Уильям Вордсворт (3)

Часть II

Он говорил торжественно отчасти, 
Когда же замолчал, его лицо 
Чуть оживилось, взгляд был столь спокойный, 
Что на мгновенье потерялись в нём 
Воспоминанья, и простой рассказ 
Из памяти исчез, как звук забытый. 
Затем недолго о вещах обычных 
Вели беседу мы, и показалась 
Она мне скучной. В этом недовольстве 
Я думал о бедняжке, как о близкой 
Мне женщине. Старик же повторял 
Её простой рассказ с такою силой, 
С таким живым лицом, с горящим взором, 
Что всё это, казалось, наяву 
Происходило, - я чуть-чуть забылся, 
И сильный холод ощутил в крови. 
Поднявшись, я тенистую прохладу 
Покинул, и на солнце постоял, 
Чтобы испить тепло его лучей. 
Но быстро на спокойные руины 
Взглянувши, я вернулся, старика 
Прося рассказ продолжить. 
                    Он ответил: 
То слабостям потворство, мой рассказ 
Упрёком стал бы, были б мы мужами, 
Кому нужны для болтовни пустой 
Страданья мёртвых, чтобы ощутить 
Усладу преходящую, её 
Забыв тотчас, коль в ней немного пользы. 
Но мы-то знаем, что в печальных мыслях 
Найдём всегда мы склонность к верной дружбе, 
К достоинству; иначе бы я был 
Лишь праздным фантазёром. Это повесть 
О бедах, что не запечатлены, 
О муках молчаливых, что едва 
Приняли некий вид, но к сильным чувствам 
Подходят плохо – мало очевидны 
Тем, кто не мыслит. Но желанье Ваше 
Исполню. 
                    Я ведь мог уехать с ними, 
Кому сей дом до злополучных лет 
Приютом был блаженным, то был шанс 
Отправиться в далёкую страну7; 
Я рад был к тем воротам подойти 
По зелени тропинки, вновь смотря 
На эти вязы. Отдыхал недолго – 
Приветствуя с восторгами мой путь 
По той земле. Потом в их дверь стучал; 
Когда ж входил с приветствием обычным, 
То Маргарет смотрела на меня 
Недолго, и безмолвно отвернувшись, 
На стул садилась, и рыдала горько. 
И я не знал, что делать, как мне с ней 
Поговорить. Бедняжка! Наконец 
Она вставала, - а затем, о сэр, 
Я не могу сказать, как назвала 
Она меня, со страстью, с тяжким горем, 
Беспомощно, и взгляд её цеплялся, 
Казалось, за меня. Она спросила 
О муже, не встречал ли я его. 
Мне сердце сжали страх и удивленье, 
Язык немел, тогда она сказала, 
Что он исчез два месяца назад. 
Ушёл из дома - лишь два дня ужасных 
Прошли, на третий день она с рассветом, 
В укрытии нашла кошель со златом8,. 
«Как я дрожала, увидав его», - 
Мне Маргарет сказала, - «это муж 
Его оставил. В тот же самый день 
Пришёл один из странников, сказав, 
Что муж солдатом стал, и что с отрядом 
К земле далёкой двигается он. 
Бедняга, ну какое бессердечье 
Со мной не попрощаться, он боялся, 
Что я с детьми последую за ним, 
И погружусь в нужду солдатской жизни». 
Рассказывала Маргарет, рыдая, 
Когда ж она закончила, не смог 
Её утешить я, и был бы рад 
Найти слова надежды – подбодрить 
Обоих нас. Мы долго так молчали, 
Пока светлей не стали наши мысли, 
И взгляд её не вспыхнул, словно он 
Сверкал сквозь слёзы радости. Затем 
Мы разошлись. Весной то было ранней; 
Её в саду оставил я, и помню 
Как на меня она через забор 
Смотрела, лишь по тропке я пошёл, 
И как послала мне благословенье 
Столь весело, и в голосе её 
Услышал я уверенность и счастье. 
Бродил я средь холмов и средь долин, 
С тяжёлой ношей, в холод и в жару, 
В густых лесах и в пустошах обширных, 
В тени, на солнце, под дождём и в сушь, 
Счастливый и унылый от всего. 
В пути меня ветра сопровождали, 
«Спешащие ручьи», деревьев шёпот, 
И музыка шагов моих печальных, 
И мысли быстротечные, что вмиг 
Исчезли. Я прошёл опять сей путь 
К закату лета, на полях пшеница 
Уже желтела, скошенные травы 
Вновь проросли, покрыв луга зелёным 
Ковром нежнейшим. Но открыв ту дверь, 
Я не увидел Маргарет. В тени, 
Где мы сидим, я ждал её прихода. 
Смотрелся дом её совсем как прежде, 
Был радостным, однако появилась 
Небрежность в нём - подумал я тогда: 
Там жимолость теснилась у двери, 
Со стен свисая тяжкою гирляндой, 
Очиток жалкий кольца завивал 
На край окна, и рос он как сорняк 
Напротив низких стёкол. Повернувшись, 
Я в сад её прошёл. Он изменился. 
