Тексты песен Бориса Гребенщикова (19)

Тексты песен Бориса Гребенщикова

ПОЭТ \ ПИСАТЕЛЬ \ ФИЛОСОФ \ ПСИХОЛОГ \ ИСТОРИК \ СОЦИОЛОГ \
РОБЕРТ ГРЕЙВС \ НИЦШЕ \ ПУШКИН \ ЛОСЕВ \ СОЛОВЬЕВ \ ШЕКСПИР \ ГЕТЕ \
МИФОЛОГИЯ \ФИЛОСОФИЯ\ ЭТИКА \ ЭСТЕТИКА\ ПСИХОЛОГИЯ\ СОЦИОЛОГИЯ \
ГОМЕР ИЛИАДА \ ГОМЕР ОДИССЕЯ \ 

Горный хрусталь
Я вхожу в комнату, я буду в ней ждать. 
Здесь есть камни и прочие книги, понятные мне. 
Снаружи кто-то слышит мой голос, 
Но я пою ветру о солнце и солнцу о полной луне. 
И то, что я знаю, — это то, что я есть, 
И северный ветер бьёт мне в окно. 
Я знаю, что я иду в темноте, — но почему мне так светло?

Горный хрусталь будет мне знаком, 
Невидимый для глаз, но тверже, чем сталь. 
Я сделал шаг с некоторым страхом — 
Я должен был упасть — меня спас 
Горный хрусталь.

Ветер с вершины будет нам снегом, 
И несколько друзей — из тех, что больше не спят. 
Листья вершин сливаются с небом — 
Ну, разве это ночь? А если ночь, 
То где же в ней яд?

Я видел дождь, я видел снег, 
Я видел всё, что здесь есть; 
Смерть, где твоё жало? 
Я вижу свет, и, значит, — он здесь. 

 

Аделаида
Ветер, туман и снег — 
Мы одни в этом доме. 
Не бойся стука в окно — 
Это ко мне, 
Это северный ветер — 
Мы у него в ладонях.

Но северный ветер — мой друг, 
Он хранит то, что скрыто. 
Он сделает так, 
Что небо станет свободным от туч, 
Там, где взойдёт звезда Аделаида.

Я помню движение губ, 
Прикосновенья руками. 
Я слышал, что время 
Стирает всё; 
Ты слышишь стук сердца — 
Это коса нашла на камень.

И нет ни печали, ни зла, 
Ни горечи, ни обиды. 
Есть только северный ветер, и он разбудит меня 
Там, где взойдет звезда Аделаида.

1985 год. 

 

Иду на ты
В моём поле зренья появляется новый объект. 
В моём поле зренья появляется новый объект. 
Иду на «вы».

Возможно, ты — шкаф, (Нет, ) 
Возможно, ты — стол, (Нет, ) 
Каков твой номер? (Шесть) 
Каков твой пол? (Женский, )

Иду на «ты». Иду на «ты». 
Иду на «ты». — 
Иди…

В нашем поле зренья появляется новый объект. 
В нашем поле зренья появляется новый объект. 
Идём на «вы». Идём на «ты». Идём на «ты».

Трогай!

1988 год.

 

Если я уйду
Если я уйду — ты не сможешь меня найти. 
Если я уйду — ты не сможешь меня найти. 
Если я останусь здесь — кто сможет меня спасти?

Ты рядом со мной, ты прекрасна, и ты ни при чём. 
Смотри, как бьётся кровь в висках, — но ты ни при чём. 
Луна в моих зрачках, как ворон за моим плечом.

Окно выходит вверх — но что ждёт за стеклом? 
Окно выходит вверх — что там ждёт за стеклом… 
Выбор за тобой — чёрная вода или золото на голубом.

 

Партизаны полной Луны
Тем, кто держит камни для долгого дня, 
Братьям винограда и сестрам огня — 
О том, что есть во мне, 
Но радостно не только для меня.

Я вижу признаки великой весны — 
Серебряное пламя в ночном небе. 
У нас есть всё, что есть; пришла пора — 
Откроем ли мы дверь?

Вот едут партизаны полной Луны — 
Мое место здесь… 
Вот едут партизаны полной Луны — 
Пускай.

У них есть знания на том берегу, 
Белые олени на чёрном снегу. 
Я знаю всё, что есть, любовь моя, — 
Но разве я могу?

Так кто у нас начальник и где его плеть? 
Страх — его праздник, и вина — его сеть. 
Мы будем только петь, любовь моя, 
Но мы откроем дверь.

Вот едут партизаны полной Луны — 
Мое место здесь… 
Вот едут партизаны подпольной Луны — 
Пускай их едут.

1986 год. 

 

Лебединая сталь
Возьми в ладонь пепел, возьми в ладонь лёд. 
Это может быть случай, может быть дом. 
Но вот твоя боль — пускай она станет крылом; 
Лебединая сталь в облаках ещё ждёт.

Я всегда был один — в этом право стрелы, 
Но никто не бывает один, даже если б он смог. 
Пускай наш цвет глаз ненадёжен, как мартовский лед, — 
Но мы станем, как сон, и тогда сны станут светлы.

