Владимир Сергеевич Соловьев (80) - ДОСКА ОБЪЯВЛЕНИЙ ГИПЕРИНФО

1513 Просмотров

V. Откровение всемирного смысла (Логоса) во Христе (Иоан. 1, 14; 1 Иоан. 4).

Смысл мира, в нём же и правда Божия, есть внутреннее единство каждого со всем. В виде живой личной силы, это единство есть любовь. Как силою внешнего закона всемирный смысл подавляет и связывает тёмную жизнь в человеке, как светом своей истины он обнаруживает и осуждает тьму этой жизни, просвещая человеческое сознание, так бесконечною силою любви тот же смысл проникает в эту тьму, овладевает самим существом человека, перерождает его природу и истинно воплощается в нём. И Слово плоть бысть и вселися в ны.

Когда на земле после многих тысячелетий стихийной и космической борьбы, в которой мировой смысл открывался лишь как роковая сила внешнего закона, появилось первое разумное существо, это было новым откровением — откровением мирового смысла, как идеи — в сознании. Когда затем после многих тысячелетий человеческой истории появился первый духовный человек, в котором [365] природная жизнь плоти была не только освещена божественным смыслом мировой жизни, но и освящена им как духом любви[3], — это было новое откровение того же смысла как живой, личной силы, могущей привлечь к себе и усвоить живую силу материи. Если первый, природный человек был образом и подобием Божиим, то новый духовный человек есть истинный Бог, потому что в нём существо Божие, составляющее истинный смысл всего существующего, впервые явилось в мире самим собою, показало себя миру тем, чем оно есть безусловно. Ибо сам по себе Бог не есть ни роковой закон, тяготеющий над природного жизнью материи, ни разум только освещающий тьму этой жизни и во свете своём показывающий её неистинность и зло: Бог больше этого и может сделать больше чем это, и Христос показал это большее на деле, показал, что Бог есть любовь, или абсолютная личность.

Воплощение божественного Логоса в лице Иисуса Христа есть явление нового духовного человека, второго Адама. Как под первым Адамом, натуральным, разумеется не отдельное только лицо наряду с другими лицами, а всеединая личность, заключающая в себе всё природное человечество, так и второй Адам не есть только это индивидуальное существо, но вместе с тем и универсальное, обнимающее собою всё возрождённое духовное человечество. В сфере вечного, божественного бытия Христос есть вечный духовный центр вселенского организма. Но так как этот организм, или вселенское человечество, ниспадая в поток явлений, подвергается закону внешнего бытия и должен трудом и страданием во времени восстановить то, что оставлено им в вечности, т. е. своё внутреннее единство с Богом и с природою, — то и Христос, как деятельное начало этого единства, для его реального восстановления должен был низойти в тот же поток явлений, должен был подвергнуться тому же закону внешнего бытия и из центра вечности сделаться центром истории, явившись в определённый момент — в полноту времён. Злой дух разлада и вражды, вечно бессильный против Бога и в начале времён осиливший человека, должен в середине времени быть осилен Сыном Божиим и Сыном Человеческим, как перворожденным всея твари, для того, [366] чтобы в конце времён быть изгнанным изо всего творения — вот существенный смысл воплощения.

Прежде чем говорить о деле Христовом, для которого совершилось воплощение, неизбежно ответить на два вопроса: 1) о возможности самого воплощения, т. е. реального соединения Божества с человечеством и 2) о способе такого соединения.

