Тексты песен Бориса Гребенщикова (43)

Тексты песен Бориса Гребенщикова

ПОЭТ \ ПИСАТЕЛЬ \ ФИЛОСОФ \ ПСИХОЛОГ \ ИСТОРИК \ СОЦИОЛОГ \
РОБЕРТ ГРЕЙВС \ НИЦШЕ \ ПУШКИН \ ЛОСЕВ \ СОЛОВЬЕВ \ ШЕКСПИР \ ГЕТЕ \
МИФОЛОГИЯ \ФИЛОСОФИЯ\ ЭТИКА \ ЭСТЕТИКА\ ПСИХОЛОГИЯ\ СОЦИОЛОГИЯ \
ГОМЕР ИЛИАДА \ ГОМЕР ОДИССЕЯ \ 

Полукровка

Мне не нужно женщины, мне нужна лишь тема, 
Чтобы в сердце вспыхнувшем зазвучал напев. 
Я могу из падали создавать поэмы, 
Я люблю из горничных делать королев.

Раз в вечернем "дансинге", как-то ночью мая, 
Где тела сплетённые колыхал джаз-банд, 
Я так мило выдумал Вас, моя простая; 
Вас, моя волшебница недалёких стран.

Как поёт в хрустАлях электричество! 
Я влюблён в Вашу тонкую бровь. 
Вы танцуете, Ваше величество, 
Королева Любовь.

Раз в вечернем "дансинге", как-то ночью мая, 
Где тела сплетённые колыхал джаз-банд, 
Я так глупо выдумал Вас, моя простая; 
Вас, моя волшебница недалёких стран.

И души Вашей нищей убожество 
Было так тяжело разгадать. 
Вы уходите, Ваше ничтожество. 
Полукровка. Ошибка опять.

Раз в вечернем "дансинге", как-то ночью мая...

А.Вертинский

P.S. Вещь весьма редкая в репертуаре БГ тех лет.

В вечерний час ...

В вечерний час, когда облом, 
Беру , мой друг, я с полки лом. 
Вечерний час уж поздним стал. 
Зачем ты, друг, мне кайф сломал ? 
Устроил ломки мне, мужлан ! 
Зачем ты, друг, съел весь мой план ?

Б. Гребенщиков

О квартире номер шесть (Стих первый)

Эльжбета Моховая, белошвейка, 
Искусная в раскидывании карт, 
Живёт себе на улице Бассейной, 
На этаже меж третьим и четвёртым, 
В загадочной квартире номер шесть.

Заходят в двери разные собаки, 
Ласкаются и трогают колени; 
Эльжбета Моховая неприступна, 
Но кормит их молочной колбасой.

Съев колбасу, собаки пляшут пляски, 
Выкидывают разные коленца. 
Одна из них вертится, как щелкунчик 
Из оперы Чайковского "Щелкунчик", 
Другая замерла по стойке "смирно", 
Как юный часовой пред генералом, 
И так стоит недвижно на ушах. 
Эльжбета же идёт готовить чай.

Перенесёмся мысленно на кухню, 
Которая была колонным залом, 
А ранее вмещала монастырь. 
Под сводами, - в предвечной темноте, 
Так высоко, что глаз почти не внемлет,- 
Знамёна, гербы, древки и щиты, 
Следы побед, пожаров и сражений, 
Окаменевшей гарпии крыла. 
Эльжбета входит и,- поражена 
Готическою сумрачной красою, - 
Набрасывает кухонный ландшафт 
В блокноте, что у ней всегда в руке. 
Но, вдруг забыв искусство навсегда, 
Вся опрометью к чайнику несётся.

А чайник, своенравный Люцифер, 
Малиновою злобою налился, 
Шипит, стрекочет, давится, хрипит 
И плещет огнедышащею лавой. 
Едва Эльжбета ближе подойдёт, - 
Он ей кричит сквозь хохот сатанинский: 
Прощайся с миром, жалкий род людской, 
Пришёл конец твоей бесславной жизни, 
Отныне я - начальник над Землёй!.

За сим следит старинный друг Эльжбеты, 
Он притаился средь оконных рам. 
Сей друг ей - не случайный джентльмен. 
Он носит фрак на голом, стройном теле, 
И волосы заплетены в косу; 
А сам он по профессии индеец, 
С таинственной фамилией Ваксмахер.

Как говорил однажды Нострадамус, 
Придёт конец горению конфорки 
И всем другим бесовским западням. 
Стоит индеец, как тотемный столб, 
Не дрогнувшей рукой снимает чайник 
И рыцарски Эльжбете подаёт.

Меж тем собаки съели колбасу 
И, острым чувством голода томимы, 
Готовы перейти на интерьер. 
Тут вносят чай Эльжбета и Ваксмахер. 
Какое ликованье началось, 
Какие там произносились тосты; 
А поутру поехали к цыганам... 
Но это лишь вступление к поэме 
Про чудо жизнь в квартире номер шесть.

Б. Гребенщиков

О квартире номер шесть (Стих второй)

Вчера в квартире крали серебро 
И вынесли практически полтонны. 
Но тут выходит старый доктор Гук 
И кашляет презрительно вдогонку. 
Послушайте, - он говорит ворам, 
Но те упорно слышать не желают 
И, покраснев, толпятся у стены. 
А более застенчивые плачут. 
Послушайте! - опять кричит им Гук, 
Но воры упадают на колени 
И в сторону его ползут ботинок, 
Рассчитывая их облобызать. 
И с криком омерзенья старый доктор 
Взбирается по стенке к потолку, 
Выплевывая грязную извёстку.

