Владимир Сергеевич Соловьев (83) - ДОСКА ОБЪЯВЛЕНИЙ ГИПЕРИНФО

1222 Просмотра

ДУХОВНЫЕ ОСНОВЫ ЖИЗНИ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 3

О ХРИСТИАНСКОМ ГОСУДАРСТВЕ И ОБЩЕСТВЕ

Явление нового духовного человека во Христе есть средоточие всемирной истории. Конец или цель этой истории есть явление духовного человечества. Древний мир тяготел к духовному человеку, новый мир тяготеет к духовному человечеству, т. е. к тому, чтобы Христос вообразился во всех. Эта цель достигается двояким путём: путём личного нравственного совершенствования и путём улучшения общественных отношений. Если бы человечество было простою суммой равных и самостоятельных единиц, тогда второй путь был бы излишним: по мере усовершенствования отдельных лиц совершенствовалось бы и общество, из них состоящее. Но на самом деле между лицом и обществом существует обоюдная зависимость. Род существует действительно только в особях, но и особи действительно существуют только в роде. Общество слагается из лиц, но и лица живут только в этом сложении и гибнут в одиночестве: человечество образуется из людей, но не людьми. Основные общественные связи не зависят от личного произвола, напротив, личная жизнь обусловлена этими связями. Поэтому улучшать человечество одним частным личным действием, т. е. прямым действием на отдельные лица, так же невозможно, как исцелить больной организм, действуя на каждую его клеточку или волокно в отдельности: больной много раз успеет умереть, прежде чем такое лечение сколько-нибудь подвинется вперёд. Точно также человечество много раз успело бы погибнуть, прежде чем каждый человек достиг бы нравственного совершенства. Единственный муж правды, сам по себе, единолично обладавший совершенством и не нуждавшийся в общественной правде, был Тот, Кто был Богом, прежде чем стать человеком. В Нём была вся правда, но мы усвоить эту правду можем не единолично, а только сообща, всем миром. Без этого общения или солидарности самое наше человеческое начало не могло бы удержаться и сохранить свою самостоятельность среди природы, а тем более невозможно было бы богочеловечество. Человек индивидуальный был бы в своей отдельности поглощён природною жизнью, [402] только собирательный человек может бороться с природой и свободно обращаться к Божеству. Чтобы возродить всё человечество, христианство должно проникнуть не только его личные, но и общественные стихии. Богочеловеческая связь должна быть восстановлена не только индивидуально, но и собирательно. Как божественная стихия имеет своё собирательное выражение в Церкви, так чисто человеческая стихия имеет подобное же выражение в государстве и, следовательно, богочеловеческая связь выражается собирательно в свободном сочетании Церкви и государства, причём это последнее является уже как христианское государство.

Вообще государство представляет собою устой человечества против внешних стихийных сил, действующих на него и в нём. Для такого устоя необходимо объединение самих человеческих сил, а объединение предполагает подчинение. Поэтому государство, выражая человеческую самостоятельность в общем, вместе с тем требует себе строгого подчинения частных сил. Так всегда было и будет, и вся разница только в свойстве и образе этого подчинения.

До-христианская история явила нам два типа государства: восточное, основанное на рабстве, и западное (греко-римское), обусловленное сверх рабства постоянною борьбою самих господ. На Востоке государство означало только господство (также и у нас по-русски: господарь, государь, государство). Это господство было или патриархальное, или основывалось на завоевании. В обоих случаях власть государя и подчинение подданных были безграничны и безусловны: ни дети с отцом, ни военнопленные с победителем не могут тягаться о правах, для них безусловное повиновение обязательно. Родовое начало и факты завоевания имели, конечно, силу и на Западе, но здесь к ним присоединялась, как главный образующий фактор, постоянная внутренняя борьба политических сил. На Востоке, вследствие душевного склада и миросозерцания тамошних народов, политическая борьба могла быть только случайным явлением. Квиетист и фаталист по натуре и по убеждению, заинтересованный, главным образом, вечною и неизменною стороною существующего, восточный человек неспособен настаивать на своих правах и упорно бороться за свои частные интересы. Кто силен, тот и прав, противостоять сильному есть дело безумного. Властители Востока могут соперничать и бороться друг [403] с другом, но каждый раз эта борьба непродолжительна и не изменяет общего положения дел. Первый признак перевеса силы на одну сторону решает спор, и подданные спешат подчиниться сильнейшей стороне, видя в ней орудие судьбы или высшей воли. Отсюда частая смена деспотий при неизменности самого деспотизма.

