Шекспир. Венера и Адонис (5)

 Так что ж невинность без толку хранишь?
 Ты что, весталка? - чист, как три монашки?!
 С них брать пример - так ни один малыш
 Не проорет, что он рожден в рубашке!
 Будь проще, траться, в лампу масло лей!
 Чтоб не стемнела прелесть наших дней!

 Что плоть твоя такое, как не гроб?
 Детей под крышкой душащий твоих,
 Которых не родил ты - жмот ты, жлоб!
 В сокрытой темноте ты душишь их,
 И что ж, что ты умен да не распутник?
 Когда всем видно, кто ты есть - преступник!

 В тебе война. Гражданская война!
 Война с тобою будущих детей,
 Самоубийца, ты хоть покрасней!
 Детоубийце совесть не страшна!
 Глуп в землю зарывающий талант.
 Трать деньги, иль ты жизни дилетант!"

 "Опять ты начала свою волынку?
 Да я ее уж слушать не могу,
 Зачем я в губы целовал кретинку,
 Что в лоб, что по лбу! Дитятко, "агу" -
 Ночные похотливые потуги,
 Мне что-то мерзко от такой подруги.

 Имей ты двадцать тысяч языков,
 Чушь мелющих сердечно, как листочки,
 Звучащих, как сирен запретный зов, -
 Врешь! уши воском залиты, как бочки.
 Привязан к мачте крепкою струной,
 Я равнодушен к пагубе морской!

 От уха прочь, вокальное искусство!
 С моим дыханьем песня эта не слилась.
 Бей, сердце, не узнавшее ни чувства,
 Бей ровно, никуда не торопясь!
 Нет, фея, нет, не рань его жестоко,
 Пусть дышит грудь легко и одиноко!

 Бесспорных слов на свете нет, лиса,
 Путь неуклонный до беды доводит!
 Любовь чиста - но если не грязна
 И жрет не все, что по пути находит
 А жрет - так словно опухоль растет,
 Все врет, все извиняет тем, что жрет!

 Так не зови любовью аппетит!
 Хоть заменил собой он горний хлад страстей,
 Любви, под маской, жадный рот смердит,
 Спалил цветы зловонный суховей,
 Всей нежностью природы завладев,
 Бор жрет огромной гусеницы зев.

 Как дождь грибной, любовь блестит в траве,
 А блуд - как буря в полдень золотой!
 Любовь - капель небес на синеве,
 Блуд - заморозки майскою зарей!
 Любовь - бессмертна! Похоть - истлевает!
 Любви все ведомо, блуд - все позабывает!

 Еще бы я сказал тебе, да хватит!
 Без ус оратор, с бородою речь,
 Пошел я. Что с тоской здесь время тратить?
 Тут стыд, тут гнев всю душу могут сжечь...
 Глянь, уши загорелись и пылают,
 Жжет слух твой пьяный бред и оглушает".

 Он разрывает сладкое кольцо
 Объятий, у груди его державших,
 И удирает в ночь, закрыв лицо.
 И на спине лежит, не солоно хлебавши,
 Венера. С неба падает звезда...
 И на щеке ее горит слеза.

 Следит за ним - звездой своей упавшей,
 Так, как порой отплывший дружний челн
 Следим, давно исчезнувший меж волн,
 Уж с облаками паруса смешавший.
 Так волны ночью унесли с собой
 Того, кем взор питался голубой.

 Растерянна, как девушка, в реке
 Случайно утопившая драгое
 Кольцо, иль путник, факел в чьей руке
 Погас негаданно порой ночною;
 Кромешной темнотой удручена,
 Тихонько лежа плакала она

 И по груди рукой себя стучала.
 Ей эхо вторило кружных пещер
 И стоны бедной девы повторяло,
 И возвещало боль ее потерь...
 Раз двадцать повторило слово "горе" -
 Звук отражений слов в ночном миноре.

 И, слыша звук, унылая, она
 Пещерам вторить песней принялася.
 Преданий в ней открылась старина,
 Пыл старческий, юнцов безусых страсти,
 И мудрость глуповатую стихов
 Поет она под хор пещерных ртов.

 Всю ночь продлились скучные напевы,
 Но ночь короткою казалась ей,
 Важны влюбленным маленькие темы,
 Которые чем дальше, тем скучней;
 Они с восторгом все несут тот бред,
 Которому конца и слушателя нет.

