силе. Но вот
его самообожание выходит из всяких пределов здравого смысла: он переносит
прямо на свою личность весь тот блеск, все то уважение, которым пользовался
за свой сан, он решается сбросить с себя власть, уверенный, что и после того
люди не перестанут трепетать его. Это безумное убеждение заставляет его
отдать свое царство дочерям и чрез то, из своего варварски-бессмысленного
положения, перейти в простое звание обыкновенного человека и испытать все
горести, соединенные с человеческою жизнию" <Л. А. Добролюбов, Собр. соч. в
трех томах, т. 2, М., 1952, стр. 198.>.
 Во всей мировой критике мы не найдем более верного определения
исходного момента трагедии короля Лира. То, что другим критикам казалось
нелепостью, прихотью, глупым капризом, Добролюбов объяснил с изумительной
психологической точностью и подлинной глубиной проникновения в социальную
сущность трагедии Лира.
 На протяжении всех последующих событий Лир продолжает цепляться за свой
феодальный сан. В нем крепко укоренилось сознание того, что он король.
Привычка повелевать другими не оставляет его даже тогда, когда он отвергнут
всеми и, бездомный, бродит по степи. Мы видим, как он появляется, причудливо
убранный полевыми цветами, и в бреду кричит: "Нет, они не могут запретить
мне чеканить деньги. Это мое право. Я ведь король".

 "Король, и до конца ногтей - король!
 Взгляну в упор, и подданный трепещет" (IV, 6).