Но «дерзновенный род Япета», споривший с богами, и политический свой строй основывал на борьбе. Отсюда на Западе совершенно иной, чем на Востоке, тип государства. При противоборстве более или менее равных политических сил, из коих ни одна не могла получить безусловного преобладания, государство уже не может быть господством, а должно явиться как состояние равновесия многих сил. Это равновесие выражается в законе. Каждая из борющихся сил выставляет своё право, но эти права, сами по себе неопределённые и безграничные, а потому и исключающие друг друга, могут совместиться и уравновеситься только под условием общего для них всех предела. Этот общий предел всех прав, пред которым все равны, и есть закон. Западное государство, как равновесие борющихся прав, есть по преимуществу государство закона. Известно, что начало образования греческих политий ознаменовано законодательствами Ликурга, Солона и проч., возникшими прямо из потребности положить предел ожесточённой борьбе партий, закрепив их равновесие формулой закона.

Но полное своё выражение до-христианское государство Запада находит в Риме. Римская государственность выработалась в многовековой непрерывной борьбе за права между патрициями и плебеями и всегда облекалась в форму точного и строгого законодательства. Но это законное правовое государство достигло своего завершения в тот момент, когда борющиеся партии пришли в окончательное равновесие чрез полное уравнение в правах. Этот момент ознаменован созданием империи. Если государство есть равновесие живых реальных сил, то оно не может представляться одною отвлечённою, мёртвою формулой закона. Закон должен быть воплощён. Воплощение закона есть власть. Власть, как живая действительная сила, всех уравнивающая, должна сосредоточиваться в одном живом лице. Власть, или империя (Imperium), имеет реальный практический смысл только в императоре.

Таким образом, западное государство в конце своего развития пришло к тому самому, чего Восток держался изначала. Но огром-[404]ная разница между западною империей и восточными деспотиями — разница роковая для Запада, состояла именно в том, что Римская империя была концом и завершением всего исторического развития древнего классического мира — тою крайнею целью, к которой бессознательно тяготел и стремился дерзновенный род Япета в своей тысячелетней борьбе, в своих блужданиях и подвигах. Для восточных народов их деспотическое государство являлось как необходимое зло, как одно из тягостных, но неизбежных условий земного существования — не более. Но для западного язычества, с его чисто человеческою религией, государство, как воплощение человеческого разума и человеческой правды, было всё; в него он полагал всю свою душу, в нём видел и высшую норму и высшую цель своей жизни. И вот цель достигнута вполне: создано государство законченное, всеобъемлющее, государство непобедимое и всепобедимое, государство по преимуществу — всемирная Римская империя. И как только оно создано, так тотчас же и обнаруживается совершенная пустота этого формального величия, безнадёжная скудость этого воплощённого разума. Пришлось поставить вопрос: к чему всё это и что же дальше? Отвечать было некому: оракулы давно уже молчали. И такая страшная тоска овладела владыками мира, что даже сожжение самого Рима являлось для них лишь минутным развлечением.