Что касается первого вопроса, то конечно воплощение невозможно, если смотреть на Бога только как на отдельное существо, пребывающее где-то вне мира и человека. При таком взгляде (деизма) вочеловечение Божества было бы прямым нарушением логического закона тождества, т. е. делом совершенно немыслимым. Но точно также невозможно воплощение и с той точки зрения (пантеизма), по которой Бог есть только; всеобщая субстанция мировых явлений, универсальное «всё», а человек лишь одно из таких явлений. При этом взгляде вочеловечение противоречило бы аксиоме, что целое (всё) не может быть равно одной из частей своих: Богу здесь так же нельзя стать человеком, как воде целого океана нельзя, оставаясь всею водою, быть вместе с тем одною из капель этого океана. Но есть ли необходимость понимать Бога или как только отдельное существо, или как только общую субстанцию мировых явлений? Напротив, самое понятие Бога, как всецелого или совершенного (абсолютного), устраняет оба односторонние определения и открывает путь иному воззрению, по которому мир, как совокупность ограничений, будучи вне Бога (в этих своих границах), как вещественный, вместе с тем существенно связан с Богом своею внутреннею жизнью или душою. Эта связь состоит в том, что каждое существо, утверждая себя в своей границе, как эго, вне Бога, вместе с тем не удовлетворяется этою границею, стремится быть и всем, т. е. стремится к внутреннему единству с Богом; соответственно этому, по нашему воззрению и Бог, будучи сам по себе трансцендентным (пребывающим за пределами мира), вместе с тем по отношению к миру является как действующая творческая сила, волящая сообщить мировой душе то, чего она ищет и к чему стремится, т. е. полноту бытия в форме всеединства, волящая соединиться с душою и родить из неё живой образ Божества. Этим определяется уже и космический процесс в природе материальной, оканчивающийся рождением натурального человека, и следующий за ним исторический процесс, [367] подготовляющий рождение человека духовного. Таким образом, это последнее, т. е. воплощение Божества, не есть нечто чуждое общему порядку бытия, а, напротив, существенно связано со всею историей мира и человечества, есть нечто подготовляемое и логически следующее из этой истории. Воплощается в Иисусе не трансцендентная сторона Божества, не абсолютная в себе замкнутая полнота бытия (что было бы невозможно), а воплощается Бог — Слово, т. е. проявляющееся во вне, действующее на окружности бытия начало, и его личное воплощение в индивидуальном человеке есть лишь последнее звено длинного ряда других реализаций физических и исторических, — это явление Бога во плоти человеческой есть лишь более полная, совершенная теофания в ряду других неполных, подготовительных и прообразовательных теофаний. С этой точки зрения появление духовного человека, рождение второго Адама, не более непонятно, чем появление человека природного на земле, рождение первого Адама. И то, и другое было новым, небывалым фактом в мировой жизни, и то, и другое представляется в этом смысле чудесным, но это новое и небывалое было подготовлено всем, прежде бывшим, составляло то, чего желала, к чему стремилась и шла вся прежняя жизнь: к человеку стремилась и тяготела вся природа, к Богочеловеку направлялась вся история человечества. Во всяком случае, когда говорится о возможности или невозможности вочеловечения Божества, то главное дело в том, как понимается и Божество, и человечество; и при том понятии Божества и человечества, которое указано нами, воплощение Божества не только возможно, но и существенно входит в общий план мироздания. Но если факт воплощения, т. е. личного соединения Бога с человеком, имеет своё основание в общем смысле вселенского процесса и в порядке божественного действия, то этим ещё не решается вопрос о способе этого соединения, т. е. об отношении и взаимодействии божественного и природного человеческого начала в богочеловеческой личности, или о том, что есть духовный человек, второй Адам.