 Его безумие именно в том, что он продолжает считать себя королем,
человеком, стоящим выше всех остальных, а просветление проявится и том, что
он поймет безумие этого и почувствует себя просто человеком, которому не
нужны ни власть, ни почет, пи всеобщее преклонение.
 Путь к этому просветлению ума сопряжен для Лира с глубочайшими
страданиями. Сначала мы видим его гордое самомнение. Он требует от своих
дочерей, чтобы они состязались в выражении льстивого обожания его. Тщетно
упрекают Лира в том, что он глуп и верит речам старших дочерей. Тщетно
думают, будто он слеп, не понимая того, что они лгут. Он действительно
убежден в том, что достоин той крайней степени обожания, которую выражают
Гонерилья и Регана. То, что говорят они, соответствует его самооценке.
Молчание Корделии и ее нежелание присоединиться к этому хору похвал потому
так раздражает Лира, что он убежден в своем царственно-человеческом величии.
При Этом он мерит своих дочерей не столько их отношением к нему, сколько
своим отношением к ним. Любя Корделию больше других, он считает, что, даря
ей свои чувства, тем самым обязывает ее к самому высокому восхвалению его
персоны. Во всех других людях Лир ценит не их подлинные чувства, а отражение
в их чувствах самого себя и своего отношения к ним. Такова та крайняя
степень эгоцентризма и себялюбия, до которой он дошел. В этом обнаруживается
уродливое развитие индивидуальности в мире, основанном на социальном
неравенстве. Парадоксальность, противоестественный характер такого развития
личности проявляется в том, что человек, действительно обладающий
достоинствами, принижает их и становится мельче, как мелок здесь Лир потому,
что, поставив свою личность в центр мира, он самого себя сделал единственным
мерилом всех человеческих ценностей. Даже наказание, которому он подвергает
строптивого Кента и непокорную Корделию, по-своему отражает самообожание
Лира. Изгоняя их, он с поистине царственной наивностью думает, будто самой
большой карой является отлучение от его персоны, как если бы он один только
и давал свет и теплоту в жизни.
 Лир убежден, что власть будет принадлежать ему и тогда, когда он
откажется от ее внешних признаков. Он даже думает, что царственность его
личности предстанет еще яснее и нагляднее тогда, когда он откажется от
материальной основы своей власти, от владения землями. В этом обнаруживаются
одновременно и наивная переоценка своего значения и благородный идеализм
Лира. На эту вторую сторону его заблуждения необходимо обратить особое
внимание, ибо в ней раскрываются лучшие черты Лира, а это и подведет нас к
тому, что составляет центральную социально-философскую тему трагедии - к
вопросу о ценности человека.
 Из всеобщего поклонения, каким его окружили. Лир сделал вывод, что
значение индивида определяется не его общественным положением, а личными
достоинствами. Это он и хочет доказать, отдавая реальные основы своей
власти, ибо убежден, что даже и без всех ее атрибутов сохранит любовь и
уважение окружающих. Это уже не самодурство феодала, а наивный, но
благородный в своей основе идеализм, приписывающий личным достоинствам
человека значение, какого они реально в классовом обществе иметь не могут.
Мы можем назвать это гордостью в самом ее чистом виде, ибо Лир гордится не
своим королевским званием, а человеческим величием, которое он, впрочем,
переоценивает непомерно.
 Реальность пробивает постепенно броню гордыни Лира. При этом прежде
всего обнаруживается, что его гордость сочетается с мелким тщеславием. Свою
значимость Лир измеряет количеством людей, прислуживающих ему. Отказавшись
от власти, он оставляет себе многочисленную свиту. Сто человек должны
прислуживать ему одному, ловить каждое его слово, исполнять любую прихоть,
развлекать, своим шумом возвещать о его прибытии. Он отказался от власти, но
по-прежнему хочет, чтобы все повиновались ему и чтобы внешние признаки
величия - придворная пышность сопровождала каждый его шаг.
 Поэтому он так болезненно реагирует на то, что дочери требуют
сокращения его свиты. Ему она нужна для парада как обрамление его величия, а
они видят в его свите феодальную дружину, достаточно мощную, чтобы заставить
выполнить любую волю Лира. Гонерилья и Регана желают лишить Лира той
последней реальной силы, которую он еще себе оставил в виде этого небольшого
войска.
 Лир отчаянно цепляется за последний остаток власти. Он уязвлен вдвойне:
он страдает от ущемления своего тщеславия, но в еще большей степени его
потрясла неблагодарность дочерей; он отдал им все, а они теперь хотят лишить
его единственного, что он себе оставил. В отчаянии он мечется от одной
дочери к другой. Хотя их неблагодарность глубоко потрясает его, главное, что
мучит его, это не столько то, каковы оказались они, сколько собственное
бессилие. Впервые в жизни Лир почувствовал, что его воля натолкнулась на
сопротивление, которого он не только не может сломить (сломить он не мог уже
сопротивления Кента и Корделии), но и не в состоянии покарать. Первое
ощущение падения возникает у Лира именно как сознание своего бессилия.
 Но мы были бы несправедливы к Лиру, если бы видели в нем только его
уязвленное самолюбие и тщеславие. Раздав королевство дочерям, отрекшись от
власти. Лир, как мы знаем, хотел доказать себе и другим, что он "сам по себе
велик". При этом он не считал, что отказ от власти означает отречение от
всех благ. Наоборот, он считал, что его человеческое величие требует не
меньше жизненных благ, чем те, которые полагаются для полноты королевского
величия.
 Лир горячо отстаивает право иметь свиту, ибо ему для ощущения своего
величия необходимо иметь около себя людей, вся жизнь которых состоит в том,
чтобы служить ему. Спор об этом постепенно перерастает для Лира в проблему
философского значения: что нужно человеку, чтобы чувствовать себя человеком?
В ответ на слова Реганы, что ему не нужно ни одного слуги. Лир высказывает
мысли, свидетельствующие о том, что для него это не мелкий вопрос:

 "Не ссылайся
 На то, что нужно. Нищие, и те
 В нужде имеют что-нибудь в избытке.
 Сведи к необходимостям всю жизнь,
 И человек сравняется с животным.
 Ты женщина. Зачем же ты в шелках?
 Ведь цель одежды - только чтоб не зябнуть.
 А эта ткань не греет, так тонка" (II, 4).