Владимир Владимирович Маяковский (18)

ТОВАРИЩ ИВАНОВ

Товарищ Иванов -
 мужчина крепкий,
в штаты врос
 покрепше репки.
Сидит
 бессменно
 у стула в оправе,
придерживаясь
 на службе
 следующих правил.
Подходит к телефону -
 достоинство
 складкой.
- Кто спрашивает?
 - Товарищ тот -
И сразу
 рот
 в улыбке сладкой -
как будто
 у него не рот, а торт.
Когда
 начальство
 рассказывает анекдот,
такой,
 от которого
 покраснел бы и дуб,-
Иванов смеется,
 смеется, как никто,
хотя
 от флюса
 ноет зуб.
Спросишь мнение -
 придет в смятеньице,
деликатно
 отложит
 до дня
 до следующего,
а к следующему
 узнаете
 мненьице -
уважаемого
 товарища заведующего.
Начальство
 одно
 смахнут, как пыльцу...
Какое
 ему,
 Иванову,
 дело?
Он служит
 так же
 другому лицу,
его печенке,
 улыбке,
 телу.
Напялит
 на себя
 начальственную маску,
начальственные привычки,
 начальственный
 вид.
Начальство ласковое -
 и он
 ласков.
Начальство грубое -
 и он грубит.
Увидя безобразие,
 не протестует впустую.
Протест
 замирает
 в зубах тугих.
- Пускай, мол,
 первыми
 другие протестуют.
Что я, в самом деле,
 лучше других?-
Тот -
 уволен.
 Этот -
 сокращен.
Бессменно
 одно
 Ивановье рыльце.
Везде
 и всюду
 пролезет он,
подмыленный
 скользким
 подхалимским
 мыльцем.
Впрочем,
 написанное
 ни для кого не ново
разве нет
 у вас
 такого Иванова?
Кричу
 благим
 (а не просто) матом,
глядя
 на подобные истории:
- Где я?
 В лонах красных наркоматов
или
 в дооктябрьской консистории?!

Владимир Маяковский. 
Навек любовью ранен. 
Москва: Эксмо-Пресс, 1998.


СТОЛП

Товарищ Попов
 чуть-чуть не от плуга.
Чуть
 не от станка
 и сохи.
Он -
 даже партиец,
 но он
 перепуган,
брюзжит
 баритоном сухим:
"Раскроешь газетину -
 в критике вся,
любая
 колеблется
 глыба.
Кроют.
 Кого?
 Аж волосья
встают
 от фамилий
 дыбом.
Ведь это -
 подрыв,
 подкоп ведь это...
Критику
 осторожненько
 должно вести.
А эти
 критикуют,
 не щадя авторитета,
ни чина,
 ни стажа,
 ни должности.
Критика
 снизу -
 это яд.
Сверху -
 вот это лекарство!
Ну, можно ль
 позволить
 низам,
 подряд,
всем!-
 заниматься критиканством?!
О мерзостях
 наших
 трубим и поем.
Иди
 и в газетах срамись я!
Ну, я ошибся...
 Так в тресте ж,
 в моем,
имеется
 ревизионная комиссия.
Ведь можно ж,
 не задевая столпов,
в кругу
 своих, братишек,-
вызвать,
 сказать:
 - Товарищ Попов,
орудуй...
 тово...
 потише... -
Пристали
 до тошноты,
 до рвот...
Обмазывают
 кистью густою.
Товарищи,
 ведь это же ж
 подорвет
государственные устои!
Кого критикуют?-
 вопит, возомня,
аж голос
 визжит
 тенорком. -
Вчера -
 Иванова,
сегодня -
 меня,
а завтра -
 Совнарком!"
Товарищ Попов,
 оставьте скулеж.
Болтовня о подрывах -
 ложь!
Мы всех зовем,
 чтоб в лоб,
 а не пятясь,
критика
 дрянь
 косила.
И это
 лучшее из доказательств
нашей
 чистоты и силы.

Владимир Маяковский. 
Навек любовью ранен. 
Москва: Эксмо-Пресс, 1998.


ПОДЛИЗА

Этот сорт народа -
 тих
и бесформен,
 словно студень,-
очень многие
 из них
в наши
 дни
 выходят в люди.
Худ умом
 и телом чахл
Петр Иванович Болдашкин.
В возмутительных прыщах
зря
 краснеет
 на плечах
не башка -
 а набалдашник.
Этот фрукт
 теперь согрет
солнцем
 нежного начальства.
Где причина?
 В чем секрет?
Я
 задумываюсь часто.
Жизнь
 его
 идет на лад;
на него
 не брошу тень я.
Клад его -
 его талант:
нежный
 способ
 обхожденья.
Лижет ногу,
 лижет руку,
лижет в пояс,
 лижет ниже,-
как кутенок
 лижет
 суку,
как котенок
 кошку лижет.
А язык?!
 На метров тридцать
догонять
 начальство
 вылез -
мыльный весь,
 аж может бриться,
даже
 кисточкой не мылясь.
Все похвалит,
 впавши
 в раж,
что
 фантазия позволит -
ваш катар,
 и чин,
 и стаж,
вашу доблесть
 и мозоли.
И ему
 пошли
 чины,
на него
 в быту
 равненье.
Где-то
 будто
 вручены
чуть ли не -
 бразды правленья.
Раз
 уже
 в руках вожжа,
всех
 сведя
 к подлизным взглядам,
расслюнявит:
 "Уважать,
уважать
 начальство
 надо..."
Мы
 глядим,
 уныло ахая,
как растет
 от ихней братии
архи-разиерархия
в издевательстве
 над демократией.
Вея шваброй
 верхом,
 низом,
сместь бы
 всех,
 кто поддались,
всех,
 радеющих подлизам,
всех
 радетельских
 подлиз.

Владимир Маяковский. 
Навек любовью ранен. 
Москва: Эксмо-Пресс, 1998.


МРАЗЬ

Подступает
 голод к гландам...
Только,
 будто бы на пире,
ходит
 взяточников банда,
кошельки порастопыря.
Родные
 снуют:
- Ублажь да уважь-ка!-
Снуют
 и суют
в бумажке барашка.
Белей, чем саван,
из портфеля кончики...
Частники
 завам
суют червончики.
Частник добрый,
частник рад
бросить
 в допры
наш аппарат.
Допру нить не выдавая,
там,
 где быт
 и где грызня,
ходит
 взятка бытовая,-
сердце,
 душу изгрязня.
Безработный
 ждет работку.
Волокита
 с бирж рычит:
"Ставь закуску, выставь водку,
им
 всучи
 магарычи!"
Для копеек
 пропотелых,
с голодухи
 бросив
 срам,-
девушки
 рабочье тело
взяткой
 тычут мастерам.
Чтобы выбиться нам
 сквозь продажную смрадь
из грязного быта
 и вшивого -
давайте
 не взятки брать,
а взяточника
 брать за шиворот!

Владимир Маяковский. 
Навек любовью ранен. 
Москва: Эксмо-Пресс, 1998.