Тексты песен Бориса Гребенщикова (11)

Тексты песен Бориса Гребенщикова

ПОЭТ \ ПИСАТЕЛЬ \ ФИЛОСОФ \ ПСИХОЛОГ \ ИСТОРИК \ СОЦИОЛОГ \
РОБЕРТ ГРЕЙВС \ НИЦШЕ \ ПУШКИН \ ЛОСЕВ \ СОЛОВЬЕВ \ ШЕКСПИР \ ГЕТЕ \
МИФОЛОГИЯ \ФИЛОСОФИЯ\ ЭТИКА \ ЭСТЕТИКА\ ПСИХОЛОГИЯ\ СОЦИОЛОГИЯ \
ГОМЕР ИЛИАДА \ ГОМЕР ОДИССЕЯ \ 

Корабль уродов
Корабль уродов, 
Где твой штурвал и снасть? 
Я так боюсь упасть 
В морскую воду.

Корабль уродов, 
Что ты готовишь мне? 
Гибель в морской волне 
Или свободу?

1982-1989.

P. S. Как утверждает автор, что это только припев из «совершенно другой песни»…

 

Город
Под небом голубым есть город золотой 
С прозрачными воротами и яркою звездой. 
А в городе том — сад — всё травы да цветы; 
Гуляют там животные невиданной красы.

Одно — как жёлтый огнегривый лев, 
Другое — вол, исполненный очей. 
С ними — золотой орёл небесный, 
Чей так светел взор незабываемый.

А в небе голубом горит одна звезда; 
Она твоя, о ангел мой, она твоя всегда. 
Кто любит, тот любим; кто светел, тот и свят. 
Пускай ведёт звезда тебя дорогой в дивный сад.

Тебя там встретит огнегривый лев 
И синий вол, исполненный очей. 
С ними — золотой орёл небесный, 
Чей так светел взор незабываемый.

Франческо де Милано, Андрей Волхонский, Алексей Хвостенко

Текст не до конца совпадает с авторским текстом Андрея Волхонского и Алексея Хвостенко. 

 

Древнерусская тоска
Куда ты, тройка, мчишься, куда ты держишь путь? 
Ямщик опять нажрался водки или просто лёг вздремнуть, 
Колёса сдадены в музей, музей весь вынесли вон, 
В каждом доме раздаётся то ли песня, то ли стон. 
Как предсказано святыми все висит на волоске, 
Я гляжу на это дело в древнерусской тоске.

На поле древней битвы нет ни копий, ни костей, 
Они пошли на сувениры для туристов и гостей. 
Добрыня плюнул на Россию и в Милане чинит газ, 
Алеша, даром что Попович, продал весь иконостас. 
Один Илья пугает девок, скача в одном носке, 
И я гляжу на это дело в древнерусской тоске.

У Ярославны дело плохо, ей некогда рыдать, 
Она в конторе с пол-седьмого, у ней брифинг ровно в пять. 
А все бояре на «Тойотах» издают «PlayBoy» и «Vogue», 
Продав леса и нефть на Запад, СС20 — на Восток. 
А князь Владимир, чертыхаясь, рулит в море на доске, 
Я гляжу на это дело в древнерусской тоске.

У стен монастыря опять большой переполох, 
По мелкой речке к ним приплыл четырнадцатирукий бог. 
Монахи с матом машут кольями, бегут его спасти, 
А бог глядит, что дело плохо, и кричит: «Пусти, пусти». 
Настоятель в женском платье так и скачет на песке, 
Я гляжу на это дело в древнерусской тоске.

А над удолбанной Москвою в небо лезут леса, 
Турки строят муляжи Святой Руси за полчаса. 
А у хранителей святыни палец пляшет на курке, 
Знак червонца проступает вместо лика на доске. 
Харе Кришна ходят строем по Арбату и Тверской, 
Я боюсь, что сыт по горло древнерусской тоской… 

 

Ключи от её дверей
Между тем, кем я был, и тем, кем я стал, 
Лежит бесконечный путь. 
Но я шёл весь день, и я устал, 
И мне хотелось уснуть.

И она не спросила, кто я такой, 
И с чем я стучался к ней. 
Она сказала: Возьми с собой 
Ключи от моих дверей.

Между тем, кем я стал, и тем, кем я был, — 
Семь часов до утра. 
Я ушёл до рассвета, и я забыл, 
Чьё лицо я носил вчера.

И она не спросила, куда я ушёл, — 
Северней или южней; 
Она сказала: Возьми с собой 
Ключи от моих дверей.

Я трубил в эти дни в жестяную трубу, 
Я играл с терновым венцом, 
И мои восемь струн казались мне 
То воздухом, то свинцом.

И десяткам друзей хотелось сварить 
Суп из моих зверей. 
Она сказала: Возьми с собой 
Ключи от моих дверей.