Когда воплощение человеческого разума — империя — оказалось вполне несостоятельным, тогда наступило время для воплощения Разума божественного. Христианство, придя в мир, чтобы спасти мир, спасло и высшее проявление мира — государство, открыв ему истинную цель и смысл его существования. Разница между христианским и языческим государством состоит в том, что это последнее думало иметь цель в себе самом и потому оказалось бесцельным и бессмысленным; христианское же государство признаёт над собою ту высшую цель, которая даётся религией и представляется Церковью, и в добровольном служении этой цели, т. е. царству Божию, христианское государство находит свой высший смысл и назначение. Христианское государство соединяет в себе черты восточного и западного государства. Согласно восточному воззрению, христианство отодвигает государственную жизнь на второстепенное место, ставя на первый план жизнь духовную или религиозную; но с другой стороны, вместе с Западом христианство признаёт за государством положительную задачу и деятельный про-[406]грессивный характер: оно не только призывает государство к борьбе с злыми силами мира под знаменем Церкви, но требует от него также, чтобы оно проводило в политическую и международную жизнь нравственные начала, постепенно поднимало мирское общество до высоты церковного идеала, пересоздавало его по образу и подобию Церкви Христовой.

В христианском государстве находится всё то, что было и в государстве языческом, как в восточном, так и западном, но всё это получает иное значение, обновляется в духе истины. Есть в христианском государстве господство, но господство не во имя своей силы, а во имя общего блага и согласно указаниям церковного авторитета. Есть в христианском государстве подчинение, но не из рабского страха, а по совести и добровольно, ради того общего дела, которому одинаково служат и повелитель и подданные. Существуют в христианском государстве права, но права, вытекающие не из безграничности человеческого эгоизма, а из нравственной бесконечности человека, как существа богоподобного. Есть в христианском государстве закон, но не в смысле простого узаконения действительных отношений, а в смысле их исправления по идеям высшей правды. Есть в христианском государстве верховная власть, но не как обоготворение человеческого произвола, а как особое служение воле Божией. Представитель власти в христианском государстве не есть только обладатель всех прав, как языческий кесарь, — он, главным образом, есть носитель всех обязанностей христианского общества по отношению к Церкви, т. е. к делу Божию на земле.

Государственная власть по роду своих действий и по происхождению своему совершенно независима от власти духовной. Поэтому их отношение может быть только свободным, нравственным — по вере и совести. Главный вопрос в том, верит ли светское правительство в Церковь, или нет. Правительство христианского государства обязано верить в Церковь. В силу этой чисто нравственной, а не юридической обязанности оно должно добровольно подчинять свою деятельность высшему авторитету Церкви не в том смысле, чтобы этот авторитет вмешивался в мирские государственные дела, а в том смысле, чтобы само государство подчиняло свою деятельность высшим интересам, не теряло из виду Царствия Божия. [407]

На христианском Западе Церковь стремилась некогда воплотиться в государственных формах, а на христианском Востоке, напротив, государственная власть сосредоточивала в своих руках не только светское, но весьма часто и высшее церковное управление. В идеале свободной теократии оба стремления совмещаются в новом нравственном смысле. Здесь Церковь воплощается в государство лишь постольку, поскольку само государство одухотворяется христианскими началами, Церковь нисходит до мирской действительности по тем же ступеням, по которым государство восходит до церковного идеала.

Государство идеализуется и одухотворяется чрез служение высшим религиозным интересам и притом чрез свободное служение. Высшие религиозные интересы, исходящие из Церкви и которым христианское государство должно служить под руководством Церкви, сводятся к трём следующим (в порядке от внешнего к внутреннему): 1) распространение христианства в мире, 2) в самом христианстве мирное сближение народов, 3) в каждом народе устроение общественных отношений по христианскому идеалу.

