Владимир Соловьев. РОССИЯ И ВСЕЛЕНСКАЯ ЦЕРКОВЬ. (39)

891 Просмотр

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Человек - Мессия. Хаос человеческий.

Первоначальные элементы троичного общества

Посредник между небесами и землею, человек был предназначен быть вселенским Мессией, спасти мир от хаоса, приведя его к единению с Богом, воплотив в формах творения вечную Премудрость. Это призвание возлагало на человека тройное служение: он должен был быть священником Бога, царем низшего мира и пророком их безусловного единения; священником Бога, принося в жертву ему свой личный произвол, человеческий эгоизм; царем низшей природы, подчиняя ее себе по божественному закону, пророком единения в стремлении к безусловной целости существования, осуществляя постепенно, путем постоянного совместного действия благодати и свободы, все более и более перерождая и видоизменяя внебожественную природу до универсальной и совершенной ее интеграции - <...>. Подчиниться Богу и подчинить Себе природу, чтобы спасти ее, - вот в двух словах мессианический закон. Человек отверг его и предпочел достигнуть цели непосредственно, сам, нарушив порядок, определенный Божественным разумом. Он захотел объединиться с низшей природой произвольно, в силу своего собственного желания, полагая этим путем присвоить себе безусловную царскую власть, неограниченное самодержавие, равное Божиему. Он не захотел подчинить свою царскую власть своему первосвященничеству и посему стал неспособным удовлетворить своим истинным стремлениям, исполнить свое пророческое призвание. Беспорядочное желание единения с низшей природой должно было необходимо подчинить человека этой природе; и, как неизбежное следствие, человек должен был принять отличительные черты материального и внебожественного мира, должен был видоизмениться по образцу и по подобию сего последнего. Между тем мы знаем, что существенный характер природы вне Бога выражается, во-первых, неопределенной множественностью в пространстве или бесконечным делением частей; во-вторых, неопределенным изменением во времени или бесконечным разобщением моментов; и, - как результатом этого двойного разделения, - в-третьих, превращением всякой причинности в механизм. Правда, что это могущество бесконечного дробления и всемирного раздора, существенный характер хаоса, ограничено в творении действием объединяющего Слова, которое на хаотическом основании строит Космос. Но в низшей природе (до появления человека) основа хаоса не подавлена, он пребывает, как огонь под пеплом, как господствующее направление, готовое проснуться при первом случае. В этом качестве могущество хаоса и перешло к падшему человеку, создав то, что обычно называют природным человечеством, но что на самом деле есть человечество хаотическое. В этой человеческой массе мы ясно различаем три основных черты внебожественной природы. Бесконечное дробление материальных частей в пространстве выражается в человеческом роде неопределенной и анархической множественностью сосуществующих индивидуумов; бесконечному разобщению моментов во времени соответствует в существовании человечества неопределенная смена поколений, оспаривающих друг у друга настоящее и по очереди замещающих друг друга; наконец, материальный механизм физического мира переходит в человечество под формой гетерономии или неизбежности рока, подчиняющей волю человека силе вещей, его внутреннее существо господствующему влиянию внешней среды и временных обстоятельств.

Мы знаем, однако, что падение человека могло отсрочить, но не истребить его призвание. Благодетельные узы пространства, времени и механической причинности, хотя и удаляя его от верховной цели, мешали ему в то же время безусловно и окончательно потерять ее из виду. Неопределенная множественность индивидуумов - падение, если рассматривать ее в ней самой, - есть первое условие спасения для человечества. Ибо если одна часть этого множества все более и более распространяет первородный грех, отягчая его все новыми преступлениями, то всегда остается несколько праведных, чтобы ослабить действие зла и приготовить среду для будущего спасения; благодаря этому неопределенному умножению Авель был замещен Сифом, на место Саула стал Давид. Неопределенная смена поколений есть второе условие спасения: они не исчезают без того, чтобы не оставить каждое что-либо, облегчающее дело его наследников, вырабатывающее более совершенную историческую форму, более удовлетворяющее истинным стремлениям человеческой души. Таким путем то, что не могло обнаружиться ни в Еве, ни в Фа-мари, ни в Руфи, ни в Вирсавии, обнаружилось с наступлением времен в Марии.