Вообще в человеке есть некоторое совмещение Божества c материальною природою, что предполагает в нём три составных элемента: божественный, материальный и связующий оба — собственно человеческий; совместность этих трёх элементов и составляет [368] действительного человека, причём собственно человеческое начало есть разум (ratio), т. е. отношение двух других.: Если это отношение состоит в прямом и непосредственном подчинении природного начала божественному, то мы имеемпервобытного человека (первого Адама) — прототип человечества, заключённый, ещё не выделившийся из вечного единства жизни божественной; здесь природное человеческое начало содержится как зародыш, potentia, в действительности божеского бытия. Эта возможность есть вместе с тем возможность греха: невольно подчинённый Божеству, первобытный человек может вольно выйти из этого подчинения. Тогда он становится природным или внешним человеком, у которого действительность принадлежит его материальному началу, он находит себя как факт или явление природы, а божественное начало в себе лишь как потенцию иного бытия. Третье возможное отношение есть то, когда и Божество, и природа одинаково имеют действительность в человеке, и его собственная человеческая жизнь состоит в деятельном согласовании природного начала с божественным или в свободном подчинении первого последнему. Такое отношение составляет духовного человека. Из этого общего понятия о духовном человеке следует: во-первых, для того, чтобы согласование божественного начала с природным было действительностью в самом человеке, необходимо, чтобы оно совершилось в единичном лице, иначе было бы только реальное или идеальное взаимодействие между Богом и природным человеком, а не было бы духовного человека; чтобы было действительное соединение Божества с природой необходимо лицо, в котором бы это соединение произошло. Во-вторых, чтобы это соединение было действительным соединением двухначал, необходимо реальное присутствие обоих этих начал, необходимо, чтобы эта личность была действительным Богом и действительным природным человеком, — необходимы оба естества. В-третьих, для того, чтобы самое согласование в богочеловеческой личности обоих естеств было свободным духовным действием, а не внешним фактом, необходимо, чтобы в нём участвовала человеческая воля, отличная от божественной и чрез отвержение возможного противоречия с божественною волею свободно ей подчиняющаяся и вводящая человеческую природу в полное внутреннее согласие с Божеством. Таким образом, понятие духовного человека [369] предполагает одну богочеловеческую личность, совмещающую в себе два естества и обладающую двумя волями.[4]

Первобытное непосредственное единство двух начал в человеке — единство, представляемое первым Адамом в райском состоянии его невинности и нарушенное в грехопадении, не могло уже быть просто восстановлено. Новое единство уже не может быть непосредственным, невинностью: оно должно быть достигнутым, оно может быть только результатом свободного дела, подвига, и подвига двойного — самоотвержения божеского и человеческого; ибо для истинного соединения или согласования двух начал необходимо свободное участие и действие обоих. Взаимодействием божественного и природного начала определяется вся жизнь мира и человечества, и весь ход этой жизни состоит в постепенном сближении и взаимном проникновении этих двух начал, сперва далёких и внешних друг другу, потом всё ближе сходящихся, всё глубже и глубже проникающих друг друга, пока в Христе природа не является как душа человеческая, готовая к всецелому самоотвержению, а Бог — как дух любви и милосердия, сообщающий этой душе всю полноту божественной жизни, не в силе связующей, не в разуме освещающем только, а в благости животворящей. Тут мы имеем действительную богочеловеческую личность, способную совершить двойной подвиг богочеловеческого самоотвержения. Такое самоотвержение представляется до известной степени уже и всем космическим и историческим процессом: ибо здесь, с одной стороны, Логос Божий свободным действием своей божественной воли или любви отрекается от проявления своего божеского достоинства (славы Божией), оставляет покой вечности, вступает в борьбу с злым началом и подвергается всей тревоге мирового процесса, являясь в оковах внешнего бытия, в границах пространства и времени; является затем природному человечеству, действуя на него в различных конечных формах мировой жизни, более закрывающих, нежели обнаруживающих истинное [370] существо Божие; с другой стороны, и натура мирская и человеческая, в своём постоянном томлении и стремлении к всё новым и новым восприятиям божественных образов, непрерывно отвергается самой себя в своих данных, действительных формах. Но здесь (т. е. в космическом и историческом процессе) это самоотвержение с обеих сторон не есть совершенное, ибо для Божества границы космических и исторических теофаний суть границы внешние, определяющие его проявления для другого (для природы и человечества), но ничуть не касающиеся его внутреннего самоощущения[5]; с другой стороны, и природа и природное человечество в своём непрерывном прогрессе отвергают себя не свободным актом, а лишь по инстинктивному влечению. В личности же богочеловеческой божественное начало, именно вследствие того, что оно относится к другому не через внешнее действие, полагающее границы другому, не изменяя себя самого, а через внутреннее самоограничение, дающее другому место в себе, — такое внутреннее соединение с другим есть действительное самоотвержение божественного начала; здесь оно действительно нисходит, унижает себя, принимает на себя зрак раба. Божественное начало здесь не закрывается только границами человеческого сознания для человека, как это было в прежних неполных теофаниях, а само воспринимает эти границы; не то, чтобы оно всецело вошло в эти границы природного сознания, что невозможно, но оно ощущает актуально эти границы как свои в данный момент, а это самоограничение Божества в Христе освобождает Его человечество, позволяя его природной воле свободно отречься от себя в пользу божественного начала не как внешней силы (каковое самоотвержение было бы не свободно), а как блага внутреннего, и тем действительно приобрести это благо. Христос, как Бог, свободно отрекается от славы Божией, и тем самым, как человек, получает возможность достигнуть этой славы Божией. На пути же этого достижения человеческая природа и воля Спасителя неизбежно встре-[371]чаются с искушением зла. Богочеловеческая личность представляет двойственное сознание: сознание границ природного существования и сознание своей божественной сущности и силы. И вот, испытывая действительно ограниченность природного бытия, Богочеловек может подвергаться внешнему искушению, сделать свою божественную силу средством для целей, вытекающих из этой ограниченности.

