- 101020 Просмотров
- Обсудить
Тексты песен Бориса Гребенщикова
ПОЭТ \ ПИСАТЕЛЬ \ ФИЛОСОФ \ ПСИХОЛОГ \ ИСТОРИК \ СОЦИОЛОГ \
РОБЕРТ ГРЕЙВС \ НИЦШЕ \ ПУШКИН \ ЛОСЕВ \ СОЛОВЬЕВ \ ШЕКСПИР \ ГЕТЕ \
МИФОЛОГИЯ \ФИЛОСОФИЯ\ ЭТИКА \ ЭСТЕТИКА\ ПСИХОЛОГИЯ\ СОЦИОЛОГИЯ \
ГОМЕР ИЛИАДА \ ГОМЕР ОДИССЕЯ \
Искусство быть смирным
Я выкрашу комнату светлым,
Я сделаю новые двери.
Если выпадет снег,
Мы узнаем об этом только утром.
Хороший год для чтенья,
Хороший год, чтобы сбить со следа.
Странно: я пел так долго…
Возможно, в этом что-то было.
Возьми меня к реке,
Положи меня в воду,
Учи меня искусству быть смирным.
Возьми меня к реке.
Танцевали на пляже,
Любили в песке,
Летели выше, чем птицы,
Держали камни в ладонях, —
Яшму и оникс,
Хрусталь, чтобы лучше видеть.
Чай на полночных кухнях…
Нам было нужно так много.
Возьми меня к реке,
Положи меня в воду,
Учи меня искусству быть смирным,
Возьми меня к реке.
Я выкрашу комнату светлым,
Я сделаю новые двери.
Если ночь будет тёмной,
Мы выйдем из дома чуть раньше,
Чтобы говорить негромко,
Чтобы мерить время по звёздам.
Мы пойдём, касаясь деревьев…
Странно: я пел так долго.
Возьми меня к реке,
Положи меня в воду,
Учи меня искусству быть смирным.
Возьми меня к реке.
Ещё один упавший вниз
Искусственный свет на бумажных цветах —
Это так смешно.
Я снова один,
Как истинный новый романтик.
Возможно, я сентиментален —
Таков мой каприз.
Нелепый конец для того,
Кто так долго шёл иным путём.
Геометрия лома
В хрустальных пространствах.
Я буду петь, как синтезатор, —
Таков мой каприз.
Ещё один, упавший вниз.
Ещё один, упавший вниз.
На полпути вверх.
Архангельский всадник смотрит мне вслед.
Прости меня за то, что я пел так долго.
Ещё один, упавший вниз.
Ещё один, упавший вниз.
На полпути вверх.
С утра шёл снег
Выключи свет,
Оставь записку, что нас нет дома.
На цыпочках мимо открытых дверей —
Туда, где всё светло, туда, где всё молча.
И можно быть надменной, как сталь,
И можно говорить, что всё не так, как должно быть,
И можно делать вид, что ты играешь в кино
О людях, живущих под высоким давленьем. Но
С утра шёл снег,
С утра шёл снег;
Ты можешь делать что-то ещё,
Если ты хочешь, если ты хочешь.
Ты помнишь, я знал себя,
Мои следы лежали, как цепи.
Я жил, уверенный в том, что я прав,
И вот выпал снег, и я опять не знаю, кто я.
И кто-то сломан и не хочет быть целым,
И кто-то занят собственным делом.
И можно быть рядом, но не ближе, чем кожа,
Но есть что-то лучше, и это так просто.
С утра шёл снег,
С утра шёл снег,
Ты можешь быть кем-то ещё,
Если ты хочешь, если ты хочешь…
Мальчик Евграф
Мальчик Евграф
Шёл по жизни, как законченный граф.
Он прятал женщин в несгораемый шкаф,
Но вел себя как джентльмен,
И всегда платил штраф.
Он носил фрак,
Поил шампанским всех бездомных собак,
Но если дело доходило до драк,
Он возвышался над столом,
Как чистый лом.
Он был
Сторонником гуманных идей.
Он жил
Не зная, что в мире есть столько
Ужасно одетых людей.
Он верил в одно —
Что очень важно не играть в домино;
Ни разу в жизни не снимался в кино,
И не любил писать стихи, предпочитая вино.
