Вера Михайловна Инбер (2)

Уже заметна воздуха прохлада,
И убыль дня, и ночи рост.
Уже настало время винограда
И время падающих звезд.

Глаза не сужены горячим светом,
Раскрыты широко, как при луне.
И кровь ровней, уже не так, как летом,
Переливается во мне.

И, важные, текут неторопливо
Слова и мысли. И душа строга,
Пустынна и просторна, точно нива,
Откуда вывезли стога.

Вера Инбер. Собрание сочинений в 4 т. 
Москва: Художественная литература, 1965.


* * *

Скупа в последней четверти луна.
Встает неласково, зарей гонима,
Но ни с какой луною не сравнима
Осенней звездной ночи глубина.

Не веет ветер. Не шумит листва.
Молчание стоит, подобно зною.
От Млечного Пути кружится голова,
Как бы от бездны под ногою.

Не слышима никем, проносится звезда,
Пересекая путь земного взгляда.
И страшен звук из темной глуби сада,
Вещающий падение плода.

Вера Инбер. Собрание сочинений в 4 т. 
Москва: Художественная литература, 1965.


* * *

Такой туман упал вчера,
Так волноваться море стало,
Как будто осени пора
По-настоящему настала.

А нынче свет и тишина,
Листва медлительно желтеет,
И солнце нежно, как луна,
Над садом светит, но не греет.

Так иногда для, бедных, нас
В болезни, видимо опасной,
Вдруг наступает тихий час,
Неподражаемо прекрасный.

Вера Инбер. Собрание сочинений в 4 т. 
Москва: Художественная литература, 1965.


* * *

Месяцы нас разделили,
Я даже не знаю, где ты,
Какие снега или пыли
Заметают твои следы.

Город большой или дом лишь
Замыкают твое бытие,
И помнишь ты или не помнишь
Самое имя мое?

Вера Инбер. Собрание сочинений в 4 т. 
Москва: Художественная литература, 1965.


* * *

Слишком быстро проходит жизнь моя,
Редеет лесной опушкой,
И я - вот эта самая я -
Буду скоро беленькой старушкой.

И в гостиной у дочери моей Жанны,
Одетая по старинной моде,
Буду рассказывать медленно и пространно
О девятьсот семнадцатом годе.

Шумное молодое племя
Будет шептаться с моим зятем:
- Бабушка-то... в свое время
Писала стихи... еще с ятем.

По тихому-тихому переулку,
На закате, когда небо золотится,
Я буду выходить на прогулку
В теплом платке и лисицах.

Ты будешь вести меня любовно и учтиво
И скажешь:- Снова сыро. Вот горе!-
И долго мы будем глядеть с обрыва
На красные листья и синее море.

Вера Инбер. Собрание сочинений в 4 т. 
Москва: Художественная литература, 1965.


СДАЕТСЯ КВАРТИРА

Однажды дала объявленье
Улитка:
«Сдается квартира с отдельной
Калиткой.
Покой, тишина. Огород
И гараж.
Вода. Освещение.
Первый этаж».
Едва появилось в лесу
Объявленье,
Тотчас же вокруг началось
Оживленье.
Откликнулись многие.
С вышки своей
В рабочем костюме
Сошел муравей.
Нарядная, в перьях, явилась
Кукушка.
Амфибия (это такая
Лягушка)
Пришла с головастиком
(Юркий малыш!),
Потом прилетела
Летучая мышь.
А там и светляк —
Уже час был не ранний —
Приполз на квартирное
Это собранье,
И даже принес, чтоб не сбиться
В ночи,
Зеленую лампочку в четверть
Свечи.
Уселись в кружок. Посредине
Улитка.
И тут началась настоящая
Пытка!
Что, дескать, и комната
Только одна.
И как это так:
Почему без окна?
«И где же вода?» —
Удивилась лягушка.
«А детская где же?» —
Спросила кукушка.
«А где освещение?—
Вспыхнул светляк.—
Я ночью гуляю,
Мне нужен маяк».
Летучая мышь
Покачала головкой:
«Мне нужен чердак,
На земле мне неловко».—
«Нам нужен подвал,—
Возразил муравей,—
Подвал или погреб
С десятком дверей».
И каждый, вернувшись
В родное жилище,
Подумал: «Второго такого
Не сыщешь!»
И даже улитка —
Ей стало свежо —
Воскликнула:
«Как у меня хорошо!»
И только кукушка,
Бездомная птица,
Попрежнему в гнезда чужие
Стучится.
Она и к тебе постучит
В твою дверь:
«Нужна, мол, квартира!»
Но ты ей не верь.

Вера Инбер. Избранное. 
Москва: Художественная литература, 1947.