Во-первых, для существа, подчинённого условиям материального бытия, представляется искушение сделать материальное благо целью, а свою божественную силу средством для его достижения: «Аще Сын еси Божий, рцы да камение сие хлебы будут», здесь божественное естество — «аще Сын еси Божий», и обнаружение этого естества — слова («рцы») должно служить средством для удовлетворения материальной потребности. В ответ на это искушение Христос утверждает, что слово Божие не есть орудие материальной жизни, а само есть источник истинной жизни для человека: «Не о хлебе едином будет жив человек, но о всяком глаголе Божии». Преодолев это искушение плоти, Сын человеческий получает власть над всякою плотию.

Во-вторых, свободному от материальных побуждений Богочеловеку представляется новое искушение — сделать Свою божественную силу орудием самоутверждения своей человеческой личности, подпасть греху ума — самомнению: «Аще Сын еси Божий, верзися низу, писано бо есть, яко ангелом Своим заповесть о Тебе сохранити Тя, и на руках возьмут Тя да не когда преткнеши о камень ногу Твою». Это действие (верзися низу) было бы самоуверенным вызовом человека Богу, искушением Бога человеком, и Христос отвечает: «Паки писано есть: не искусиши Господа Бога твоего»[6]. Победив грех ума, Сын человеческий получает власть над умами.

Но тут представляется третье, последнее и самое сильное искушение. Рабство плоти и самомнение ума устранены: человеческая воля находится на высокой нравственной ступени, сознаёт себя выше всей остальной твари; во имя своей нравственной высоты человек может хотеть владычества над миром, чтобы вести мир к совершенству; но мир во зле лежит и добровольно не покорится нравственному превосходству, — итак, нужно принудить его к покорности, нужно употребить свою божественную силу как насилие для подчинения мира. Но такое употребление беззаконного насилия для целей добра было бы признанием, что добро само по себе не имеет силы, что зло сильнее его, это было бы поклонением, тому началу зла, которое владычествует над миром: «И показа ему вся царствия мира и славу их и глагола ему: сия вся Тебе дам, аще пад поклонишися ми». Здесь для человеческой воли прямо ставится роковой вопрос: во что она верит и чему она хочет служить — невидимой ли силе Божией или силе зла, явно царствующей в мире. И человеческая воля Христа, победив искушение благовидного властолюбия, свободно подчинила себя истинному благу или добру, отвергнув всякое соглашение с царствующим в мире злом: «Глагола ему Иисус: иди за мною, сатано, писано бо есть: Господу Богу твоему поклонишися и тому единому послужиши». Преодолев грех духа, Сын человеческий получил верховную власть в царстве духа; отказавшись от подчинения земной силе и от цели владычества над землёю, Он приобрёл себе служение сил небесных: «И се ангели приступиша и служаху ему».