Наконец, гетерономия нашего существования есть третье условие спасения, не менее необходимое, чем два первых. Ибо, если бы человеческая воля, как Добрая, так и злая, имела непосредственную действенность, человечеству и творению пришел бы неминуемый конец. Братоубийца Каин не замедлил бы повергнуться в бездну ада, прежде чем построить город и положить основания древней цивилизации;

Добрый Сиф вознесся бы на небо или, по крайней мере в преддверье оного, как брат его Авель, не дав жизни предкам Иисуса Христа; и низший мир, земля, лишенная своего центра единства и действия, вновь ниспала бы в печальное состояние тогу вабогу, в котором она была до творения. И никого не осталось бы тогда для радости и веселия вечной Премудрости.

Итак, если наше порабощение условиям материального мира и есть последствие нашего падения и кара греха, мы видим, что эта кара есть благодеяние и что это необходимое последствие зла есть необходимое средство безусловного блага.

Как хаотическая земля не могла избегнуть космогонического действия Слова, преобразившего ее в уравновешенный, просветленный и живой мир, так и человеческий хаос, созданный падением эдема, должен был подчиниться теогоническому воздействию того же Слова, стремящемуся к перерождению его в духовное человечество, реально объединенное, просвещенное Божественной истиной и живущее жизнью вечной. Образ Человека-Мессии, отвергнутый первым Адамом, не уничтожился в природном человечестве, но только был сведен к состоянию скрытой возможности; он остался в человечестве, как живое зерно - семя жены (сия есть София), частично и постепенно осуществляясь, чтобы, наконец, воплотиться во втором Адаме. Этот теогонический процесс, создание троичного Человека, Человека-Мессии или Человека-Бога, путем коего Божественная Премудрость воплощается в совокупности вселенной - этот процесс представляет в порядке времени три главных ступени: во-первых, ряд мессианических предвосхищений в природном человечестве или в человеческом хаосе - до христианства; во-вторых, явление индивидуального Мессии в лице Иисуса Христа; и в-третьих, мессианическое преображение всего человечества или развитие Христианского Мира.

До Иисуса Христа человечество, лишенное реального центра, было лишь организмом в возможности, - в действительности же налицо были лишь отдельные органы, племена, города и нации, из которых некоторые стремились ко всемирному владычеству, - что уже было предвосхищением будущего единства. Но в каждой из этих разъединенных частей человечества независимо от того, стремилась ли она или нет стать на место всего под видом вселенской монархии, с самого начала заключалось некоторое осуществление, в социальной области, мессианической, или троичной формы, стремящееся представить собою в более или менее узких пределах всю совокупность человеческого существования,

Эта троичная форма широко обоснована в человеческом существе. Всякое человеческое существование слагается из трех главных определений: во-первых, из совершившихся фактов, сохраненных традицией прошлого, во-вторых, из актов и трудов, возложенных потребностями настоящего, и в-третьих, из стремлений к лучшему положению, определенных более или менее совершенным идеалом будущего.

Существует очевидная аналогия, но и существенная разница между этими тремя устрояющими видами человеческого существования и тремя соответствующими видами существования Божественного (оставляя в стороне ипостасный характер сих последних). Общее основание этой разницы то, что в Боге, как существе безусловном, первый вид всецело определяет второй, и оба вместе всецело определяют третий, в котором божественное бытие окончательно овладевает собою, в полной мере сознает это и пользуется этим обладанием. Человек, напротив, - чтобы упомянуть здесь только о третьем виде его субъективности - не может обладать актуально всей совокупностью существования, которая для него лишь более или мене отдаленное будущее. Это будущее, идеально предвосхищенное, не может быть предметом обладания в собственном смысле, но только предметом стремления.