Он ушел прочь,
И, не в силах пустоту превозмочь,
Мы смотрим в точку, где он только что был,
И восклицаем: «Почему? Что? Как?
Какая чудесная ночь!»
Но я
Считаю, что в этом он прав.
Пускай
У нас будет шанс, что к нам опять вернётся
Мальчик Евграф.
Время Луны
Я видел вчера новый фильм.
Я вышел из зала таким же, как раньше.
Я знаю уют вагонов метро,
Когда известны законы движенья.
И я читал несколько книг,
Я знаю радость печатного слова…
Но сделай шаг — и ты вступишь в игру,
В которой нет правил.
Нет времени ждать;
Едва ли есть кто-то, кто поможет нам в этом.
Подай мне знак,
Когда ты будешь знать, что выхода нет.
Структура тепла —
Ещё один символ, не больше, чем выстрел.
Но, слышишь меня, у нас есть шанс,
В котором нет правил.
Время Луны. Это — время Луны.
У нас есть шанс, у нас есть шанс,
В котором нет правил.
Время Луны. Это — время Луны.
У нас есть шанс, у нас есть шанс,
В котором нет правил.
Гарсон номер два
Гарсон номер два, гарсон номер два,
На наших ветвях пожухла листва.
И, может, права людская молва,
И всё — только сон, гарсон номер два.
Вот стол, где я пил.
Вот — виски со льдом.
Напиток стал пыль, стол сдали в музей.
А вот — за стеклом:
Мумии всех моих близких друзей.
А я только встал на пять минут — купить сигарет.
Я вышел пройтись в Латинский Квартал,
Свернул с Camden Lock на Невский с Тверской;.
Я вышел — духовный, а вернулся — мирской,
Но мог бы пропасть, — ан нет, не пропал.
Так гарсон номер два, гарсон номер два,
То разум горит, а то брезжит едва.
Но мысль мертва, радость моя, а жизнь — жива,
И всё только сон, гарсон номер два.
А колокольный звон течёт, как елей.
Ох, моя душа, встань, помолись.
Ну что ж ты спешишь?
А здесь тишина, иконы битлов, ладан-гашиш.
А мне все равно, — лишь бы тебе было светлей.
Так гарсон номер два, гарсон номер два,
На кладбище — тишь.
На наших гробах — цветы да трава.
И, похоже, права людская молва,
И все — только сон, гарсон номер два.
А раз это сон — что ж ты стоишь, гарсон номер два?!
Ангел всенародного похмелья
Уже прошло седьмое ноября,
Утихли звуки шумного веселья.
Но что-то движется кругами,
Всё вокруг там, где стою я;
Должно быть, Ангел
Всенародного похмелья.
Крыла висят, как мокрые усы,
И веет чем-то кисло и тоскливо,
Но громко бьют на главной башне
Позолоченные часы,
И граждане страны
Желают пива.
Бывает так, что нечего сказать,
Действительность бескрыла и помята,
И невозможно сделать шаг
Или хотя бы просто встать —
И все мы беззащитны,
Как котята;
И рвётся враг подсыпать в водку яд,
Разрушить нам застолье и постелье,
Но кто-то вьётся над страной,
Благословляя всех подряд, —
Хранит нас Ангел
Всенародного похмелья.
1982 год.
Серебро господа моего
Я ранен светлой стрелой — меня не излечат.
Я ранен в сердце — чего мне желать ещё?
Как будто бы ночь нежна,
Как будто бы есть еще путь —
Старый прямой путь нашей любви.
А мы все молчим, а мы всё считаем и ждём,
Мы всё поём о себе — о чём же нам петь ещё?
Но словно бы что-то не так,
Словно бы блеклы цвета,
Словно бы нам опять не хватает тебя,
Серебро господа моего…
Серебро господа,
Разве я знаю слова, чтобы сказать о тебе?
Серебро господа моего…
Серебро господа…
Выше слов, выше звёзд,
Вровень с нашей тоской…
И как деревенский кузнец, я выйду засветло.
Туда, куда я, — за мной не пойдёт никто.