 С кем ночь ей провести, кому открыться?
 Лишь эхо-приживалка все возьмет,
 Чтоб, как служанка, тут же согласиться,
 Хоть и незнамо, что она несет.
 Но спросит: "Да?" - и эхо "Да!" ответит;
 "Нет" скажет - и служанка с нею в "нети".

 Но утро уж, и взвился жаворонок,
 Скучая сном, из комнатки своей,
 Рассветный вздох серебрян и так тонок...
 Подсолнух отделился от корней,
 Взошел на небо - землю рисовать,
 Златить холмы и кроны штриховать.

 Венера бога солнца привечает:
 "Эй, здравствуй, светозарный царь лучей!
 Свечой и звездами твой жезл повелевает,
 Ты держишь связку к красоте ключей,
 Так знай: рожденный матерью земной
 Адонис свет затмил высокий твой!"

 И, прихвастнув, мчит в миртовую рощу,
 Волнуясь, что уж утро-то, давно ль
 Ты пробудился, друг, от мрака нощи?
 Не слышно псов. Молчит рожок. Тишь. Зной.
 Но вот в лесной глуши рожково пенье.
 Крик, шум, - туда! Дрожа от нетерпенья,

 Бежит она, и лес ей цепкий вдруг,
 Ласкаясь, то сандалию снимает
 С босой ноги, то веткой вырывает
 Серьгу, то платье ей цепляет сук.
 Она, как лань лесная, боязлива,
 Теленка мчит кормить. Вот брызнет молозиво!

 Но - ах! Вдруг изменился песий лай.
 И дева на мгновенье каменеет,
 Как если бы всползла на тропки край
 Змея и зашипела перед нею.
 Так визг собачий грудь ее тревожит,
 Смущая ум, змеею сердце гложет.

 Не заяц там! Не заяц! Нет! Медведь!
 Нет, хуже! Лев! Ах, нет! Кабан проклятый!
 Все там же песий визг, а он - реветь,
 Скулят псы, будто малые щенята,
 Противник страшен тут наверняка,
 Поди-ка, преврати ты пса в щенка!

 Звенит в ушах унылый визг собак
 И жалким страхом в сердце проникает,
 Кровь в тот же миг от сердца отливает,
 Хладеют руки и темно в глазах!
 И члены каменеют, как солдаты -
 Без знамени и ждущие расплаты.

 И вот стоит трепещущей овечкой
 И чувства унимает, торопясь,
 Себе твердя: мол, чудятся мне вечно
 Какие-нибудь страхи, не спросясь!
 Да перестать бы глупостей страшиться!
 Вдруг - вепрь в крови! Он прыгает, он мчится,

 Дымятся кровь и пена на клыках,
 Кровь с молоком, как говорят порою;
 Поджилки ей трясет повторный страх,
 И - ах! - бежит, не властвуя собою!
 И встала. Нет, уж бросилась обратно,
 И мысль одна: "Убит, убит нещадно!"

 Уже кругом все тропы обежала,
 Лесок, тропинку к озеру, лесок,
 Кусты несчастные переломала,
 Так пьяный, бестолковый мужичок
 Кругом избы своей, качаясь, бродит
 И все пути теряет, что находит.

 Вот в буреломе видит пса она:
 Он лает так стыдливо, и не в стае.
 Другой пес лижет раны, и слюна
 В крови и, не дай бог, конечно, в яде...
 К избитой суке робко обратила
 Слова, и та в ответ протяжно взвыла;

 И долго в небо тек сей скорбный вой.
 Вдруг пес явился, угольный, как траур,
 Скуля поникшей низко головой.
 Еще, еще... И воют всей оравой.
 Дрожа, поджавши гордые хвосты,
 Прижаты уши их, хватают воздух рты.

 Весь мир людской печально суеверен
 И верует (обычай старины)
 В духов и ведьм, таинственные сны
 И видит смысл, что где-то в них затерян.
 Так страшным псам поверила она
 И Смерть зовет - на ней лежит вина!

 "О, Смерть, о тощий и костлявый враг!
 За что ты так любовь возненавидел?
 Гробовый призрак, земляной червяк!
 Прочь из красы похищенной, изыди!
 Кому нанес обиду бренный прах,
 Что розой цвел, и как фиалка пах?!