В нашей материальной или животной жизни эта троичная форма уже существует, но в ней она скорее природный символ, чем действительность. Совершившийся факт представлен здесь отшедшим поколением, отцами или предками. Действительность - это настоящее поколение, люди сегодняшнего дня; наконец, природные стремления к будущему воплощаются в детях, в грядущем поколении. Троичная форма имеет здесь, очевидно, чисто относительный и в сущности обманчивый характер: природная жизнь усиливается установить и остановить раз навсегда определенные отношения, но она никогда не достигает этого, и каждое поколение неизменно проходит через состояния будущего, настоящего и прошедшего, чтобы исчезнуть в небытии и забвении. Каждое поколение стремится завладеть всем настоящим, но так как каждое имеет одинаковое право на это владение, то ни одно не может достигнуть его в действительности; и все, после бесплодных усилий удержать поток временного существования, поглощаются им одно за другим. Но эта постоянная смена поколений не исчерпывает всего человеческого существования. Здесь мы имеем лишь человечество животное, и есть еще человечество социальное, которое никогда не было ограничено материальной действительностью, которое никогда не довольствовалось преследованием и удержанием реального факта существования. Человеческое общество на самых низших ступенях своего развития всегда под факт подкладывало принцип, под действительность - идею.

Настоящее мгновенье, действительность для человеческого общества никогда не бывает ни чисто механическою последовательностью во времени - чистым postea его прошлого, - ни чисто механическим и временным антецедентом, простым antea его будущего: эта действительность всегда связана с двумя другими определениями внутренней и духовной связью, устанавливающей его прошедшее и будущее и если и не останавливающей потока материального существования, то, по крайней мере, направляющей этот поток в определенное русло и преображающей дурную бесконечность природного времени в систему исторического развития. Во всяком человеческом обществе, сколь бы варварским оно ни было, существуют, вне и выше материальных интересов минуты, религиозная традиция и пророческий идеал. Прошедшее вместо того, чтобы быть беспощадно замещенным, по способу тех дикарей, которые убивают и съедают своих престарелых родителей, сохраняется сыновним благоговением как основа и пребывающая санкция действительности; и будущее, вместо страха перед ним, как беспощадным роком, или принесения его в жертву на огне эгоизма, как детей, сжигаемых в раскаленном кумире Молоха, призывается и представляется, как истинная цель и истинное основание бытия настоящего, его радость и венец. Таким образом, во главе каждого человеческого общества мы видим более или менее различенную троицу правящих классов, отчасти связанную, но никогда не отождествляющуюся с естественным тройным соотношением последовательных поколений. На первом месте - священники или жрецы, соответствующие отцам, старому поколению. И действительно, первоначально в жизни рассеянных племен и семей первосвященническое служение исполнялось отцами семейств, а домашний очаг был главным алтарем. Однако даже в этом первобытном состоянии отец представлял нечто большее, чем частный факт природного отчества: он связан был в своем первосвященническом достоинстве с безусловным фактом божественного отчества, с тем вечным прошлым, которое предшествовало всяческому существованию и обусловило его. В различие от животных, в лице человеческих отцов материальное порождение стало общественным учреждением и Религиозной властью. И если живой отец был священником, посредником между настоящим и прошедшим, усопший предок, возвращаясь в мир невидимый, смешивался с самим безусловным прошлым, с вечным Божеством, становился предметом культа. Культ предков, действительно, есть всеобщий элемент религии[1]. Таким образом, священство непосредственного прошлого, живых отцов, священников, связывало человеческое настоящее с более отдаленным и более общим прошлым, с таинственными фактами, предшествующими и определяющими наше существование с безусловной необходимостью. На втором месте мы видим класс воинов, которые силою и смелостью обеспечивали обществу действительные средства существования, удовлетворяли насущным потребностям данной минуты Этот класс, естественно, пополнялся по преимуществу сыновьями семейств, настоящим поколением. И хотя старое поколение принимало также участие в военных предприятиях, но, однако, не Приам или Нестор, а именно Гектор и Ахилл предводительствовали воинами, уступая вместе с тем благоговейно первое место старым отцам, лишь только дело шло о том, чтобы получить путем жертв благорасположение богов. Таким образом, отношение между двумя первыми главными классами общества в достаточной мере соответствует отношению между двумя поколениями природной жизни - настоящим и прошедшим. Но если бы эта аналогия шла дальше, если бы будущее социального тела оказалось тоже представленным лишь грядущим поколением или преимущественно им, детьми, замещающими своих прародителей с тем, чтобы самим быть замещенными их собственным потомством, и так далее, - социальное существование смешалось бы с дурной бесконечностью природной жизни, не было бы больше истории, не было бы больше прогресса, но лишь постоянная и бесполезная смена. На самом деле, это обстоит не так. В каждом обществе существовал с древнейших времен, кроме священников и воинов, разряд людей всех возрастов, полов и состояний, которые предвосхищали человеческое будущее и отвечали на идеальные стремления того общества, среди которого они жили. В природной жизни третье определение вместо того, чтобы быть действительным единством второго и первого, является в сущности лишь их простым повторением. Грядущее поколение представляет будущее лишь обманчивым и преходящим образом, подобно тому, как в неопределенном ряде один член не имеет большего значения, чем всякий другой. В порядке природной последовательности новое поколение, оттого лишь, что оно явилось после старых, само по себе еще не ушло дальше них, не стало ближе к идеалу и совершенству. Поэтому истинный общественный прогресс требует, независимо от бесконечной смены поколений, чтобы были и действительные представители будущего, люди, воистину сделавшие шаг вперед в духовной жизни, способные удовлетворить стремлениям своих современников и представить данному обществу его идеал, в той мере, в какой оно может постичь его, а они сами осуществить его. Этих людей идеального будущего я называю общим именем пророков. Обычно под этим словом понимают кого-либо, предсказывающего будущее.

