Уильям Батлер Йейтс (23)

"В СЕМИ ЛЕСАХ" 
(1904) 
НЕ ОТДАВАЙ ЛЮБВИ ВСЕГО СЕБЯ

Не отдавай любви всего себя;
Тот, кто всю душу дарит ей, любя,
Неинтересен женщине – ведь он
Уже разгадан и определен.
Любовь занянчить – значит умертвить;
Ее очарованье, может быть,
В том, что непрочно это волшебство.
О, никогда не отдавай всего!
Запомни, легче птичьего пера
Сердца любимых, страсть для них игра.
В игре такой беспомощно нелеп,
Кто от любви своей и глух, и слеп.
Поверь тому, что ведает финал:
Он все вложил в игру – и проиграл.

ПРОКЛЯТИЕ АДАМА

В тот вечер мы втроем сидели в зале
И о стихах негромко рассуждали,
Следя, как дотлевал последний луч.
"Строку, – заметил я, – хоть месяц мучь,
Но если нет в ней вспышки озаренья,
Бессмысленны корпенье и терпенье.
Уж лучше на коленях пол скоблить
На кухне иль кайлом каменья бить
В палящий зной, чем сладостные звуки
Мирить и сочетать. Нет худшей муки,
Чем этот труд, что баловством слывет
На фоне плотско-умственных забот
Толпы – или, как говорят аскеты,
В миру". – И замолчал.

В ответ на это
Твоя подруга (многих сокрушит
Ее лица наивно-кроткий вид
И голос вкрадчивый) мне отвечала:
"Нам, женщинам, известно изначала,
Хоть это в школе не преподают, -
Что красота есть каждодневный труд".
"Да, – согласился я, – клянусь Адамом,
Прекрасное нам не дается даром;
Как ни вздыхай усердный ученик,
Как ни листай страницы пыльных книг,
Выкапывая в них любви примеры -
Былых веков высокие химеры,
Но если сам влюблен – какой в них толк?".
Любви коснувшись, разговор умолк.
День умирал, как угольки в камине;
Лишь в небесах, в зеленоватой сини,
Дрожала утомленная луна,
Как раковина хрупкая, бледна,
Источенная времени волнами.
И я подумал (это между нами),
Что я тебя любил, и ты была
Еще прекрасней, чем моя хвала;
Но годы протекли – и что осталось?
Луны ущербной бледная усталость.

БЛАЖЕННЫЙ ВЕРТОГРАД 
(Скача верхом на деревянной скамейке)

Любой бы фермер зарыдал,
Облив слезами грудь,
Когда б узрел блаженный край,
Куда мы держим путь.
Там реки полны эля,
Там лето – круглый год,
Там пляшут королевы,
Чьи взоры – синий лед,
И музыканты пляшут,
Играя на ходу,
Под золотой листвою
В серебряном саду.
Но рыжий лис протявкал:
"Не стоит гнать коня".
Тянуло солнце за узду,
И месяц вел меня,
Но рыжий лис протявкал:
"Потише, удалец!
Страна, куда ты скачешь,-
Отрава для сердец".
Когда там жажда битвы
Найдет на королей,
Они снимают шлемы
С серебряных ветвей;
Но каждый, кто упал, восстал,
И кто убит, воскрес;
Как хорошо, что на земле
Не знают тех чудес:
Не то швырнул бы фермер
Лопату за бугор -
И ни пахать, ни сеять
Не смог бы с этих пор.
Но рыжий лис протявкал:
"Не стоит гнать коня".
Тянуло солнце за узду,
И месяц вел меня.
Но рыжий лис протявкал:
"Потише, удалец!
Страна, куда ты скачешь,-
Отрава для сердец".
Снимает Михаил трубу
С серебряной ветлы
И звонко подает сигнал
Садиться за столы.
Выходит Гавриил из вод,
Хвостатый, как тритон,
С рассказами о чудесах,
Какие видел он,
И наливает дополна
Свой золоченый рог,
И пьет, покуда звездный хмель
Его не свалит с ног.
Но рыжий лис протявкал:
"Не стоит гнать коня".
Тянуло солнце за узду,
И месяц вел меня.
Но рыжий лис протявкал:
"Потише, удалец!
Страна, куда ты скачешь,-
Отрава для сердец".

"ЗЕЛЕНЫЙ ШЛЕМ И ДРУГИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ" 
(1910) 
СЛОВА

"Моей любимой невдомек, -
Подумалось недавно мне, -
Что сделал я и чем помог
Своей измученной стране".
Померкло солнце предо мной,
И ускользающую нить
Ловя, припомнил я с тоской,
Как трудно это объяснить,
Как восклицал я каждый год,
Овладевая тайной слов:
"Теперь она меня поймет,
Я объяснить готов".
Но если бы и вышло так,
На что сгодился б вьючный вол?
Я бы свалил слова в овраг
И налегке побрел.