Для пояснения этой последней задачи можно взять область уголовного права, или отношение государства и общества к преступнику. В христианском государстве это отношение, вместо языческого начала устрашения и вместо ветхозаветного — возмездия,должно определиться христианским началом жалости к потерпевшему и могущим потерпеть от преступлений, но также и к самому преступнику: ограждая себя от преступника и ни в каком случае не оправдывая преступления, христианское государство не должно забывать о человеческой душе преступника, способной к возрождению. Само государство не может прямо заниматься исправлением и перерождением преступников, так же как оно не может само лечить больных. Но оно устраивает больницы и помогает материальными средствами институту врачей, посвящающих себя этому делу по призванию. Больные заразительными болезнями, без сомнения, приносят великий вред обществу, но государство, кроме этого вреда для других, видит и собственное несчастие больных и потому не ограничивается удалением их из общества ради пользы общества, для ограждения его от заразы, но передаёт их врачам ради пользы самих больных, для их собственного исцеления. В каком смысле государство заботится о народном здравии и борется с болезнями, [408] в таком же смысле оно должно заботиться о народной нравственности и бороться с преступлениями. Итак, и здесь собственно государственные полицейские меры, при всей своей практической важности, имеют лишь вспомогательное, служебное значение. И как дело физического лечения совершается не санитарною полицией, а медициной, так и дело нравственного исцеления или исправления преступников принадлежит (в нормальном строе) не суду и тюрьме, а Церкви и её служителям, которым государство должно давать материальную возможность действовать на преступника. Это нравственно-воспитательное действие Церкви на преступника начинается там, где кончается действие государства, которое должно доверять Церкви в этом деле так же, как оно доверяет врачебному институту в медицинском деле. Впрочем, всё это сравнение преступления с болезнью я ввожу вовсе не для того, чтобы сказать, что преступление есть только болезнь, в которой не виноват сам больной. Напротив, совершенно необходимо признавать и различать в преступлении три стороны: во-первых, преступление есть беззаконное дело, вытекающее из злой воли преступника — в нём есть грех или вина; во-вторых, преступление есть дело вредное для других — для потерпевшего и для всего общества; и в-третьих, оно есть несчастие для самого преступника, как человека. Соответственно этому и в самом преступнике должно признавать и различать три качества: он есть человек виновный, он есть человек вредный и он же есть человек несчастный.

Государство должно восстановить нарушенный виновным закон и оно же должно оградить общество от вредного члена; обе эти цели достигаются наказанием, которое по справедливости и по необходимости состоит в лишении преступника свободы и гражданской полноправности и в удалении его от остального общества. Но за удовлетворением этих двух первых интересов — законной справедливости и общественной безопасности — остаётся ещё вопрос о самом преступнике. Языческая Спарта бросала в пропасть своих увечных детей. Христианское государство не может поступать подобным образом со своими нравственно-увечными детьми. Вопрос о самом преступнике, о преступнике как несчастном, о его дальнейшей судьбе существует для христианского государства; но, будучи неспособно разрешить этот вопрос своими внешними полицейскими средствами, оно должно передать его в ведение церкви. [409]

Церковь должна заниматься уже не судом и не наказанием преступника, а его спасением, как она и сама основана на домостроительстве спасения. Церковь смотрит, главным образом, не на беззаконие преступника и не на вред его для других, а на его собственное несчастие, на ту совокупность внутренних и внешних, психических и физических условий, которые довели человека до греха. Если Церковь не всегда может уничтожить силу этих условий, то она всегда может её ослабить; хотя Церковь не всегда может возвратить миру преступника нравственно-исцелённым и возрождённым, но она может и должна испытать на нём действие лучшей среды, избавить его от дурных влияний и искушений (тогда как теперь тюрьмы и остроги приводят обыкновенно как раз к противоположному результату, превращая нередко случайных преступников в закоренелых и неисправимых злодеев).

Нисколько не оспаривая законности тех общественных и частных интересов, которые ограждаются уголовным судом и полицией, необходимо признать, что окончательная цель христианского государства по отношению к преступникам есть их собственное нравственное исцеление, т. е. такая цель, в достижении которой государство может только служить Церкви. Подобное же служение требуется от христианского государства и при других задачах его деятельности. Оно служит Церкви, внося в международные отношения принцип христианской солидарности взамен национального соперничества и вражды; оно служит Церкви, распространяя христианскую культуру на варварские и дикие народы, смиряя гордых, обезоруживая хищников, помогая угнетённым. От Церкви получает государство высшую цель и положительный смысл своей деятельности. В до-христианском мире государство, т. е. равновесие общественных сил, было целью само по себе. Древний мир тяготел к абсолютному государству и нашёл его в Римской Империи. Но на этом человечество не могло остановиться, если бы даже найденное равновесие и было безусловно устойчивым (чего, конечно, на деле не могло быть), то во всяком случае возникал вопрос: что же должны делать эти уравновешенные, эти управленные общественные силы, чему, какой цели должно служить государство? Пока положительная задача для общественных сил не поставлена, пока не указана высшая цель для государства, до тех пор государственная и общественная деятельность, несмотря на своё практиче-[410]ское всевластие над личностью, является для мыслящего ума бесцельною и бессмысленною суетой. Именно так и смотрели на политическую деятельность последние представители древнего мира — александрийские философы.