Таким образом, преодолев искушения злого начала, склонявшего его человеческую волю к самоутверждению, Христос показывает внутреннее согласие этой своей человеческой воли с волею божественной, обожествляя своё человечество вслед за вочеловечением Божества своего. Но этим не исчерпывается подвиг Христов. Будучи вполне человеком, Христос имеет в Себе не один только чисто человеческий элемент (разумную волю), но и природный материальный элемент: Он не только вочеловечился, но и воплотился — σάρξ έγένετο. Духовный подвиг — внутреннее преодоление искушения, должен быть довершён подвигом плоти, т. е. чувственной души, претерпением страданий и смерти, поэтому-то в Евангелии, после рассказа об искушении в пустыне, сказано, что диавол отошёл от Христа до времени. Злое начало, внутренне побеждённое самоотвержением воли, недопущенное в средоточие су-[373]щества человеческого, ещё сохранило свою власть над его окружностью — над чувственной природой, и эта последняя могла быть избавлена от него также только через процесс самоотрицания — страдание и смерть; и после того, как человеческая воля Христа свободно подчинилась Его Божеству, она через это подчинила себе Его чувственную природу и, несмотря на немощь сей последней (моление о чаше), заставила её осуществить в себе божественную волю до конца — в физическом процессе страдания и смерти. Этим во втором Адаме восстановляется нормальное отношение всех трёх начал, нарушенное первым Адамом. Человеческое начало, поставив себя в должное отношение добровольного подчинения или согласия с началом божественным, как внутренним благом, тем самым получает вновь значение посредствующего, единящего начала между Богом и природою, которая, будучи очищена крестною смертью, теряет свою вещественную раздельность и тяжесть, становится прямым выражением и орудием Божественного духа, истинным духовным телом воскресшего Богочеловека. Своею жизнью, смертью и воскресением Христос открыл, что воплощённый в Нём Бог — выше закона и выше разума, и что Он может больше, чем подавлять зло Своею силою или обличать его Своим светом, что Он, как бесконечный дух жизни и любви, перерождает и спасает погибающую природу, превращая её ложь в истину, её злобу в добро, и в этом деле всепобедной любви находит Свою славу. И видехом славу Его, славу яко Единородного от Отца, исполнь благодати и истины.

Что природная плотская жизнь не только в грубом виде животности, но и связанная формами человеческого общежития есть жизнь злая и ложная — это знали прежде Христа. Знали это индийские мудрецы — брамины и буддисты, знали это и греческие философы — Платон и его последователи. Но недостаточно знать и осуждать эту дурную жизнь, недостаточно даже мыслить и о другой истинной и благой жизни, которую платонические философы указывали в идеальном мире самосущей истины, красоты и блага, нужно на деле показать, что эта жизнь есть, нужно ввести её в человека и природу, открывши в них подлежащее этой истинной жизни. И если это есть истинная жизнь, то она не может быть бессильною и бездейственною: она должна победить ложную и злую жизнь и подчинить её дурной закон своей благодати. [374]

Основание плотской жизни есть злоба, и конец её — смерть и тление. Начало истинной жизни — любовь побеждает злобу, и конец её — воскресение побеждает смерть. Если же смерть и тление непобедимы, тогда значит закон плотской жизни, закон греха и рабства, есть единственный закон в мире, тогда значит, плотская жизнь есть настоящая истинная и никакой другой нет в действительности, а только в воображении и помыслах человеческих: тогда вправду есть только поток материи, а всё остальное — пустые грёзы, а если так, то будем жить настоящею минутой, будем пить, есть и веселиться сегодня: вчерашнее всё умерло и не вернётся, а завтра и мы умрём.

