Шекспир. Венера и Адонис (3)

Руки не отнимает он у ней,
 Как лилия торчит (тире) средь снега.
 Кисть мрамора ты в алебастр вклей,
 Враждебен белый белизне набега,
 Война красот, насилия клубок,
 И горлинку клюющий голубок.

 Души почтовый голубь - дамский язычок -
 Проворковал: "Кумир мой в смертном мире,
 Будь ты девица, будь я мужичок,
 Тобой спроста поранен, будь я в тире
 Любовном - то уж я б нашел бальзам,
 Хотя бы заплатил собою сам".

 "Отдай мне, дура, руку, что пристала?"
 "Нет, - говорит, - сначала дай мне руку
 И сердце, чтоб чугунным не казалось,
 Слепое скучно не брело по кругу,
 Не то и я сама очугунею,
 Наполнившись чугунией твоею".

 "Позорница! - орет он. - Убирайся!
 Весь день коню под хвост, что в лес удрал,
 Все - фокусы твои! Сжег щеки, красный,
 Без лошади! Нет, мать, тебе пора!
 Не до тебя мне, если хочешь знать.
 Коняку б от кобылы оторвать".

 На что она: "Ах, значит, жеребца!
 И между тем, влюбленного душевно,
 А трудно, даже если ты в сердцах,
 Холодным сделать пламя страсти гневно,
 Безбрежней моря жар сердец-углей,
 Так без толку - орать на лошадей.

 Покорственный смотрелся конь на "ять",
 Его держала легкая узда,
 Но стоило кобылу увидать,
 Все лопнуло, теперь одна звезда.
 Подпруги разлетелись, и мундштук,
 Зубами сломанный, издал печальный звук.

 А кто бы, видя голую подружку
 На белозимнеснежной простыне,
 Изящно капнувшую слюнкой на подушку,
 Хоть после ужина, не вспыхнет, весь в огне.
 Когда мороз хоть зубьями стучи,
 Кто ленится разжечь огонь в печи?

 Дружочек, извиним-ка мы с тобой
 Коня. Тебе бы след с них брать пример,
 Раз мне не удалось привить тебе любовь,
 Тебя обучит ржущий кавалер.
 Смотри, урок любви, ее наука -
 Простая и приятственная штука".

 "Знать не хочу отнюдь всю эту дрянь,
 Куда скакать, ведь девка не кабанчик,
 Скучища это все, и ты - отстань.
 Любовь, любовью, люб, люби, о мальчик,
 Жизнь после смерти в детях, слезы, смех...
 Да лучше в гроб, чем сей воздушный грех!

 Кто ходит в брюках, где мотня не вшита?
 Кто ломит ветку вербы до весны?
 Кто топчет чуть проклюнувшее жито -
 Тому не светят хлебушки вкусны!
 Впряги-ка в плуг малого жеребенка,
 И вырастет не лошадь, а клячонка!

 Хорош крутить мне пальцы, изломаешь,
 Прости, прощай, пустая болтовня.
 Напрасно мой корабль ты абордажишь.
 Что греческого пламя мне огня?
 Утри же сопли, вопли, лесть и враки.
 Орех не по зубам твоей атаке!"

 "Что слышу я? Немой заговорил!
 Но лучше бы ты, милый мой, молчал!
 Мальчишка, что в душе ты натворил,
 Твой сладкий голос дегтем в сердце стал,
 Где мало сладкого и так-то было!
 Мой слух твоя кантата отравила!

 Знай - и ослепши, полюблю на слух
 Движений скрипку, флейту нежных вздохов,
 Оглохну я - вся плоть, как чуткий дух,
 Восчувствует касанье сладких токов!
 И что мне в том, что глаз, ушей лишусь?
 Я лишь касаньем в жизни удержусь!

 А если чувства все меня покинут
 И не смогу я кожу осязать,
 Что в том?! Покуда ноздри не остынут,
 Страсть не уступит смерти ни на пядь!
 Уловят ноздри щек благоуханье,
 И напитает страсть твое дыханье!

 И вкус! Ты б только знал, какой ты пир!
 На что четыре чувства остальные?
 Вкус небывалый, как фруктовый жир,
 Любовь имеет. Двери на замок входные,
 Прочь ревность, желчь - пронырливых гостей,
 Вовеки полон будь, о стол страстей!"

 Открыл рот отрок - рот алей рубина,
 Дабы из уст реке медовой течь,
 Реке из пчел кусачих, пилигриму
 Рот красный Эос предвещает смерть.
 Заря такая топит шхуны, бриги,
 Лес валит на овец, рвет счастье птиц, как варвар -
 листья книги.

 И в рот ему смотря, она трепещет,
 Ей пауза душна перед грозой,
 Волк в феврале так скалит пасть зловеще
 На жертву. Как под поднятой ногой
 Черничина, как грудь за шаг до пули,
 Она мертва - лишь зубы проблеснули.