Только христианская религия дала смысл и значение государству именно тем, что возвысилась над государством. Чем выше солнце над землёю, тем более оно освещает и согревает землю.

Осмысливая государство, христианство вместе с тем создаёт общество. Пока государство было всё, общество было ничто. Но как только цель жизни была поставлена выше государства, так живые силы общества освобождаются, перестают быть рабами государства. Они уже не довольствуются внешним равновесием, но стремятся к высшему идеалу свободной, внутренней, нравственной взаимности, для которой само государство со своими внешними формами и рамками служит лишь переходною посредствующею ступенью.

В древнем мире общества собственно не было. С одной стороны основной общественный класс — сельский или земледельческий, представлялся рабами, с другой стороны и свободные граждане, не имея для своей общей жизни никакой безусловной цели, не зная ничего выше государства, связывались и поглощались этим последним. Где экономический труд был унижение, где земля возделывалась рабами, а религия заведывалась государственными чиновниками, там общественная жизнь лишённая своих существеннейших интересов, материальных и духовных, всецело ограничивалась формальным государственным интересом, законодательным уравновешиванием частных сил. Этому нисколько не противоречит высокое развитие древней философии, ибо эта философия относилась к древней жизни не органически, а критически, и составляла переход от язычества к христианству. В положительных же своих идеалах классические философы не возвышались над внешнею государственною правдою (республика Платона). В древнем мире не было ни народа, ни церкви, а был только город, совпадавший с государством (πόλιζ, civitas — город и государство). Даже там, где город управлялся немногими родами, они не составляли аристократии в нашем смысле, не были особым классом, независимым от государства и живущим вне города, они были только первыми горожанами.

Христианство, возвышая религию над государством, создавая [411] Церковь, тем самым освобождает и общество от государственного всевластия, образует свободное самостоятельное общество. С одной стороны, оно создаёт народ в тесном смысле этого слова, т. е. низший и вместе с тем основной класс общества. Без формального уничтожения рабства, одним только признанием рабов членами Церкви религиозно-полноправными, христианство вводит их в общество и даёт этому последнему его настоящую основу. Становясь христианами, прежние рабы входят в состав общества — является крестьянство. С другой стороны и свободные граждане (свободные относительно своих рабов, но сами рабы государства), становясь членами Церкви, тем самым перестают быть исключительно членами государства, освобождаются от его всевластия и, развивая в себе личное начало, подавленное государством, образуют высший общественный класс. Таким образом общество, в древнем мире связанное снизу рабством, а сверху подавленное абсолютизмом государства, от христианства получает свободу и движение.

Истинное человеческое общество слагается только из свободных лиц. В древнем мире не было настоящего общества, потому что не было и настоящей личности. Правда, древний Запад и в своей философии, и в своём искусстве, и в своей политике тяготел к идее человека, но достигнуть он мог во всём этом только до формы человечности. Полнота человеческого существа требует безусловной свободы, но безусловная свобода но может принадлежать человеку вне Бога — она принадлежит только Богочеловеку. С явлением Богочеловека в христианстве человечество получает точку опоры выше мира в области истинно безусловной и тем освобождается от мира. Является свободный человек и возможность свободного богочеловеческого общества.

Эта возможность, данная в христианстве, должна быть осуществлена самим человечеством. Личность, внутренно освобождённая благодатью Христовой, должна прилагать эту свободу к делу создания христианского общества.