Так возьми в ладонь клевер, возьми в ладонь мёд. 
Пусть охота, летящая вслед, растает, как тень. 
Мы прожили ночь — так посмотрим, как выглядит день. 
Лебединая сталь в облаках — вперед!

1986 год.

 

Очарованный тобой
Очарованный тобой, мой лес — ослепительный сад, 
Неподвижный и прямой все дни. 
Кто мог знать, что мы никогда не вернёмся назад, 
Однажды выйдя из дверей…

Очарованный тобой, я ничего не скажу. 
Между нами нет стекла — и нечего бить. 
Кто мог знать, что нам — нам будет нечего пить, 
Хотя вода течёт в наших руках…

Скажи мне хоть слово — 
Я хочу слышать тебя,

И, оставленный один, беззащитен и смят. 
Этот выбор был за мной — и я прав. 
Вот мой дом — мой ослепительный сад 
И отражение ясных звезд в тёмной воде…

1987 год.

 

Золото на голубом
Те, кто рисует нас, 
Рисуют красным на сером. 
Цвета как цвета, 
Но я говорю о другом, 
Если бы я умел это, 
Я нарисовал бы тебя 
Там, где зелёные деревья 
И золото на голубом.

Место, в котором мы живём, — 
В нём достаточно света, 
Но каждый закат 
Сердце поёт под стеклом. 
Если бы я был плотником, 
Я сделал бы корабль для тебя, 
Чтобы уплыть с тобой 
К деревьям и к золоту на голубом.

Если бы я мог любить, 
Не требуя любви от тебя… 
Если бы я не боялся 
И пел о своём… 
Если бы я умел видеть, 
Я бы увидел нас так, как мы есть, — 
Как зеленые деревья 
И золото на голубом.

1986 год. 

 

Дерево
Ты — дерево. 
Твоё место в саду. 
И когда мне темно, 
Я вхожу в этот сад. 
Ты — дерево, 
И ты у всех на виду, 
Но если я буду долго смотреть на тебя, 
Ты услышишь мой взгляд.

Ты — дерево. 
Твой ствол прозрачен и чист, 
Но я касаюсь рукой — 
И ты слышишь меня. 
Ты — дерево, 
И я как осиновый лист, 
Но ты- ребёнок воды и земли, 
А я — сын огня.

Я буду ждать тебя 
Там, где ты скажешь мне, 
Там, где ты скажешь мне… 
Пока эта кровь во мне, 
И ветер — в твоих ветвях, 
Я буду ждать тебя, ждать тебя.

Ты — дерево. 
Твоя листва — в облаках. 
Но вот лист пролетел 
Мимо лица… 
Ты — дерево. 
И мы в надёжных руках. 
Мы будем ждать, пока не кончится время, 
И встретимся после конца.

1986 год. 

 

Я хотел петь
Я не знаю, при чём здесь законы войны, 
Но я никогда не встречал настолько весёлых времён. 
При встрече с медвежьим капканом 
Пойди объясни, что ты не медведь. 
Господи, помилуй меня; всё, что я хотел, 
Всё, что я хотел — я хотел петь.

На паперти как-то странно с весельем, 
В подвалах — могильный мрак. 
Ты знаешь, когда все время стреляют, 
Наверное, что-то не так. 
Спасибо за этот подарок, 
Но раньше он назывался «плеть». 
Господи, ты знаешь меня: всё, что я хотел, 
Всё, что я хотел — я хотел петь.

Ты знаешь сам, мне нужно немного — 
Хотя бы увидеть весну; 
И я не знаю, зачем мне привесили груз, 
Который тянет ко дну. 
Но я знаю, что если загнать меня в угол, 
Едва ли я буду там впредь. 
Господи, ты знаешь меня (помилуй меня)*. Всё, что я хотел, 
Всё, что я хотел, — я хотел петь.

* — вариант исполнения.

1982 год.

 

О лебеде исчезнувшем
О лебеде исчезнувшем, 
О лебеде, ушедшем во тьму, 
Я молюсь. 
И ещё: святые, заступитесь за нас.

О деревьях, что спят. 
О ветре, что не сможет 
Прикоснуться их сна. 
Святые, заступитесь за нас.

Перед Господом нет оправданий. 
Он сам — оправдание. 
Без хлеба в руках, 
Без единой звезды. 
Бесконечно один.

Так о лебеде исчезнувшем, 
О лебеде, исчезнувшем, чтобы возвратиться к нам вновь, 
(О лебеде, ушедшем и вернувшемся вновь)*, 
Святые, заступились (заступитесь)* за нас.

* — вариант исполнения. 

 

Трудовая пчела
Я — трудовая пчела на белом снегу, 
Трудовая пчела на белом снегу. 
Я совершаю свои круги под стеклом. 
Мы станем друзьями… 
Я знаю, что будет потом. 
Я знаю, что будет, и я ничего не могу.

Ты живёшь здесь, твоя листва на ветру. 
Я только гость, я ценен тем, что уйду. 
Мы рвёмся к теплу, как дети в зимнем лесу. 
Наши руки в огне, наши тела на весу. 
Я скажу тебе: «Здравствуй», имея это в виду.