И когда я решил, что некому петь, 
Я стал молчать и охрип. 
И когда я решил, что нет людей 
Между свиней и рыб.

И когда я решил, что остался один 
Мой джокер средь их козырей, 
Она сказала: Возьми с собой 
Ключи от моих дверей. 

 

Сторож Сергеев
Зелёная лампа и грязный стол и правила над столом. 
Сторож Сергеев глядит в стакан и думает о былом. 
Но вот приходят к нему друзья, прервав его мыслей ход. 
И быстро вливают портвейна литр сторожу прямо в рот.

Друзья пришли к нему неспроста, пройдя не одну версту. 
Они желают видеть его на боевом посту. 
И сторож Сергеев, презрев свой долг, ловит беседы нить 
И ставит стулья друзьям своим, поскольку им негде пить.

И он говорит с ними до утра, забыв обойти свой двор. 
Он пьёт, не глядя совсем на дверь, куда мог забраться вор. 
Но ночь проходит, приходит день — так в мире заведено. 
И сторож Сергеев упал под стол, допив до конца вино.

Зелёная лампа горит чуть-чуть, и сменщик уж час как здесь, 
А сторож Сергеев едва встаёт, синий с похмелья весь. 
И он, трясясь, выходит за дверь, не зная ещё куда. 
Желает пива и лечь поспать — скромный герой труда.

1984 год. 

 

Новая жизнь на новом посту
На кладбище грязь. Полшестого. 
Мать-земля сегодня сыра. 
И в ней стоят хорошие парни, 
Хотя, должно быть, пьяны с утра.

Но как не пить при такой работе? 
И я храню для них водку в пальто. 
И мне хотелось бы петь об этом, 
Но этот текст не залитует никто.

Иван спешит на работу; 
Он спешит на работу, не торопясь. 
Похоже, что ему всё равно, 
Успеет ли он к девяти часам.

Осенний парк. Опавшие листья — 
Такая прекрасная грязь! 
Он был инженером, теперь он сторож; 
Он выбрал себе это сам.

И его «Беломор» горит на лету, 
И это новая жизнь на новом посту.

Когда я смотрю в окошко, 
Я вижу, как кто-то идёт по крыше — 
Может быть, это собака (кошка), 
А может быть, это крот.

Я вижу не слишком ясно — 
Мешает крутой наклон (той крыши). 
Может быть, это букашка, 
А может быть, это слон.

Над ними чистое небо, 
Под ними — хрупкий карниз, 
И я не знаю, как сделать, чтобы 
Помочь им спуститься вниз.

И я сижу у окна и смотрю в пустоту, 
И это новая жизнь на новом посту.

 

Лети, мой ангел, лети
Крылья сломались, когда ещё воздух был пуст. 
Кто мог сказать ему, что за плечами лишь груз? 
Кто мог что-то сказать ему — мы знали, что он впереди. 
Я шепнул ему вслед: Лети, мой ангел, лети!.

Мальчик, похожий на мага, слепой, как стрела, 
Девственность неба разрушивший взмахом крыла; 
Когда все мосты обратились в прах, и пепел покрыл пути, 
Я сказал ему вслед: Лети, мой ангел, лети!.

Я знаю — во всем, что было со мной, Бог на моей стороне. 
И все упрёки в том, что я глух, относятся не ко мне: 
Ведь я слышу вокруг миллион голосов, но один — 
Как птица в горсти… 
И я сжимаю кулак: Лети, мой ангел, лети!. 

 

Географическое
Когда попал впервые Беринг 
В северо-западный проход, 
Он вышел на пустынный берег, 
А мимо ехал пароход.

Там Бонапарт работал коком, 
Но не готовил он еды — 
Лишь озирал свирепым оком 
Сплошную гладь пустой воды.

Так мчался дико между скал он 
И резал воду, как кинжал. 
Увы, не счастия искал он 
И не от счастия бежал. 

 

Рождественская песня
Твои самолёты — им никогда не взлететь. 
Твои горизонты чисты, твои берега не знают прибоя. 
На улицах много людей, но тебе не сказали, что это такое. 
Ты бросаешь им золото — тебе не сказали, что это медь… 
Из тех, кто был здесь сначала, с тобой остаются лишь трое. 
Но, королева, кто позволит им петь?

Твои глаза — никто не помнит их цвет. 
Лишь в клетках поют соловьи неизвестной ученым природы. 
Все двери закрыты на ключ с сумерек и до восхода. 
Лишь рыбаки не боятся смотреть тебе вслед. 
Тебя обманули: им не позволяют смотреть на воду. 
Но, королева, кто погасит их свет?

А в гавани — паруса из цветных камней, 
И матросы в монашеских рясах пьют здоровье жены капитана. 
Но в полночь расходятся в кельи: они снимаются с якоря рано — 
Им нужно плыть вокруг света — туда, где в полдень темней, 
Чем ночью, — их корабль разобрала на части охрана. 
Но они уплывут, королева, — есть вещи сильней.

