- 925 Просмотров
- Обсудить
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Свобода религиозная и свобода церковная
В области религий и Церкви под свободой можно понимать две вещи весьма различные: во-первых, независимость церковного целого (как духовенства, так и верующих вообще) от внешней власти Государства; и, во-вторых, независимость индивидов в деле религии, то есть право, дарованное каждому, открыто принадлежать к тому или другому вероисповеданию, свободно переходить из одного в другое или вовсе не принадлежать ни к какому вероисповеданию, а также безнаказанно исповедывать всякого рода верования и религиозные идеи, как положительные, так и отрицательные[1]. Во избежание всяких недоразумений, мы будем называть первую - церковной свободой, а вторую - свободой религиозной[2]. Всякая Церковь предполагает известную сумму общих верований, и тот, кто не разделяет таковых, не может пользоваться в общине теми же правами, как и верующие. Право воздействия всеми духовными средствами против неверных членов и даже окончательного исключения их из общины есть один из существенных атрибутов свободы церковной. Что касается до религиозной свободы, то она только косвенно входит в область собственно Церкви: только светская власть Государства может непосредственно признать или ограничить право подданных открыто исповедовать все, во что каждый верит по вопросам религии. Церковь может лишь нравственно влиять на Государство, склоняя его к большей или меньшей терпимости. Никакая Церковь никогда не смотрела равнодушным оком на распространение чуждых ей верований, грозивших оторвать от нее верных. Дело лишь в том, каким оружием должна пользоваться Церковь для борьбы с своими врагами: должна ли она ограничиваться духовными средствами убеждения или имеет право прибегнуть к Государству, чтобы воспользоваться его материальным оружием - принуждением и гонением? Эти два способа бороться с врагами Церкви не исключают друг друга безусловно. Можно различать (если имеешь необходимые к тому способности) интеллектуальное заблуждение от злой воли и, действуя на первое убеждением, защищаться от второго лишением его средств наносить вред[3]. Но есть одно совершенно необходимое условие для того, чтобы духовная борьба была возможна: это, чтобы сама Церковь владела церковной свободой, чтобы она не была подчинена Государству. Тот, у кого связаны руки, не может защищаться собственными средствами, ему поневоле приходится полагаться на чужую помощь. Государственная Церковь, окончательно порабощенная светской властью и существующая только по доброй ее милости, тем самым отрекается от своего духовного могущества и может быть защищена с некоторым успехом лишь материальным оружием[4].
В прошлые века римско-католическая Церковь (уделом которой всегда была церковная свобода и которая никогда не была Церковью государственной), не прекращая борьбы со своими врагами духовным оружием наставления и проповеди, разрешала католическим Государствам защищать мирским мечом дело религиозного единства. В настоящее время нет уже более католических Государств: Государство на Западе атеистично, и римская Церковь продолжает существовать и процветать, опираясь исключительно на меч духовный, на нравственный авторитет и свободную проповедь своих начал. Но иерархия, отдавшаяся в руки светской власти и доказавшая тем свое внутреннее бессилие, как может она проявить моральный авторитет, от которого она отказалась. Наше современное церковное управление отдалось исключительно интересам Государства, получая взамен обеспечение своего существования, находящегося под угрозой старообрядчества. При такой чисто материальной цели и средства не могут носить другого характера. Меры принуждения и насилия, изложенные в русском Уложении о наказаниях, _ вот в сущности единственное оборонительное оружие, которое наше казенное православие умеет противопоставить как местным староверам, так и представителям чуждых исповеданий, желающим оспаривать у него власть над душами. Если некоторые церковные деятели и пытались в последнее время вести борьбу с сектантами при помощи полупубличных собеседований[5], то слишком очевидная недобросовестность этих прений, где одна сторона осуждена во что бы то ни стало оставаться неправой и смеет говорить только то, что ей позволяют ее противники, только еще яснее выставила все нравственное бессилие этой господствующей Церкви, слишком искательной перед земными властями и слишком беспощадной к душам. И ее-то нам хотят выдать за свободное единение душ в духе любви.
Славянофилы в своей антикатолической полемике постарались смешать церковную свободу со свободой религиозной. А так как католическая Церковь не всегда была терпима и не допускает в принципе безразличия в вопросах веры, то и весьма нетрудно было разглагольствовать о римском деспотизме, обходя молчанием великое преимущество церковной свободы, которое один только католицизм всегда сохранял среди всех христианских исповеданий. Но когда дело идет о нас самих, то совершенно бесполезно смешивать эти две свободы, ибо совершенно очевидно, что мы не имеем ни той, ни другой. И никто не изложил этой грустной истины с большей силой и жаром, чем покойный И. Аксаков, последний выдающийся представитель старой славянофильской школы. Нам достаточно будет привести несколько замечательных мест из его сочинений[6].
[1] Нам незачем говорить о третьем виде свободы, а именно свободе различных культов, признанных Государством. Некоторая свобода культов (в их statu quo) является вынужденной самой силой вещей в империи, которая, как Россия, насчитывает более тридцати миллионов подданных, стоящих вне господствующей Церкви.
[2] Обычно употребляемые в этом последнем смысле термины - свобода совести и свобода исповедания - должны быть отброшены, как неточные: совесть всегда свободна и никто не может помешать мученику исповедовать свою веру.
[3] Мы допускаем это различение в принципе (in abstracto), Далеко не рекомендуя его, однако, как практическое правило.
[4] Наши церковные писатели сами сознаются в этом с большой наивностью. Так, например, в целом ряде статей, помещенных в "Православном Обозрении" и касающихся борьбы русского духовенства со староверами, автор их (Чистяков), изложив подвиги епископа Питирима (в Нижнем Новгороде), духовное рвение которого неизменно искало поддержки в войсках вице-губернатора Ржевского, приходит к заключению, что знаменитый миссионер обязан был всем своим успехом этому содействию светской власти и возможности силою заставлять староверов выслушивать его проповеди ("Православное Обозрение", октябрь 1887, стр. 348). Можно найти подобные же признания по поводу действий современных миссионеров среди язычников Восточной Сибири (в том же Православном Обозрении, год 1882).
[5] Я говорю о собеседованиях со староверами в Казани, Калуге и в особенности в Москве. Несмотря на стеснительные условия этих споров и уклонение от них главарей раскола, представители официальной Церкви не всегда одерживают в них верх. Одна газета "Голос Москвы", осмелившаяся напечатать (в 1885 году) стенографические отчеты этих прений, принуждена была раскаяться в своей смелости. Эта газета теперь уже более не существует.
[6] Русская администрация долго преследовала Аксакова за откровенность его критики. Только в последние годы его жизни он разделял с Катковым привилегию открыто высказывать свои мысли, - исключительная привилегия этих двух людей и прекратившаяся со смертью их обоих
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.