Пустой вьюнок бубенчики свои 
Везде раскинул, и большой гирляндой 
Раскрывшиеся розы со стены 
Тянул к земле. Пучками проросли 
Армерии, ромашки, маргаритки, 
Тимьян, что растянулись на тропинки, 
Украсив их. 
                    Я час провёл впустую. 
Затем назад тревожно повернул, 
И рядом с дверью встретил незнакомца: 
Предположив, кого я здесь ищу, 
Сказал он, что она придёт нескоро. 
На западе горел закат, и я 
Ждал с нетерпеньем скорбным. Изнутри 
Я слышал скорбный глас её младенца. 
Прекрасно, но пустынно было здесь, 
Я долго безутешным оставался; 
Смотрел вокруг на угловые камни, 
Что ране не заметил я, у двери 
На них краснели выцветшие пятна 
С клочками шерсти, словно приходили 
С общинных пастбищ овцы, и себе 
Искали пищу даже на пороге. 
Домашние часы пробили восемь: 
Тут повернувшись, я её увидел. 
Худое, измождённое лицо. 
Дверь отперев, она произнесла: 
Мне жаль, что Вы так долго ожидали, 
Поистине, хожу я нынче долго, 
А иногда – к позору моему – 
Молюсь, чтобы обратно мне вернуться». 
Пока она на ужин накрывала, 
Сказала мне, что старшего ребёнка 
Она лишилась: мальчиком-прислугой 
Он стал в приходе, - «чувствую, у Вас 
Есть повод так смотреть. Да, я сегодня 
Уж очень далеко ушла от дома, 
Я много дней вот так брожу, пытаясь 
Найти лишь то, что не могу найти. 
Вот так впустую трачу я часы, 
Зло принося себе, и своему 
Младенцу беззащитному - в рыданьях 
Я засыпаю, просыпаясь, плачу. 
Как будто тело у меня другое, 
Не как у всех, и мне не умереть. 
Теперь же на душе легко, и я 
Полна надежды, - так она сказала, - 
Что Небеса терпенье мне дадут 
Перенести несчастья». 
                   Были б в горе 
И Вы, её увидев. Сэр, я знаю, 
Рассказ сей в душу мне запал. Боюсь, 
Он скучен, только сердцем я цепляюсь 
К бедняжке. Ведь она как будто рядом, 
Я чувствую и нрав её, и взгляд, 
Присутствие её, и ощущаю 
Всё совершенство Маргарет, как часто 
Меня экстаз мгновенный наполняет, 
Что думаю я только об одном, 
Ложиться спать от горя, или снова 
Нести свой груз, ведь каждый человек 
Для жизни человеческой рождён, 
И должен пробудиться, наблюдая 
Её страданья. Сэр, Вы б огорчились, 
Увидев, как у ней повисли веки, 
И как она глаза не поднимала, 
Смотря всё время мимо. Низкий голос. 
В её движеньях, хлопотах по дому, 
Спокойная небрежность появилась, - 
Так разум называет праздный вид. 
И всё-таки она опять вздыхала, 
Хоть не дрожала грудь её, и сердце 
Не билось сильно. Молча у огня 
Сидели мы, но я услышал вдохи – 
Откуда же они тогда явились. 
Я посох взял, поцеловал младенца, 
Опять увидел слёзы, и ушёл, 
Ей пожелав надежду с утешеньем: 
О, как она меня благодарила, 
Но вряд ли за надежду. 
                                        Вновь пришёл я 
К ней по тропинке этой, прежде чем 
На солнечном пригорке первоцвет 
Весны начало записал в анналы. 
Была печальна Маргарет - от мужа 
Известий никаких. Она не знала, 
Он жив, иль мёртв. Она казалась мне 
Такой же, только хижина её 
Неряшливо смотрелась: пол был мокрый, 
Но и не мытый, а её очаг 
Был без удобства... 
И окна были в копоти, а книги, 
Что ранее стояли против них 
В достаточном количестве, теперь, 
Разбросанные, здесь и там лежали 
С раскрытыми страницами, упав 
С привычных полок. А её дитя 
От матери взяло привычку к горю, 
Вздыхая средь игрушек. Снова я 
Садовую калитку рассмотрел – 
Всё та же бедность, то же запустенье. 
Я видел, как тверда в саду земля 
С травой иссохшей, с морем сорняков: 
И чёрная невспаханная почва 
Без зимних трав. Растенья и цветы, 
Казалось, все изгрызены, и в землю 
Затоптаны ногами. Та солома, 
Что обвивала ране нежный ствол 
У яблони младой, лежит у корня; 
Кору лениво овцы обглодали. 