А если другая духовная жизнь не есть только грёза, то она должна открыться въявь не в одних чувствованиях и желаниях, не в мыслях и словах только, а на деле, в реальной победе духа над материальной природой. И такая победа духовной силы над материей должна иметь совершенно иной характер, нежели победа одной материальной силы над другою в природной борьбе за существование, где побеждённое приносится в жертву, поглощается и истребляется. Духовное же начало именно в своей победе над враждебною природою должно показать своё превосходство, не истребляя и не поглощая эту побеждённую природу, а восстановляя её в новом лучшем образе бытия. Воскресение есть внутреннее примирение материи и духа, с которым она здесь становится одно, как его реальное выражение, как духовное тело. Окончательная и отличительная истина христианства состоит в одухотворении и обожествлении плоти. Ничто так не противно этой истине, как односторонний спиритуализм. Воплощение и воскресение божественного Логоса в Иисусе Христе есть тройное торжество: здесь три начала бытия — божественное, материальное и человеческое — обнаруживают своё безусловное значение. Бог прославляется в мире, потому что обнаруживается как действительное вседержительное и бесконечное существо, которое не только ограничивает чуждую силу материи и не только различает от себя её неистинность, но и проникает в её глубочайшую сущность как в свою, внутренно подчиняя и уподобляя её себе и в ней реализуясь. Это же самое есть исполнение и торжество материальной природы. Ибо до явления духовного человека природная сила в каждом существе, его особенная жизненная воля, стремясь к бесконечному бытию, подавляется родовым [375] законом, под игом которого гибнет всякая особь; и хотя природный человек уже может проникнуть в область вечного бытия, но только в созерцании, личная же его жизнь остаётся подверженной тому же закону вещественного бытия, работе смерти и тления, как и жизнь прочей твари. Только в воплощении и воскресении Богочеловека природное существо в форме человеческого организма впервые удовлетворяет своему бесконечному притязанию, добывая себе полноту и цельность божественной жизни. Не гибель природной особи есть разрешение мирового противоречия между частным и общим, а её воскресение и вечная жизнь. И в-третьих, это разрешение добывается чрез разумное и свободное действие человеческой воли. Условие воскресения есть подвиг, тот акт богочеловеческой личности, которым Христос отрёкся от закона греха и подчинился абсолютной воле Божией, сделав Свое человеческое начало проводником божественного действия на материальную природу. Когда таким образом был подорван корень мирового зла, то и плод его — смерть, была упразднена воскресением, в котором, следовательно, вместе с Богом и материей торжествует и человеческое начало, их соединившее.

Совершенное вочеловечение божественного смысла в Христе освобождает человеческое начало для новой деятельности. Если древнее человечество только искало Бога и потому не могло жить no-Божьи, то для нового человечества, которому истинный Бог уже открыт во Христе, становится обязанностью жить по-Божьи, т. е. деятельно усвоить и возращать открывшееся в нём семя божественной жизни. Ему уже нечего искать истины, — истина дана: оно должно осуществлять её в действительности; и так как данная истина есть абсолютная, бесконечная, то она должна быть осуществляема во всей действительности, во всей полноте человеческого и природного бытия, которое уже не должно представлять никаких границ для этой истины, так чтобы Бог был всё во всех. Древнему миру было довольно созерцать Божество как идею; новый мир, уже видевший Божество как действительное явление, не может ограничиться созерцанием, он должен жить и действовать в силу открывшегося в нём божественного начала, пересоздавая себя по образу и подобию живого Бога. Человечество обязано не созерцать божество, а само делаться божественным. Согласно этому новая религия не может быть толь-[376]ко пассивным богопочитанием (θεοσέβεια), или богопоклонением (θεολατρεία), а должно стать активным богодействием (θεουργία), т. е. совместным действием Божества и человечества для пересоздания сего последнего из плотского или природного в духовное и божественное. Это не есть творение из ничего, а претворение,или пресуществление материи в дух, плотской жизни в божественную.

VI. Сущность христианских таинств.

Материальная жизнь человека, общая у него с другими животными, сводится к двум основным отправлениям — питанию и размножению. Питание натуральное в основе своей есть убийство — превращение живого существа в мёртвый материал для сохранения своей смертной жизни. Размножение натуральное для размножающегося есть самоубийство — превращение себя в материал для произведения смертной жизни в другом. И то и другое есть убийство, только в питании убийцей является отдельная особь, а в размножении убийца есть род.

