Уильям Вордсворт (5)

Был ночью ветра слышен ярый гул, 
Нагрянул дождь, кругом лилась вода; 
А ныне солнца луч опять сверкнул; 
Звенит в лесу далёком трель дрозда; 
Воркует клинтух около гнезда; 
Трещит сорока - сойка ей в ответ; 
Весёлым шумом вод наполнился рассвет. 

II 

Выходят все на солнце поскорей; 
Рожденью утра рады небеса; 
Зайчиха побежала веселей 
Там, где болот сверкает полоса; 
Под лапами плескается роса, 
Взлетая дымкой, что, блестя в лучах, 
Сопутствует везде зайчихе на полях. 

III 

Я странствовал тогда среди болот, 
И на зайчиху бросил быстрый взгляд; 
Вдали я слышал шум лесов и вод; 
Или не слышал, как мальчишка рад - 
С Природой моё сердце билось в лад: 
Воспоминанья прежние ушли, 
Всех дел тщета и скорбь исчезнули вдали. 

IV 

Но как это случается подчас, 
В умах нестойких ликованья власть 
При восхищеньи - возвышает нас, 
Зато в унынье - нам даёт упасть; 
Я утром ощутил сию напасть; 
Видений страх тогда меня облёк, 
Неясных мыслей грусть – я их назвать не смог. 

V 

Я в небе слышал жаворонка трель, 
И о зайчихе резвой вспоминал: 
Дитя земли - был счастлив я досель, 
Как и они, когда везде блуждал; 
От мира и забот я убегал; 
Но может с днём иным придти беда - 
Боль, одиночество, несчастья и нужда. 

VI 

Я думал о приятностях всегда, 
Как будто в жизни – лето круглый год; 
Как будто хлеб насущный без труда 
Мне вера в гениальность принесёт. 
Но кто прожить стремится без забот, 
Как смеет ожидать, что для него 
Другие сеют, жнут, и любят лишь его? 

VII 

То были: милый мальчик Чаттертон, 
С живой душой, кто гордо принял яд; 
И тот, кто славен, весел, и влюблён, 
За плугом шёл по склону, жизни рад: 
Наш дух обожествляет нас стократ; 
Поэт - всегда восторженный юнец, 
Но ждёт его плохой, бессмысленный конец. 

VIII 

То был ли знак небес, иль некий дар, 
Иль на меня спустилась благодать, 
Но здесь, где не пасёт стада овчар, 
(Когда я гнал печальных мыслей рать), 
Случилось человека увидать 
Мне у воды - без шляпы, в седине, 
Старее всех живых он показался мне. 

IX 

Вот так валун огромный привлечёт 
Нас на вершине голой, где лежит 
Он, удивляя всех, и мысль мелькнёт, 
Откуда, как, попал сюда гранит; 
И, кажется, в сознании он спит: 
Как зверь морской, приползший на скалу, 
Иль на сухой песок – поближе быть к теплу. 

X 

Казалось, был ни мёртвый, ни живой, 
Но и не спал глубокий тот старик: 
Сближались его ноги с головой. 
Когда он шёл, согбенный, напрямик; 
Как будто от болезни страшной сник, 
Или от мук, испытанных давно, 
Уж слишком тяжкий груз ему держать дано. 

XI 

На длинный посох - ивы гладкий ствол - 
Всем телом опирался он сухим, 
Хотя к нему я тихо подошёл, 
Встав на краю болота рядом с ним, 
Как облака стоял он, недвижим, 
Что не внимают всем ветрам подряд, 
Но если двинутся, то вместе полетят. 

XII 

Старательно тот грязный водоём 
Он посохом, качаясь, шевелил, 
Смотря на воду, взболтанную в нём, 
Как будто книгу редкую раскрыл: 
Тогда по праву странника решил 
К нему я подойти, и произнёс: 
«Сулит нам утро день прекраснейший, без гроз». 

XIII 

Старик на это кроткий дал ответ, 
Учтивой речью, шедшей от души: 
Тогда вопрос ему я задал вслед: 
«А чем Вы занимаетесь в тиши? 
Таким как Вы опасно быть в глуши». 
Исторгли удивления огоньки 
В его живых глазах глубокие зрачки. 

XIV 

Как сам он слаб, слабы его слова, 
Но произнёс с величием он их, 
Торжественно тянулась их канва - 
Чеканный слог у этих фраз литых, 
Речь гордая, не для мужей простых; 
Как у шотландских пресвитериан, 
Что славят Господа и свой любимый клан. 

XV 

Сказал он, что пришёл на этот пруд 
Собрать пиявок нищим стариком: 
Опасный, изнурительнейший труд! 
И было столько трудностей кругом: 
С болота на болото шёл он днём; 
Но на ночь Бог дарил ему приют, 
Где скромную еду беднягам подают. 

XVI 

Старик всё говорил про свой улов; 
Но речь его, как воды в глубине 
Чуть слышал я, не различая слов; 
И Человек сей показался мне 
Тем, с кем встречался я в далёком сне; 
Иль тем, кто послан был издалека, 
Чтоб силы мне дала наставника рука. 

XVII 

Но мысли прежних дней вернулись вдруг: 
Смертельный страх надежды не иметь; 
Мученья, холод, тягостный недуг, 
И гениев страдальческая смерть. 
Стремясь прогнать фантазий круговерть, 
Вопросы я свои возобновил: 
«А чем Вы живы? Хватит ли Вам сил?» 

XVIII 

Он повторил с улыбкой свой рассказ; 
Сказал, что исходил тут все места, 
Пиявки собирая, всякий раз 
Пруд замутив при помощи шеста. 
«Вода от них всегда была густа, 
А ныне истощаются пруды; 
Но всё ж упорно я хожу здесь у воды». 

XIX 

Пока он говорил так, эта глушь, 
Вид, речь его – всё трогало меня: 
Я мысленно глядел, как шёл сей муж 
Устало средь болот день изо дня, 
Всегда один, молчание храня. 
Всё это видел внутренний мой взор, 
Старик же, помолчав, продолжил разговор. 

XX 

Он скоро темы все соединил, 
Охотно говоря, и с добротой, 
Торжественно; когда же завершил, - 
В презренье я смеялся над собой, 
Найдя в том старце стойкий дух живой. 
«Господь, - сказал я, - это мой оплот! 
Пиявок сборщик сей среди глухих болот».