И Маргарет с младенцем на руках, 
Увидев, как на дерево смотрю я, 
Сказала: «Я боюсь, оно засохнет, 
До возвращенья Роберта». Мы к дому 
Вернулись вместе; может, есть надежда, 
Она всё вопрошала. Для него, 
Для маленького мальчика, а ей 
И жить уже не хочется от горя. 
Но всё же я увидел ткацкий стан 
На том же месте, и на том гвозде 
Висел камзол воскресный, тот же посох 
Стоял за дверью скромно. Но когда 
Я к ней пришёл в осеннее ненастье - 
Услышал, что малыш её скончался, 
Она теперь одна. Я помню, как 
Мы шли по грязной тропке, может милю, 
Когда деревья голые сочились 
Туманной влагой; и любое сердце 
Хотело бы услышать, как она 
Меня просила, чтобы с малышом 
Я говорил, где б ни был. Мы расстались 
Тогда навечно; так как много зим 
И вёсен я бродил, пока сюда 
Я не вернулся. 
                                        Пять тяжёлых лет 
Она жила в своём вдовстве тревожном - 
Жена, вдова. Всё это ей терзало 
Больную душу. Слышал я, мой друг, 
Что здесь, в беседке сломанной, она 
Могла сидеть, в субботу отдыхая, – 
Там где поганка выросла лениво, – 
Когда ж собака мимо пробегала, 
Она вставала тенью. На скамье 
Она сидела долго, и всегда 
Глядела вдаль, и погружалась в грёзы, 
Что заставляли сердце часто биться. 
А ныне дёрн растёт на той дорожке, 
Где летом каждый день она ходила 
Туда, сюда, и опоясав лён 
Вкруг талии, нить длинную пряла9, 
Идя обратно. Но когда мужчина 
Там проходил, в мундир одетый красный10, 
Иль нищий искалеченный моряк, 
То сын её, крутящий колесо, 
Работу прекращал, она же снова 
Дрожащим голосом вопросы задавала, 
О мужниной судьбе; когда ж они 
Утешить не могли её, на сердце 
Ей становилось грустно. У ворот, 
Что преграждали путникам дорогу, 
Она могла стоять, и если б к ней 
Явился всадник, то, подняв задвижку, 
Она бы, в нём сочувствие найдя, 
Могла бы свой вопрос задать печальный 
В который раз. 
                                       А хижина её 
Всё время разрушалась - нет того, 
Кто при морозце первом затыкал 
Все щели, покрывая крышу свежей 
Соломой. Так она жила всю зиму 
Беспечно до тех пор, пока весь дом, 
Забот лишённый, от дождя и снега 
Не отсырел; и по ночам от влаги 
Она хладела вся, а в бурный день 
Её лохмотья ветер раздувал 
У очага зажжённого. И всё же 
Она любила свой несчастный дом, 
И не ушла бы ради всех миров: 
Ведь только эта длинная дорога, 
И грубая скамья дают надежду, 
Что мучит сердце ей. И здесь, мой друг, 
Она болела, здесь и умерла. 
Последний обитатель сих развалин, 
Старик, замолк. Он видел, как поднялся 
Я с той скамьи, от слабости шатаясь, 
И не имея сил благодарить 
Его за повесть, полную печали. 
Я наклонился над калиткой сада, 
И в мыслях вновь те муки проследил: 
Но успокоясь, с братскою любовью 
Благословил я Маргарет, скорбя, 
И наконец-то к дому возвратился, 
Следя за тем, как скрытый дух людей, 
Среди забвений, свойственных Природе, 
Среди цветов, деревьев и травы 
Способен всё же горю сострадать. 
Старик, увидев это всё, промолвил: 
«Мой друг, зачем печалиться о ней, 
Ведь мудрость жизни говорит, довольно: 
И потому Вы радуйтесь, и долго 
Не изучайте всё недобрым взглядом – 
Она в земле спокойно спит. Мир ей! 
Я помню эти пышные места, 
Те травы, и шиповник на стене, 
Дождём посеребрённый и туманом. 
Когда я здесь прошёл, во мне возник 
Тот прежний образ тишины беззвучной, 
Спокойной, неподвижной и прекрасной 
Средь горьких мыслей, что во мне взрастали, 
Лишь мы отдались горю и унынью 
От этих страшных бед. Но наша скорбь 
Являет смерть нам так, как если б стала 
Она пустой мечтой – но жить не сможет 
Там, где раздумий нет. Я возвратился, 
И в радости по тропке шёл своей». 
Он смолк. Склонялось солнце всё сильнее, 
И мягкое сияние на нас 
Упало сквозь деревья, где сидели 
Мы на скамье приземистой, в душе 
Предчувствуя сей сладкий час. Средь вязов 
Рулады выводила коноплянка, 
И эти песни, и другие трели 
Собою наполняли лёгкий воздух. 
Старик поднялся, взял свой груз тяжёлый; 
Тогда мы, бросив вместе взгляд прощальный 
На эти стены, вышли из тени, 
И прежде, чем сверкнули в небе звёзды, 
Для отдыха нашли себе подворье.