Велимир Хлебников (2)

5. "КОНЬ ПРЖЕВАЛЬСКОГО"

 Гонимый кем - почем я знаю?
 Вопросом поцелуев в жизни сколько?
 Румынкой, дочерью Дуная,
 Иль песнью лет про прелесть польки,
 Бегу в леса, ущелья, пропасти
 И там живу сквозь птичий гам
 Как снежный сноп сияют лопасти
 Крыла сверкавшего врагам.
 Судеб виднеются колеса
 С ужасным сонным людям свистом.
 И я как камень неба несся
 Путем не нашим и огнистым
 Люди изумленно изменяли лица
 Когда я падал у зари.
 Одни просили удалиться
 А те молили: озари
 Над юга степью, где волы
 Качают черные рога,
 Туда, на север, где стволы
 Поют как с струнами дуга,
 С венком из молний белый черт
 Летел, крутя власы бородки:
 Он слышит вой власатых морд
 И слышит бой в сквородки.
 Он говорил: "Я белый ворон, я одинок,
 Но все и черную сомнений ношу
 И белой молнии венок
 Я за один лишь призрак брошу,
 Взлететь в страну из серебра,
 Стать звонким вестником добра".
 У колодца расколоться
 Так хотела бы вода,
 Чтоб в болотце с позолотцей
 Отразились повода.
 Мчась как узкая змея
 Так хотела бы струя,
 Так хотела бы водица,
 Убегать и расходиться,
 Чтоб ценой работы добыты,
 Зеленее стали чоботы,
 Черноглазые, ея.
 Шопот, ропот, неги стон,
 Краска темная стыда,
 Окна, избы, с трех сторон,
 Воют сытые стада.
 В коромысле есть цветочек,
 А на речке синей челн.
 "На возьми другой платочек,
 Кошелек мой туго полн".
 "Кто он, кто он, что он хочет,
 Руки дики и грубы!
 Надо мною ли хохочет
 Близко тятькиной избы".
 "Или? или я отвечу
 Чернооку молодцу,
 О сомнений быстрых вече,
 Что пожалуюсь отцу?
 Ах юдоль моя гореть!"
 Но зачем устами ищем,
 Пыль гонимую кладбищем,
 Знойным пламенем стереть?
 И в этот миг к пределам горшим
 Летел я сумрачный как коршун.
 Воззреньем старческим глядя на вид земных шумих.
 Тогда в тот миг увидел их.

 <1912>

 6. ЧИСЛА

 Я вслушиваюсь в вас, запах числа
 И вы мне представляетесь одетыми в звери их шкурах
 И рукой опирающимися на вырванные дубы
 Вы даруете - единство между змееобразным
 движением хребта вселенной и пляской коромысла
 Вы позволяете понимать века, как чьи-то хохочущие
 зубы.
 Мои сейчас вещеообразно разверзшися зеницы.
 Узнать, что будет Я, когда делимое его - единица.

 <1912>

 7

 Небо душно и пахнет
 сизью и выменем
 О полюбите пощадите
 вы меня

 Я и так истекаю
 собою и вами
 Я и так уж распят
 степью и ивами

 <1912>

 8. ИГРА В АДУ

 Свою любовницу лаская
 В объятьях лживых и крутых,
 В тревоге страсти изнывая,
 Что выжигает краски их,

 Не отвлекаясь и враждуя,
 Меняя ходы каждый миг,
 И всеми чарами колдуя,
 И подавляя стоном крик, -

 Разятся черные средь плена
 И злата круглых зал,
 И здесь вокруг трещат полена
 Чей души пламень сжал.

 Покой и мрачен и громоздок,
 Везде поддельные столбы,
 Здесь потны лица спертый воздух,
 И с властелинами рабы.

 Здесь жадность, обнажив копыта
 Застыла как скала,
 Другие с брюхом следопыта
 Приникли у стола.

 Сражаться вечно в гневе в яри,
 Жизнь вздернуть за власа,
 Иль вырвать стон лукавой хари
 Под визг верховный колеса!

 Ты не один - с тобою случай!
 Призвавший жить - возьми отказ!
 Иль черным ждать благополучья?
 Сгорать для кротких глаз?

 Они иной удел избрали:
 Удел восстаний и громов,
 Удел расколотой скрижали
 Полета в область странных снов!
 . . . . . . . . . . . . . . .
 Один широк был как котел,
 По нем текло ручьями сало,
 Другой же хил и вера сёл
 В чертей не раз его спасала.

 В очках сидели здесь косые
 Хвостом под мышкой щекоча,
 Хромые, лысые, рябые,
 Кто без бровей, кто без плеча.

 Здесь стук и грохот кулака
 По доскам шаткого стола,
 И быстрый говор: - Какова?
 Его семерка туз взяла!

 Перебивают как умело,
 Как загоняют далеко!
 Играет здесь лишь смелый,
 Глядеть и жутко и легко!

 Вот бес совсем зарвался, -
 Отчаянье пусть снимет гнет! -
 Удар... смотри - он отыгрался,
 Противник охает клянет.

 О как соседа мерзка харя!
 Чему он рад чему?
 Или он думает, ударя,
 Что мир покорствует ему?

 - Моя! - черней воскликнул сажи;
 Четой углей блестят зрачки, -
 В чертог восторга и продажи
 Ведут счастливые очки!..

 Сластолюбивый грешниц сейм
 Виясь, как ночью мотыльки,
 Чертит ряд жарких клейм
 По скату бесовской руки...