А в сотах ждёт мед, трепещущий и живой. 
В моих сотах ждёт мёд, — ты знаешь его, он твой. 
Открой мои двери своим беззвучным ключом. 
Мне сладко быть радостью, — мне страшно стать палачом. 
Но одно идёт вместе с другим, пока в сотах ждёт мёд.

Я — трудовая пчела на белом снегу, 
Трудовая пчела на декабрьском белом снегу. 
Я совершаю свои круги под стеклом. 
Мы станем друзьями… 
Я знаю, что будет потом. 
Я знаю, что будет, но я ничего не могу. 

 

Всё, что мы есть
Стоя здесь, между востоком и западом, 
Пытаясь понять, зачем я здесь, — 
Я не умею, как те, о ком я читал, 
Но я хочу петь, — и я буду петь.

Все говорят, что любовь — это девятый вал, 
Но, что же нам делать здесь, на берегу? 
Я сделаю то, чему меня никто не учил — 
Пока я люблю, я это могу.

Могу хотя бы сказать вам: 
Любовь — это всё, что мы есть, 
Всё, что мы есть, всё, что мы есть…

И вот мы стоим здесь, между востоком и западом, 
Имея всё, что было обещано нам. 
Я знаю, много о чём я хотел бы сказать, 
Но есть то, чего никогда не доверить словам.

Но я говорю не словами: 
Любовь — это всё, что мы есть…

Нет движения, кроме любви, 
Нет места, кроме любви, 
Нет времени, кроме любви, 
Нет желаний, кроме любви. 
Нет жизни, кроме любви, 
Нет смерти, кроме любви, 
Нет движения, кроме любви, 
Нет защиты…

Любовь — это всё, что мы есть, 
Всё, что мы есть, всё, что мы есть… 

 

Драма
Она движется, 
Её движения, как архитектура. 
Вспоминая об этом, — 
Нет, лучше не вспоминать об этом. 
Что делать смертному с плотью, 
В которой нет ни цветов, ни ветра. 
Она всегда заставляет нас ждать себя 
Так божественно долго.

Она — моя драма, 
Что я могу сказать больше, 
Она — моя драма.

Это совершенный мир, 
Это — дорога в другую страну. 
Мы встретились с наукой дважды, — 
Я так и не понял, что делать с этим. 
Теперь мы будем петь о любви, 
Мы найдём её на завтрашних картах, 
И когда наступит финал, 
Мы будем смеяться, 
Мы не были слепы.

 

Благословение холмов
Благословение холмов 
Да будет с нами. 
Благословение апрельской грозы 
Да поможет нам расцвести вновь. 
Нас учили жить — лишь бы не попасть под топор, 
Новый день мы будем строить сами. 

 

 

Генерал Скобелев
Мне снился генерал Скобелев, 
Только что попавший в тюрьму. 
Мне снилось, что он говорил с водой, 
И вода отвечала ему. 
Деревья слушали их, 
Вокруг была пустота. 
Была видна только тень от круга, 
И в ней была тень креста.

Дело было на острове женщин, 
Из земли поднимались цветы. 
Вокруг них было Белое море, 
В море громоздились льды. 
Женщины стояли вокруг него, 
Тонкие, как тополя. 
Над их ветвями поднималась Луна, 
И под ногами молчала земля.

Генерал оглянулся вокруг и сказал: 
«Прекратите ваш смех. 
Дайте мне веревку и мыло, 
И мы сошьём платья для всех. 
Немного бересты на шапки, 
Обувь из десяти тысяч трав. 
Потом подкинем рябины в очаг, 
И мы увидим, кто из нас прав. «

Никто не сказал ни слова, 
Выводы были ясны. 
Поодаль кругом стояли все те, 
Чьи взгляды были честны. 
Их лица были рябы 
От сознанья своей правоты. 
Их пальцы плясали балет на курках, 
И души их были пусты.

Какой-то случайный прохожий 
Сказал: «Мы все здесь, вроде, свои. 
Пути Господни не отмечены в картах, 
На них не бывает ГАИ. 
Можно верить обществу, 
Можно верить судьбе, 
Но если ты хочешь узнать Закон, 
То ты узнаешь его в себе. «

Конвой беспокойно задвигался, 
Но пришедший был невидим для них. 
А генерал продолжал чинить валенки, 
Лицо его скривилось на крик. 
Он сказал: «В такие времена, как наши, 
Нет места ненаучной любви», — 
И руки его были до локтей в землянике, 
А может быть — по локоть в крови.

Между тем, кто-то рядом бил мух, 
Попал ему ложкой в лоб. 
Собравшиеся скинулись, 
Собрали на приличный гроб. 
Священник отпел его, 
Судья прочитал приговор. 
И справа от гроба стоял председатель, 
А слева от гроба был вор.

Этот случай был отмечен в анналах, 
Но мало кто писал о нем. 
Тот, кто писал, вспоминал об общественном, 
Чаще вспоминал о своём. 
А деревья продолжают слушать, 
Гудит комариная гнусь. 
И женщины ждут продолженья беседы, 
А я жду, пока я проснусь.

1987 год.