Между гадалкой и истинным пророком приблизительно та же разница, как между атаманом шайки разбойников и законным главою великого государства, или еще между отцом первобытной семьи, приносящим жертву душам предков, и папою, преподающим свое благословение urbi et orbi и открывающим небо для душ чистилища. Но помимо этой разницы, зависящей от более или менее широкого круга деятельности, следует сделать еще и другое различие. Можно предсказывать будущее не только на словах, но также и на деле, предвосхищая частично состояния и отношения, не принадлежащие к современному положению человечества. Это и есть пророчество в собственном смысле, представляющее, кроме того, неопределенный ряд видоизменений и степеней. Африканский волшебник имеет, например, власть вызывать по своему желанию дождь и вёдро или претендует на таковую. Эта высшая власть человеческой воли над силами и явлениями материальной природы есть свойство человеческого существа, поскольку таковое находится в совершенном единении творческим и всемогущим Божеством. Такое единение, вообще чуждое нашему настоящему состоянию есть лишь идеальная цель, отдаленное будущее, к которому мы стремимся; и пользование властью, относящейся к этому будущему состоянию, есть предвосхищение грядущего, или акт пророческий. Но дар волшебника, не обладающего религиозными и нравственными условиями сверхъестественной силы и даже не знающего их, не есть истинное пророчество; и если он, действительно, пользуется ею, то лишь чисто эмпирическим путем. С другой стороны, даже в случае, если бы эта магическая сила была лишь мошеннической претензией, она, тем не менее, является предвосхищением, - хотя бы лишь в желании и стремлении, - высшего состояния, идеального будущего, ожидающего человека. И, переходя от африканского волшебника к истинному христианскому чудотворцу, каким был святой Франциск Ассизский, мы находим в его чудесах ту же власть человеческой воли, которую имеет или присваивает себе над силами внешней природы волшебник дикого племени.