И в этот поразительный момент, 
Эльжбета Моховая на подносе 
Несёт по коридору кос-халву 
И под ноги нисколько не глядит. 
Ну, как тут не запнуться о воров ? 
Бабах - и прямо падает средь них, 
Как будто мало ей переполоха. 
А кос-халва, как птица коростыль, 
Летит с размаха вдоль по коридору, 
Рискуя потерять съедобный вид. 
И вовсе бы пропал деликатес, 
Когда б не сударь Пётр Трощенков, 
Ударник из одной известной группы: 
Он молодецки ловит кос-халву 
Рукой, привычной к палочке ударной. 
Другой же, как домкратом, без труда 
Эльжбету прямо с пола поднимает 
И рыцарски ссыпает кос-халву 
Ей в декольте парижского халата. 
Потом велит ворам вернуть металл 
И доктора снимает с потолка. 
На сём прервём течение стиха. 
Перо не в силах описать веселья, 
В которое повергнута квартира.

Спасённый Гук отплясывает вальс, 
А Пётр открывает тайны ритма 
Застенчиво внимающей Эльвире. 
И даже воры, тихо поскулив 
И беззаветно вывернув карманы, 
Всю ночь в такси им водку достают. 
Вот так живут в квартире номер шесть.

Б. Гребенщиков

Элегия

Люблю фанов; они всегда торчат. 
Люблю, когда махая волоснёю, 
Идут в "Сайгон" нестройною толпою 
И что-то чёрное под нос себе бурчат.

Люблю, когда вприпрыжку на "Маяк" 
Они бегут, вздымая кучу пыли, 
В джинсах, в "шузне", в половиках и в мыле - 
Узнав, что там им продадут косяк.

Всегда готовые на сейшн править путь, 
Они трепещут в предвкушении проходки, 
И двери рвут с петель. 
Лишь миг короткий они торчат. 
И вновь - куда-нибудь.

Они бегут, "шузнёй" своей блистая, 
Чтобы поспеть туда, сюда, везде. 
И, если сейшн будет на звезде, 
Пройдут они и там, дружинников сметая.

И всё равно, кто будет там играть. 
Пусть мир дружиной там у входа встанет. 
Пусть только "квака" первый звук там грянет, 
Они войдут и будут там торчать.

Б. Гребенщиков

Твоих плечей пьянящий аромат...

 

"...Иди за мной, когда меня не станет." 
Зинаида Гиппиус
Твоих плечей пьянящий аромат, 
Твоей груди томительное тленье. 
Сравню тебя лишь с удовлетвореньем 
Язычника, услышавшего мат.

Все лилии повяли на корню, - 
Бесстыдное подобье пьедестала... 
Я шёл вослед, когда тебя не стало, 
Поведать страсть с твоим гнетущим "ню".

Так тонок запах тлеющей ноги, 
Так плоть прекрасна в полуразложеньи, 
Люблю топтать твоё телосложенье, 
В кирзовые одевшись сапоги.

Надгробье экскаватором разбить, 
Бульдозером развеять прах последний. 
Вот я пришёл, твой истинный наследник, 
На твой призыв пришёл тебя любить.

БГ

Место попсовика

Средь попсы хочу я место 
Надлежащее иметь. 
Как "Земляне" * быть известным, 
Ну как "битлы" и петь.

Дайте мне Рекшана ноги. 
Дайте Глазова вокал. 
Дайте мне не "Beac" убогий, 
А как минимум "Marshall".

Дайте "ревер", дайте "бустер", 
Дайте "квак", педаль и "фузз", 
Дайте мне пять тысяч "капусты", 
Дайте очень модный "шуз".

Дайте мне до пяток гриву, 
Два-одиннадцать на "бас", 
И тогда я, и тогда я, 
Лучше всех спою для вас.

* - был период, когда в Ленинграде параллельно друг другу существовали два коллектива 

под названием "Земляне". Первый (который не задавался супервопросом: "По чьей же вине крокодилы ходят лёжа ?"), 

руководимый Мясниковым, представлял город трёх революций на "Весенних ритмах-80" 

в Тбилиси. Судя по всему в данном стихе "чести такой удостоен" именно коллектив Киселёва, упоминаемый и Майком.

В конце века

Ланцелот уже не Ланцелот, 
Арлекино толще Труфальдино, 
Папу Карло поцарапал кот, 
А Мальвина съела Чиполлино. 
Чип энд Дейл глушат самогон, 
Дон Кихот сражается с Незнайкой, 
Волк плетётся к Зайцу на поклон, 
Золушка украла чью-то майку. 
Над костром расплавлен Дровосек...

Вот и кончился двадцатый век.

Стихи - Анатолий Гуницкий

Вчерашний день

Вчерашний день. В часу седьмом 
Из "Лакомки" я вышел. 
На центре явно был облом,- 
Звук "fuck'а" там был слышен.

В "Сайгоне" были "хиппари", 
"Фарцы" тянули виски. 
И музе я сказал: Смотри! 
Вон там сдаются диски!

БГ