 И проигравшийся тут жадно
 Сосет разбитый палец свой,
 Творец систем, где все так ладно,
 Он клянчит золотой!..

 А вот усмешки, визги, давка,
 Что? что? Зачем сей крик?
 Жена стоит, как банка ставка,
 Ее обнял хвостач старик.

 Она красавица исподней
 Взошла, дыхание сдержала,
 И дышит грудь ее свободней
 Вблизи веселого кружала.

 И брошен вверх веселый туз,
 И пала с шелестом пятерка,
 И крутит свой мышиный ус
 Игрок суровый смотрит зорко...
 . . . . . . . . . . . . . . .
 И в нефти корчившийся шулер
 Спросил у черта: - Плохо брат?
 Затрепетал... - Меня бы не надули!
 Толкнул соседа шепчет: - Виноват!..

 С алчбой во взоре просьбой денег
 Сквозь гомон, гам и свист,
 Свой опустя стыдливо веник
 Стояла ведьма... липнул лист

 А между тем варились в меди
 Дрожали, выли и ныряли
 Ее несчастные соседи...
 (Здесь судьи строго люд карали!)

 И влагой той, в которой мыла
 Она морщинистую плоть,
 Они, бежа от меди пыла,
 Искали муку побороть.

 И черти ставят единицы
 Уставшим мучиться рабам,
 И птиц веселые станицы
 Глаза клюют, припав к губам...

 Здесь председатель вдохновенно
 Прием обмана изъяснял,
 Все знали ложь, но потаенно
 Урвать победу всяк мечтал!

 Тут раненый не протестуя
 Приемлет жадности удар,
 О боли каждый уж тоскует,
 И случай ищется как дар.

 Здесь клятвы знают лишь на злате,
 Прибитый долго здесь пищал,
 Одежды странны: на заплате
 Надежды луч протрепетал...

 И вот на миг вошло смятенье, -
 Уж проигравшийся дрожал, -
 Тут договор без снисхожденья:
 Он душу в злато обращал!

 Любимец ведьм венец красы
 Под нож тоскливый подведен,
 Ничком упал он на весы
 А чуб белей чем лен.

 И вот разрезан он и стружки,
 Как змейки, в воздухе дрожат,
 Такие резвые игрушки
 Глаза сожженные свежат!

 Любовниц хор, отравы семя,
 Над мертвым долго хохотал,
 И - вкуса злость - златое темя
 Их коготь звонко скрежетал!..

 Обогащенный новым даром
 Счастливец стал добрее
 И, опьяненный сладостным угаром,
 Играет он смелее!

 Но замечают черти: счастье
 Все валит к одному;
 Такой не видели напасти -
 И все придвинулись к нему.

 А тот с улыбкой скромной девы
 И светлыми глазами,
 Был страшен в тихом гневе,
 Все ворожа руками.

 Он, чудилося, скоро
 Всех обыграет и спасет
 Для мук рожденных и позора, -
 Чертей бессилит хладный пот.

 Но в самый страшный миг
 Он услыхал органа вой,
 И испустил отрадный крик,
 О стол ударился спиной.

 И все увидели: он ряжен
 И рана в нем давно зияла
 И труп сожжен обезображен
 И крест одежда обнажала.

 Но миг - и нет креста,
 И все кто видел - задрожал,
 Почуяв в сердце резь хлыста,
 И там заметивши кинжал...

 Спасеный чует мести ярость
 И сил прилив богатый,
 Горит и где усталость?
 И строен стал на час горбатый!..

 Разгул растет и ведьмы сжали
 В когтях ребенка-горбуна,
 Добычу тощую пожрали
 Верхом на угольях бревна...

 - Пойми! Пойми! Тебе я дадена!
 Твои уста, запястья, крути, -
 И полуобраз полутадина
 Локтями тянется к подруге...

 И ягуары в беге злобном
 Кружатся вечно близ стола,
 И глазом зелени подобным,
 Бросалась верная стрела...

 Еще! еще! и горы злата
 Уж давят видом игрока,
 Монет наполнена палата,
 Дрожит усталая рука.

 И стены сжалися, тускнея,
 И смотрит зорко глубина,
 Вот притаились веки змея,
 И веет смерти тишина...

 И скука, тяжко нависая,
 Глаза разрежет до конца,
 Все мечут банк и, загибая,
 Забыли путь ловца.

 И лишь томит одно виденье
 Первоначальных райских дней,
 Но строги каменные звенья,
 И миг - мечтания о ней!..

 И те мечты не обезгрешат:
 Они тоскливей, чем игра...
 Больного ль призраки утешат?
 Жильцу могилы ждать добра?..

 Промчатся годы - карты те же
 И та же злата желтизна,
 Сверкает день - все реже, реже,
 Печаль игры, как смерть сильна!

 От бесконечности мельканья
 Туманит, горло всем свело,
 Из уст клубится смрадно пламя
 И зданье трещину дало.

 К безумью близок каждый час,
 В глаза направлено бревно,
 Вот треск... и грома глас...
 Игра обвал - им все равно!..
 . . . . . . . . . . . . . .
 Все скука угнетает...
 И грешникам смешно...
 Огонь без пищи угасает
 И занавешено окно...

 И там, в стекло снаружи,
 Все бьется старое лицо,
 Крылом серебряные мужи
 Овеют двери и кольцо.

 Они дотронутся промчатся,
 Стеная жалобно о тех,
 Кого родили... дети счастья
 Все замолить стремятся грех...

 1912