Эта власть ограничена в обоих случаях: ибо чудотворная сила величайших святых не была никогда ни постоянной в своей продолжительности, ни универсальной в своем приложении. Но великая разница заключается в том, что святой знает и обладает главным внутренним условием сверхъестественной власти для человека - нравственным единением с Божеством. Таким образом, его власть, основанная на нравственном превосходстве, есть верный и прямой, хотя слабый и ограниченный, образ Божественного Всемогущества, которое представляет не слепую силу, но логическое следствие существенного и присущего безусловному существу совершенства. В той мере, как святой участвует в этом совершенстве, он причастен и Божественному могуществу, представляя собой предвосхищение нашего конечного состояния не только действительное, но и внутренне истинное, совершенное в себе, хотя и неполное с внешней стороны.

Сравним теперь, в совершенно другой области пророческого служения, великого греческого мудреца и еврейского наби. Платон в своей республике дает нам идеал человеческого общества, организованного на основах справедливости и разума. Этот идеал есть предвосхищение будущего, осуществленного отчасти европейским обществом средних веков[2]. Итак, Платон был пророком, но он был им в том же смысле, в каком африканский волшебник - чудотворец: он не обладал истинными условиями, при которых его идеал должен был получить свое осуществление, и не знал даже их. Он не понимал, что для справедливого и рационального устройства социального бытия справедливость и человеческий разум недостаточны; что идеал справедливого и мудрого общества, задуманный философом, должен быть оплодотворен соответствующим нравственным действием со стороны самого общества. Для того, чтобы устроиться по идеалу добра, действительное общество, порабощенное злом, должно быть спасено и возрождено. Но отвлеченное размышление не спасает. Хотя и предвосхищая социальную истину, идеализм Платона не обладал путем к ее достижению и не мог дать жизни своему замыслу. В этом и заключается великая разница между философским пророчествованием эллинов и религиозным пророчествованием евреев. Израильский наби, которому истина открывалась через личное отношение к живому Богу, Богу истории, предвосхищал идеальное будущее не путем отвлеченной мысли, но душою и сердцем. Он пробивал путь, он пробуждал жизнь. В его пророчествах заключался, как у Платона, идеал совершенного общества; но этот идеал никогда не отделялся им от внутреннего условия, определявшего его осуществление - от свободного и деятельного единения человечества с Богом. И истинные небиим, конечно, знали, что это единение совершается путем длинного и сложного богочеловеческого процесса, в ряде взаимных действий и связей между Богом и человеком. И они знали это не только как общий принцип, но они знали и открыто заявляли в каждый данный момент, что человечество в его временем центральном органе, - в еврейском народе, - должно было делать, чтобы с успехом участвовать в движении вперед богочеловеческого дела. Их действие было полным, ибо, с одной стороны, они указывали на безусловную цель в отдаленном будущем и, с другой стороны, давали для настоящей минуты действительное средство, могущее двинуть человечество к этой цели. Таким образом, соединяя под общим термином пророчества все человеческие предвосхищения идеального будущего, мы вполне отдаем себе отчет в существенной и громадной разнице, отделяющей не только бесовских заклинателей, но даже наиболее возвышенных гениев мирского человечества от истинных пророков живого Бога.

[1] Это положение было развито в наше время с некоторой долей преувеличения Фюстель-де-Куланжем (Citй antique) и с значительно большей степенью преувеличения Гербертом Спенсером (Sociologie) Нетрудно отделить истинную и весьма важную основу этих идей от ошибочных выводов, проистекающих (в особенности у английского ученого) от слишком исключительной и ограниченной точки зрения.

[2] Смотри, между прочим, по поводу этой аналогии между республикой Платона и республикой христианской, Ранке в его Всемирной Истории.

Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.