Человеческое общество не есть простая механическая совокупность отдельных лиц: оно есть самостоятельное целое, имеет свою собственную жизнь и организацию, и задача христианства с этой стороны состоит в том, чтобы вносить в жизнь и организацию общественных сил, христианское начало нравственной солидарности или истинного братства.[412]

Строение человеческого общества в существенных своих чертах чрезвычайно просто и совершенно разумно. Оно определяется тремя главными условиями, которым соответствует и тройственный состав общества. Человеческое общество должно прежде всего твёрдо стоять на земле, должно обеспечивать своё материальное существование, должно жить естественною жизнью. Но так как данная естественная жизнь человечества не есть совершенная и не заключает сама в себе своей цели, то общество должно, во-вторых, иметь средства изменять свою жизнь, двигаться и развивать свои силы. Условия такой подвижности и изменчивости (развития и прогресса) вырабатываются так называемою цивилизацией, которая образует искусственную жизнь общества. Но изменения и движения цивилизованной жизни не должны быть бесцельны и бессмысленны. Общественный прогресс, чтобы быть действительно прогрессом, должен вести общество к определённой цели, притом к цели безусловно достойной, идеально-совершенной. Общество должно не только жить и двигаться, но и совершенствоваться. Таким образом, сверхприродной жизнью при земле и сверхискуcственного развития городской цивилизации, общество должно жить третьею, духовною жизнью — должно своими лучшими силами вырабатывать те высшие блага, ради которых вообще стоит жить и действовать.

Соответственно этой троякой жизни само общество представляется нам в трёх составных частях или классах: народ в тесном смысле — класс сельский или земледельческий по преимуществу; затем класс городской и, наконец, класс лучших людей,общественных деятелей и вождей народа, показателей пути, иначе: село, город и дружина.

Эти три главные образующие элемента общества в древнем мире были связаны абсолютизмом государства, христианство их освободило и задача христианской политики состоит в том, чтобы поставить их в правильное положительное отношение к Церкви, к государству и взаимно друг к другу.

Это правильное отношение прямо зависит от класса лучших людей, класса правящего, руководящего обществом, обладающего почином всякой деятельности. Ибо народ сам по себе всегда относился правильно и к Церкви, и к государству, и к другим классам, он всегда исполнял своё назначение, возделывал землю для общей пользы, сохраняя вполне свою солидарность с высшими ре-[413]лигиозными и гражданскими интересами; городской же класс, по самому назначению своему, есть посредствующий, второстепенный и в направлении своей деятельности он всегда руководился примером высшего класса, и не его вина, если он не получал хорошего примера. Вообще говоря, лучшие люди в христианском обществе до сих пор далеко не соответствовали своему назначению. Общий характер их деятельности в европейской истории нередко выражался, с одной стороны, в угнетении народа, с другой стороны — в преступном соперничестве с государственною и церковною властью. Вместо того, чтобы быть вождями народа, свободными служителями государства и Церкви, они слишком часто хотели быть господами во всём и надо всем.

Такое направление деятельности находится в прямом противоречии с назначением «лучших людей» в христианском обществе, с их призванием в общем христианском деле. В этом деле созидания свободной теократии «лучшим людям» принадлежит самая важная и самая почётная, но вместе и самая ответственная роль. Свободно преклоняясь пред церковным авторитетом, принимая от Церкви незыблемые начала правды и добра, «лучшие люди» христианского общества должны, сообразно этим началам и под охраной и покровительством государства, направлять и руководить все общественные силы к их высшей цели. А цель эта не произвольная и случайная, не людьми поставленная. Эта цель непреложно определяется Церковью, ей же служит и государство своею принудительною организацией, её же в глубине своей души желает и христианский народ. Эта цель есть осуществление в действительности того, во что мы верим, пересоздание этой нашей человеческой и мирской действительности по образу и подобию христианской истины, воплощение Богочеловечества.[414]

Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.