А ночью время идёт назад, 
И день, наступающий завтра, две тысячи лет как прожит. 
Но белый всадник смеётся, его ничто не тревожит, 
И белый корабль с лебедиными крыльями уже поднял паруса. 
Часовые весны с каждым годом становятся строже. 
Но, королева, сигналом будет твой взгляд.

Королева, мы слыхали, что движется лёд, 
Но, когда поднимаются реки, это даже не стоит ответа. 
Ладони полны янтарём, он будет гореть до рассвета, 
И песнь яблоневых ветвей — её никто не поёт. 
Но это не долго, и наша звезда никогда не меняла цвет, 
Но, королева, тише: ты слышишь, — падает снег… 
Да, королева, это всё-таки Новый Год.

1984 год. 

 

Возвращение домой
Они шли так долго, 
Что уже не знали куда. 
И в его ладонях был лёд, 
А в её ладонях — вода. 
И если бы он не смеялся, 
Она бы решила, что он немой, 
Но он сказал ей: Как будет славно, 
Когда мы вернёмся домой.

Сестра моя, ты — альтруист, 
Ты не щадишь свечей, 
И ты хочешь узнать мой язык, 
Но он мой и больше ничей. 
А нам уже нужно так мало слов, 
И зима почти (уже)* — за спиной. 
И знаешь, сестра, как будет славно, 
Когда мы вернёмся домой.

Я летел на серебряных крыльях — 
О, я был большой эстет, — 
И с той стороны стекла 
Я искал то, чего с этой нет. 
И тело мое просило любви 
И стало моей тюрьмой. 
Все остается точно так же, но только 
Я знаю, что я возвращаюсь (это моё возвращенье)* домой.

* — вариант исполнения. 

 

Лошадь белая
Лошадь белая на траве 
Далеко ушла в поле. 
Дома упряжь вся в серебре, 
А ей нужно лишь воли.

Конюх сбился с ног — да что с тобой? 
Целый день звонит, пишет. 
А она трясет гривой, 
И как будто б не слышит.

Твёрдая земля — да долгий путь 
Из огня в полымя. 
Много кто хотел её вернуть, — 
Ни один не знал имя. 

 

Комната, лишённая зеркал
Сын человеческий, где ты? 
Скажи мне ещё один раз — 
Скажи мне прямо, кто мы теперь. 
Скажи мне истинно, где мы сейчас. 
Ведь я думал, всё будет честно, 
Шёлковый шарф на шлем; 
Но это битва при закрытых дверях, 
Борьба жизни с чёрт знает чем.

И кто-то считает, что это подвох, 
И кто-то кричит, что провал. 
И каждое слово — признак (символ)* того, 
Что мы в комнате, лишённой зеркал.

Сегодня мне снился ангел, 
Похожий на Брюса Ли. 
Он нёс мне жидкость для прочистки мозгов — 
Стакан портвейна для хозяев земли. 
Но я был мудр и светел, 
Я взялся за дело всерьёз; 
И я умер, выбирая ответ, 
Хотя никто не задавал мне вопрос.

А друг мой Ленский у пивного ларька 
Сокрушался, что литр так мал, 
А очередь хором читала стихи 
О комнате, лишённой зеркал.

Нас всех учили с любовью 
Смотреть не вверх, а вперед. 
Но любовь стреляет из обоих стволов, 
Как только ты выйдешь на взлёт. 
А что, в самом деле — увлечься 
Одной из тех благородных девиц, 
Что воткнут тебе под ребра перо, 
Чтобы нагляднее было думать про птиц. 
Но будь я тобой, я б отправил их всех 
На съёмки сцены про первый бал, 
А сам бы смеялся с той стороны стекла 
Комнаты, лишённой зеркал.

У чёрных есть чувство ритма, 
У белых — чувство вины, 
Но есть третьи — без особых примет, — 
Что смотрят на женщин только ниже спины. 
Но я не был сосчитан, 
Я видел это со стороны. 
Мне как-то странно служить любовником муз, 
Стерилизованных в процессе войны.

Где выжил тот, кто был заранее мёртв, 
А выиграл тот, кто не встал. 
И только герои снимают рашпилем грим 
Комнаты, лишённой зеркал.

И вот два достойных занятья 
Для тех, кто выше нуля, — 
Торговля открытками с видом на пляж, 
Или дикий крик «право руля!»; 
И значит я списан, как мёртвый, 
И мне положен конец. 
Но я благодарен всем, стрелявшим в меня, — 
Теперь я знаю, что такое свинец.

И кто-то смеётся, как серебряный зверь, 
Глядя в наполненный зал. 
А я просто здесь, я праздную радостный сон 
О комнате, лишённой зеркал.

* — вариант исполнения.