СОРОКОНОЖКИ

У сороконожки
Народились крошки.
Что за восхищенье,
Радость без конца!

Дети эти — прямо
Вылитая мама:
То же выраженье
Милого лица.

И стоит пригожий
Дом сороконожий,
Сушатся пеленки,
Жарится пирог,

И стоят в порядке
Тридцать три кроватки,
В каждой по ребенку,
В каждой сорок ног.

Папа с ними в дружбе.
Целый день на службе,
А когда вернется
В теплый уголок,—

Все играют в прятки,
Куклы и лошадки,
Весело смеется
Сам сороконог,

Все растет на свете —
Выросли и дети.
Носится орава
С самого утра.

Мать-сороконожка,
Погрустив немножко,
Говорит: «Пора вам
В школу, детвора».

Но ходить по школам
Невозможно голым,
Согласился с этим
Папа,— ну и что ж?

Мама же сказала:
«Сосчитай сначала,
Сколько нашим детям
Надобно калош».

Для такой работы
Папа вынул счеты.
«Тише, дети, тише!
Папа снял сюртук».

Если каждой ножке
Нужно по калошке,
То для всех детишек
Сколько ж это штук?

«Трижды сорок восемь,
Девять переносим,
Это будет двести,
Да один в уме...»

Захирела печка,
Догорела свечка
Папа с мамой вместе
Счет ведут во тьме.

А когда же солнце
Глянуло в оконце,
Захотелось чаю,
Но сказала мать:

«Слишком много ножек
У сороконожек.
Я изнемогаю».
И пошла гулять.

Видит — в луже тихо
Дремлет аистиха,
Рядом — аистенок
На одной ноге.

Мать сказала плача:
«Аистам удача —
Вот какой ребенок
Нужен был бы мне!

Слишком много ножек
У сороконожек.
Ноги — это гадость,
Если много ног.

Аист — он хороший,
Он одной калошей
Мамочке на радость
Обойтись бы мог».

Вера Инбер. Избранное. 
Москва: Художественная литература, 1947.


СЕТТЕР ДЖЕК

Собачье сердце устроено так:
Полюбило — значит, навек!
Был славный малый и не дурак
Ирландский сеттер Джек.

Как полагается, был он рыж,
По лапам оброс бахромой,
Коты и кошки окрестных крыш
Называли его чумой.

Клеенчатый нос рылся в траве,
Вынюхивал влажный грунт;
Уши висели, как замшевые,
И каждое весило фунт.

Касательно всяких собачьих дел
Совесть была чиста.
Хозяина Джек любил и жалел,
Что нет у него хвоста.

В первый раз на аэродром
Он пришел зимой, в снег.
Хозяин сказал: «Не теперь, потом
Полетишь и ты, Джек!»

Биплан взметнул снежную пыль,
У Джека — ноги врозь:
«Если это автомобиль,
То как же оно поднялось?»

Но тут у Джека замер дух:
Хозяин взмыл над людьми.
Джек сказал: «Одно из двух —
Останься или возьми!»

Но его хозяин все выше лез,
Треща, как стрекоза.
Джек смотрел, и вода небес
Заливала ему глаза.

Люди, не заботясь о псе,
Возились у машин.
Джек думал: «Зачем все,
Если нужен один?»

Прошло бесконечно много лет
(По часам пятнадцать минут),
Сел в снег летучий предмет,
Хозяин был снова тут...

Пришли весною. Воздушный причал
Был бессолнечно-сер.
Хозяин надел шлем и сказал:
«Сядьте и вы, сэр!»

Джек вздохнул, почесал бок,
Сел, облизнулся, и в путь!
Взглянул вниз и больше не смог,—
Такая напала жуть.

«Земля бежит от меня так,
Будто я ее съем.
Люди не крупнее собак,
А собак не видно совсем».

Хозяин смеется. Джек смущен
И думает: «Я свинья:
Если это может он,
Значит, могу и я».

После чего спокойнее стал
И, повизгивая слегка,
Только судорожно зевал
И лаял на облака.

Солнце, скрытое до сих пор,
Согрело одно крыло.
Но почему задохнулся мотор?
Но что произошло?

Но почему земля опять
Стала так близка?
Но почему начала дрожать
Кожаная рука?

Ветер свистел, выл, сек
По полным слез глазам.
Хозяин крикнул: «Прыгай, Джек,
Потому что... ты видишь сам!»

Но Джек, припав к нему головой
И сам дрожа весь,
Успел сказать: «Господин мой,
Я останусь здесь...»

На земле уже полумертвый нос
Положил на труп Джек,
И люди сказали: «Был пес,
А умер, как человек».

Вера Инбер. Избранное. 
Москва: Художественная литература, 1947.