И может быть, я был слеп,
И может быть, это не так,
Но я знаю, что ждет перед самым концом пути, —
Серебро господа моего…
Серебро господа,
Разве я знаю слова, чтобы сказать о тебе?
Серебро господа моего…
Серебро господа…
Выше слов, выше звёзд,
Вровень с нашей тоской…
1986 год.
Сестра
Сестра,
Здравствуй, сестра!
Нам не так уж долго осталось быть здесь вместе.
Здравствуй, сестра!
Когда мы глядим на небо,
Откуда должны придти звёзды,
Когда мы глядим на горы,
Откуда должна прийти помощь,
Ни новое солнце днём,
Ни эта луна ночью
Не остановят нас,
Не остановят нас.
Сестра (дык ёлы-палы),
Здравствуй, сестра!
Нам не так уж долго осталось быть здесь вместе.
Здравствуй, сестра!
Попытайся простить мне,
Что я не всегда пел чисто;
Попытайся простить мне,
Что я не всегда был честен, —
Попытайся простить мне,
Я не хотел плохого,
Ведь я не умел любить,
Но я хотел быть любимым.
Сестра (дык ёлы-палы),
Здравствуй, сестра!
Нам не так уж долго осталось быть здесь вместе.
Здравствуй, сестра!
И когда мы приходим,
Мы смотрим на небо,
Мы смотрим на небо,
Мы смотрим в него так долго.
И может быть, это картина,
Иллюзия и картина.
Но может быть, это правда;
И Скорее всего это правда.
Сестра (дык ёлы-палы),
Здравствуй, сестра!
Нам не так уж долго осталось быть здесь вместе.
Здравствуй, сестра…
1986 год.
Мой ум сдох
Мой ум сдох ранней весной,
Когда в саду распустился куст.
И в свете луж нашёл я ответ:
Мой ум сдох, его больше нет.
Мой ум сдох в жаркий летний день,
Когда вокруг зеленела листва.
И в шуме волн нашёл я ответ:
Мой ум сдох, его больше нет.
Мой ум сдох осенней порой,
Когда вокруг плакал дождь.
И в крике ветров нашёл я ответ:
Мой ум сдох, его больше нет.
Мой ум сдох холодной зимой,
Когда вокруг танцевала метель.
И в мраморе льда нашёл я ответ:
Мой ум сдох, его больше нет.
1973 год.
Поэзия
из «Искушения Святого Аквариума»
Грустит сапог под жёлтым небом,
Но впереди его печаль.
Зелёных конвергенций жаль,
Как жаль червей, помятых хлебом.
С морского дна кричит охотник
О безвозвратности воды.
Камней унылые гряды
Давно срубил жестокий плотник.
В обличьи есть хорошая черта,
Она лишает розу цвета.
Она подобна пистолету
У подзаветного листа.
1973 год.
Дорога 21
Любой твой холст — это автопортрет:
Ведь ты — это я.
Любое слово — это ответ,
Ведь ты — это я.
И если ты невидим средь семи небес,
То кто заметит меня?
И твой квадрат не имеет углов,
И добродетель — как грех.
Твои стихи лишены всех слов,
И ненависть — смех.
И ты спишь по ночам со смертью своей,
И ты счастливее всех.
И ты всегда идёшь позади,
Ведь ты — господин.
Ты — как вода, ты живёшь внизу,
Но ты — господин.
И, когда я был мал, ты учил меня своей
Дороге Двадцать Один.
Твои глаза, словно пепел, —
Ты видишь только то, что есть.
Твои глаза — словно пепел, —
Ты видишь только то, что есть.
Я никогда не ловил луну в реке рукой,
Но я почту за честь.
На Двадцать Первом шоссе
Есть многое, чего здесь нет.
На Двадцать Первом шоссе
Есть многое, чего здесь нет.
Я был бы рад жить там,
Но сердце моё пахнет, как Невский проспект.
1978 год.
Сарданапал
Сарданапал, надменный азиат,
Зачем мой шкаф служил тебе жилищем?
Мы шествуем по улицам и свищем,
Сзывая всех в далёкий райский сад.
Но сгнили их конкретные умы
В процессе потребления продуктов.
Что им с того, что твой кузен — кондуктор —
Наследный принц Уфы и Костромы?
Похожие материалы
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.