 И ахнула, и завалилась в дрок.
 Под взглядом - блещущим любвеубийцей,
 Ударившим из-под бровей ядром,
 В грудь. "Ах!" (Но чтоб поближе так свалиться,
 Уметила.) Он верит, дурачок.
 Ей щеки трет, и где та бледность щек?

 Дурак забыл все верные слова,
 Которыми хотел отбросить приставалу.
 Лисица чертова, ну ты и голова!
 Хоть смерть изобразишь, чтоб только не попало.
 В траве застывши, как паралитичка,
 Ждет запаха из милых губ лисичка.

 Он нос ей трет, он лупит по щекам,
 И, пальцы выкрутив, считает пульс запястья,
 Он дует в губы ей. "Какой я хам, -
 Он думает, - угробил, вот несчастье!"
 Раскаявшись, балбес ее целует.
 (Конечно же, она мертва и не кайфует.)

 И вот - о, счастье! - туча пронеслась!
 Две форточки очей проветривают душу,
 Он, словно солнце, налил светом грязь,
 Влив жизнь, как океан, в бесформенную лужу.
 В ночную серость - океан небес.
 Отверзлась твердь очес в сапфирах сладких слез.

 Зрачки сквозь слезы взгляд его нашли,
 Как будто пили из него свое сиянье,
 С луною солнце вместе ввысь взошли,
 И вот уж взор его укрыт за облаками,
 Ее же взгляд в пруду слез, днем нагретом.
 Горит, как месяц, отраженным Светом.

 "Ой, гдей-то я? - богиня вопрошала, -
 Вокруг Олимп, земля, волна или огонь?
 Который час? Конец или начало?
 Я умерла иль родилась? И где твой конь?
 О, помню вкус смертельный жизни жуткой,
 И смерть казалась мне живейшей шуткой.

 И ты убил меня! Убил! Убил!
 Убей же вновь, о, изверг бессердечный!
 Глаза сочиться ядом научил
 И отравлять мне жизнь, твой нрав нечеловечный.
 Когда бы губ ты не облобызал,
 Увидели бы смерть пажи мои - глаза.

 Целуй же во спасенье оба ока,
 Чтоб синим их не выцвесть, как плащам,
 Зрачкам, пока горят они глубоко,
 Земную плоть не жрать чумным годам.
 Астролог, что творит мирописанье,
 Речет, что мир живит твое дыханье

 Сургуч слюны печатью губ накрой,
 О, сколько заплачу я за посланье!
 Я заплачу, пожалуйста, душой,
 Купи ее, она - очарованье;
 За весточку готова я отдать
 Себя. Вот уст сургуч, вдави печать!

 Ценю я сердце в тыщу целовней,
 Слабо по одному их отсчитать?
 Сто раз про десять, не найдешь смешней
 Цены. Смешные деньги грех не дать,
 А то на счетчик попадешь, просрочив,
 Но что две тыщи, так, промежду прочим?"

 "Послушай, фея, если вправду любишь,
 Спиши на возраст все мои финты,
 Себя не знающего пригубив - загубишь,
 Дай стать щуренку щукой, слышишь, ты?
 Ты ж сливу ешь-то зрелую, как мед,
 А не зеленую, чтоб заболел живот?

 Смотри, закрыло солнышко калитку
 На западе, трудом утомлено.
 Заухала сова, читая тьмы открытку,
 Стада в хлевах, и птицы в гнездах спят давно.
 И угольные тучи неба свет
 Застлали... Нам бы уж проститься след.

 Давай друг другу скажем "Добру ночь",
 И будет поцелуй тебе тогда".
 "Да! Доброй ночи", - крикнула звезда
 Венера. Только он ответить хочет,
 Она вкруг шеи страстно обвилась,
 И в губы приоткрытые впилась.

 Теперь, покуда губ не отберет
 Коралловых мой пленник от лобзанья,
 Она слюны впивает сладкий мед,
 И поцелуй нарушил расставанье.
 Он задохнулся, фея жаждет ласк,
 И, слившись, падают в десятый раз.

 Так страсть впивает жадно жертвы дрожь,
 Так рысь жрет зайку, попостясь неделю,
 Рот - рэкетир, деньгу сосущий нож,
 Раздел до нитки за плохое поведенье,
 Как Игорь-князь так обложил древлян,
 Так на иссохшем рту страсть-сокол кровью пьян.

 Разбой в ней будит злое сладострастье,
 И крутится в неистовстве она,
 Дымясь лицом, в парах хмельного безобразья,
 В бесчестном глуме допьяна пьяна,
 Мозги кидая в пламенную тьму,
 И стыд, и душу растеряв в дыму.