Этот каннибализм натуральной жизни в человечестве утверждается и освящается натуральной религией, которая сама в сущности есть каннибализм[7]. Божество натуральной религии пожирает человечество, — пожирает в виде кровавых человеческих жертв, которые мы находим в основе всех до-христианских религий, пожирает в фаллическом оргиазме, где порыв родовой жизни уносит личное сознание и топит человека в тёмном потоке природы. Бог мира сего, который есть человеко-убийца искони, питается плотью и кровью человека и его жизненным духом, потому что это есть Бог внешний и чуждый человеку, как в природе [377] всякое существо есть внешнее и чуждое другому. Откровение истинного человечного Бога в Христе превращает самую основу религии. Здесь Бог уже не питается человеком, а, напротив, даёт ему Себя в пищу. Превратив богочеловеческим подвигом своё материальное (механическое) тело в духовное (динамическое), Христос даёт его в пищу человечеству. Если животные и растительные тела, которыми мы питаемся, могут, будучи смертными, сохранять только нашу смертную жизнь, то тело Христа, духовное и бессмертное, даёт нам бессмертие и вечную жизнь (Иоан. VI, 27, 32, 33, 35, 48-58). Но для этого нужно, чтобы мы сами претворили это духовное тело в свою собственную жизнь (Иоан. XV, 1, 4). Ибо если материальное уподобление пищи нашему телу совершается тёмным процессом природы помимо нашего сознания и воли, почему и наше тело, поддерживаемое таким питанием, остаётся тёмным, нашему духу не покорным, но противоборствующим ему, — то духовное питание, напротив, должно совершаться как наше свободное и сознательное действие и должно производить тело проницаемое и послушное нашему духу. Проникаясь и в душе и в теле своём духовною телесностью Богочеловека Христа, человечество создаёт в себе богочеловеческое тело. И как полнота естественного питания ведёт к естественному размножению, так полнота духовного питания должна вести к духовному размножению, т. е. к распространению бессмертной жизни на всю омертвевшую и распавшуюся природу, которая должна быть воссоединена с человечеством как его живое тело; а в самом человечестве одухотворение его должно вести к соединению физически живущей его части (видимой церкви) с частью физически умершей (церковью невидимой). Такое воссоединение трёх ныне разделенных частей мира — его духа, церкви невидимой или духовного мира, его души — живущего человечества, или видимой церкви, и его тела — внешней материальной природы, будет восстановлением всего в безусловной целости, или всемирным исцелением. Такой триединый во всём своём составе воссоединённый или исцелённый мир будет истинным и полным образом и подобием триединого Бога, Его настоящим царством, выражением его силы и славы. Полное воссоединение исцелённого мира с Богом или совершенное воплощение абсолютного смысла в мире как в живом организме Божества, где Бог будет всё во всех, [378] составляет конец того дела, начало которому положено воплощением того же Божественного смысла в индивидуальном существе Иисуса, первенца из мертвых и краеугольного камня в создании живого всемирного храма. В этом деле человечество должно содействовать Богу, ибо без такого содействия не будет взаимности или полного внутреннего соединения, сочетания Бога с творением, и смысл бытия не будет выражен; ибо этот смысл не есть просто единство, а согласие всех или всеединство. Содействие же человечества Богу в этом деле всемирного исцеления должно состоять в постепенном, свободном и сознательном превращении плотской жизни в себе и вне себя в жизнь духовную, — материализация духа и одухотворение материи, воссоединение этих двух начал, на разделении которых основана плотская жизнь. Так как крайним выражением плотской жизни была натуральная религия, то христианство должно представлять в основах своих прямую противоположность этой религии. Вместо каннибализма и братоубийственных жертвоприношений — братская любовь (άγαπή), благодать евхаристии; вместо символа животной силы и физической страсти — крест, знамение духовной силы, преодолевающей всякое страдание, и, наконец, вместо исступлённого оргиазма, в котором свободно-разумная личность человека покоряется и поглощается бессмысленною жизнью рода, вместо этого торжества слепой природы, увековечивающей смерть и тление, — воскресение мертвых и (αποκατάστασις των πάντων), т. е. торжество живого смысла над мёртвым веществом, увековечение человеческой личности подчинением слепых физических сил разумной воле человека. В естественной религии человек, принося в жертву свой смысл, становился материалом природы; в христианстве человек, принося в жертву свои бессмысленные стремления, делает слепую природу материей своего смысла, а себя самого живым органом всемирного смысла Божия.

Такова задача и жизненный смысл христианства. Его осуществлением побеждается мировое зло в трёх своих видах. Свободною и сознательною деятельностью возрожденного во Христе человечества смертоносное дерево ветхой природы, которого корень есть грех, — рост — болезнь и плод — смерть, должно быть пре-[379]вращено в бессмертное дерево новой жизни, которое коренится в любви и братстве, растёт крестом духовной борьбы и приносит плод всеобщего воскресения. [380]

Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.