НЕТ НОВОЙ ТРОИ

За что корить мне ту, что дни мои
Отчаяньем поила вдосталь,- ту,
Что в гуще толп готовила бои,
Мутя доверчивую бедноту
И раздувая в ярость их испуг?
Могла ли умиротворить она
Мощь красоты, натянутой, как лук,
Жар благородства, в наши времена
Немыслимый,- и, обручась с тоской,
Недуг отверженности исцелить?
Что было делать ей, родясь такой?
Какую Трою новую спалить?

МУДРОСТЬ ПРИХОДИТ В СРОК

Не в кроне суть, а в правде корневой;
Весною глупой юности моей
Хвалился я цветами и листвой;
Пора теперь усохнуть до корней.
Одному поэту, который предлагал мне
похвалить весьма скверных поэтов,
его и моих подражателей
Ты говоришь: ведь я хвалил других
За слово точное, за складный стих.
Да, было дело, и совет неплох;
Но где тот пес, который хвалит блох?

"ОТВЕТСТВЕННОСТЬ" 
(1914) 
СЕНТЯБРЬ 1913 ГОДА

Вы образумились? Ну что ж!
Молитесь богу барыша,
Выгадывайте липкий грош,
Над выручкой своей дрожа;
Вам – звон обедни и монет,
Кубышка и колокола…
Мечты ирландской больше нет,
Она с О'Лири в гроб сошла.
Но те – святые имена -
Что выгадать они могли,
С судьбою расплатясь сполна,
Помимо плахи и петли?
Как молнии слепящий след -
Их жизнь, сгоревшая дотла!
Мечты ирландской больше нет,
Она с О'Лири в гроб сошла.
Затем ли разносился стон
Гусиных стай в чужом краю?
Затем ли отдал жизнь Вольф Тон
И Роберт Эммет – кровь свою? -
И все безумцы прежних лет,
Что гибли, не склонив чела?
Мечты ирландской больше нет,
Она с О'Лири в гроб сошла.
Но если павших воскресить -
Их пыл и горечь, боль и бред,-
Вы сразу станете гнусить:
"Из-за какой-то рыжей Кэт
Напала дурь на молодежь…"
Да что им поздняя хула!
Мечты ирландской не вернешь,
Она с О'Лири в гроб сошла.

СКОРЕЙ БЫ НОЧЬ

Средь бури и борьбы
Она жила, мечтая
О гибельных дарах,
С презреньем отвергая
Простой товар судьбы:
Жила, как тот монарх,
Что повелел в день свадьбы
Из всех стволов палить,
Бить в бубны и горланить,
Трубить и барабанить,-
Скорей бы день спровадить
И ночь поторопить.

КАК БРОДЯГА ПЛАКАЛСЯ БРОДЯГЕ

"Довольно мне по свету пыль глотать,
Пора бы к месту прочному пристать,-
Бродяга спьяну плакался бродяге,-
И о душе пора похлопотать".
"Найти жену и тихий уголок,
Прогнать навек бесенка из сапог,-
Бродяга спьяну плакался бродяге,-
И злющего бесенка между ног".
"Красотки мне, ей-богу, не нужны,
Средь них надежной не найти жены,-
Бродяга спьяну плакался бродяге,-
Ведь зеркало – орудье сатаны".
"Богачки тоже мне не подойдут,
Их жадность донимает, словно зуд,-
Бродяга спьяну плакался бродяге,-
Они и шуток даже не поймут".
"Завел бы я семью, родил ребят
И по ночам бы слушал, выйдя в сад,-
Бродяга спьяну плакался бродяге,-
Как в небе гуси дикие кричат".

ДОРОГА В РАЙ

Когда прошел я Уинди-Гэп,
Полпенни дали мне на хлеб,
Ведь я шагаю прямо в рай;
Повсюду я как званый гость,
Пошарит в миске чья-то горсть
И бросит мне селедки хвост:
А там что царь, что нищий – все едино.
Мой братец Мортин сбился с ног,
Подрос грубиян, его сынок,
А я шагаю прямо в рай;
Несчастный, право, он бедняк,
Хоть полон двор его собак,
Служанка есть и есть батрак:
А там что царь, что нищий – все едино.
Разбогатеет нищеброд,
Богатый в бедности помрет,
А я шагаю прямо в рай;
Окончив школу, босяки
Засушат чудные мозги,
Чтоб набивать деньгой чулки:
А там что царь, что нищий – все едино.
Хоть ветер стар, но до сих пор
Играет он на склонах гор,
А я шагаю прямо в рай;
Мы с ветром старые друзья,
Ведет нас общая стезя,
Которой миновать нельзя:
А там что царь, что нищий – все едино.