- 901 Просмотр
- Обсудить
Будь со мной прозрачнее и проще: у меня осталась ты одна. Дом сожжен и вырублены рощи, где моя туманилась весна, где березы грезили и дятел по стволу постукивал... В бою безысходном друга я утратил, а потом и родину мою. И во сне я с призраками реял, наяву с блудницами блуждал, и в горах я вымыслы развеял, и в морях я песни растерял. А теперь о прошлом суждено мне тосковать у твоего огня. Будь нежней, будь искреннее. Помни, ты одна осталась у меня.
Владимир Набоков. Стихотворения и поэмы.
Из поэтического наследия XX века.
Москва: Современник, 1991.
Только елочки упрямы - зеленеют - то во мгле, то на солнце. Пахнут рамы свежим клеем, на стекле перламутровый и хрупкий вьется инея цветок, на лазури, в белой шубке дремлет сказочный лесок. Утро. К снежному сараю в гору повезли дрова. Крыша искрится, по краю - ледяные кружева. Где-то каркает ворона, чьи-то валенки хрустят, на ресницы с небосклона блестки пестрые летят...
Владимир Набоков. Стихотворения и поэмы.
Из поэтического наследия XX века.
Москва: Современник, 1991.
Мой друг, я искренно жалею того, кто, в тайной слепоте, пройдя всю длинную аллею, не мог приметить на листе сеть изумительную жилок, и точки желтых бугорков, и след зазубренный от пилок голуборогих червяков.
Владимир Набоков. Стихотворения и поэмы.
Из поэтического наследия XX века.
Москва: Современник, 1991.
И странной близостью закованный... А. Блок Тоска, и тайна, и услада... Как бы из зыбкой черноты медлительного маскарада на смутный мост явилась ты. И ночь текла, и плыли молча в ее атласные струи той черной маски профиль волчий и губы нежные твои. И под каштаны, вдоль канала, прошла ты, искоса маня; и что душа в тебе узнала, чем волновала ты меня? Иль в нежности твоей минутной, в минутном повороте плеч переживал я очерк смутный других - неповторимых - встреч? И романтическая жалость тебя, быть может, привела понять, какая задрожала стихи пронзившая стрела? Я ничего не знаю. Странно трепещет стих, и в нем - стрела... Быть может, необманной, жданной ты, безымянная, была? Но недоплаканная горесть наш замутила звездный час. Вернулась в ночь двойная прорезь твоих - непросиявших - глаз... Надолго ли? Навек? Далече брожу и вслушиваюсь я в движенье звезд над нашей встречей... И если ты - судьба моя... Тоска, и тайна, и услада, и словно дальняя мольба... Еще душе скитаться надо. Но если ты - моя судьба...
Владимир Набоков. Стихотворения и поэмы.
Из поэтического наследия XX века.
Москва: Современник, 1991.
Стоишь ли, смотришь ли с балкона, деревья ветер гнет и сам шалеет от игры, от звона с размаху хлопающих рам. Клубятся дымы дождевые по заблиставшей мостовой и над промокшею впервые зелено-яблочной листвой. От плеска слепну: ливень, снег ли, не знаю. Громовой удар, как будто в огненные кегли чугунный прокатился шар. Уходят боги, громыхая, стихает горняя игра, и вот вся улица пустая - лист озаренный серебра. И с неба липою пахнуло из первой ямки голубой, и влажно в памяти скользнуло, как мы бежали раз с тобой: твой лепет, завитки сырые, лучи смеющихся ресниц. Наш зонтик, капли золотые на кончиках раскрытых спиц...
Владимир Набоков. Стихотворения и поэмы.
Из поэтического наследия XX века.
Москва: Современник, 1991.
О, как ты рвешься в путь крылатый, безумная душа моя, из самой солнечной палаты в больнице светлой бытия! И, бредя о крутом полете, как топчешься, как бьешься ты в горячечной рубашке плоти, в тоске телесной тесноты! Иль, тихая, в безумье тонком гудишь-звенишь сама с собой, вообразив себя ребенком, сосною, соловьем, совой. Поверь же соловьям и совам, терпи, самообман любя,- смерть громыхнет тугим засовом и в вечность выпустит тебя.
Владимир Набоков. Стихотворения и поэмы.
Из поэтического наследия XX века.
Москва: Современник, 1991.
Пожаром яростного крапа маячу в травяной глуши, где дышит след и росный запах твоей промчавшейся души. И в нестерпимые пределы, то близко, то вдали звеня, летит твой смех обезумелый и мучит и пьянит меня. Луна пылает молодая, мед каплет на мой жаркий мех; бьет, скатывается, рыдая, твой задыхающийся смех. И в липком сумраке зеленом пожаром гибким и слепым кружусь я, опьяненный звоном, полетом, запахом твоим... Но не уйдешь ты! В полнолунье в тиши настигну у ручья, сомну тебя, мое безумье серебряное, лань моя.
Владимир Набоков. Стихотворения и поэмы.
Из поэтического наследия XX века.
Москва: Современник, 1991.
Живи, звучи, не поминай о чуде,- но будет день: войду в твой скромный дом, твой смех замрет, ты встанешь: стены, люди все поплывет,- и будем мы вдвоем... Прозреешь ты в тот миг невыразимый, спадут с тебя, рассыплются, звеня, стеклом поблескивая дутым, зимы и вёсны, прожитые без меня... Я пламенем моих бессонниц, хладом моих смятений творческих прильну, взгляну в тебя - и ты ответишь взглядом покорным и крылатым в вышину. Твои плеча закутав в плащ шумящий, я по небу, сквозь звездную росу, как через луг некошеный, дымящий, тебя в свое бессмертье унесу...
Владимир Набоков. Стихотворения и поэмы.
Из поэтического наследия XX века.
Москва: Современник, 1991.
Как жадно, затая дыханье, склоня колена и плеча, напьюсь я хладного сверканья из придорожного ключа. И, запыленный и счастливый, лениво развяжу в тени евангелической оливы сандалий узкие ремни. Под той оливой, при дороге, бродячей радуясь судьбе, без удивленья, без тревоги, быть может, вспомню о тебе. И пеньем дум моих влекома, в лазури лиловатой дня, в знакомом платье незнакома, пройдешь ты, не узнав меня.
Владимир Набоков. Стихотворения и поэмы.
Из поэтического наследия XX века.
Москва: Современник, 1991.
Когда из родины звенит нам сладчайший, но лукавый слух, не празднословно, не молитвам мой предается скорбный дух. Нет, не из сердца, вот отсюда, где боль неукротима, вот - крылом, окровавленной грудой, обрубком костяным - встает мой клекот, клокотанье: Боже, Ты, отдыхающий в раю, на смертном, на проклятом ложе тронь, воскреси - ее... мою!..
Владимир Набоков. Стихотворения и поэмы.
Из поэтического наследия XX века.
Москва: Современник, 1991.
Слова - мучительные трубы, гремящие в глухом лесу,- следят, перекликаясь грубо, куда я пламя пронесу. Но что мне лай Дианы жадной, ловитвы топот и полет? Моя душа - олень громадный - псов обезумевших стряхнет! Стряхнет - и по стезе горящей промчится, распахнув рога, сквозь черные ночные чащи на огненные берега!
Владимир Набоков. Стихотворения и поэмы.
Из поэтического наследия XX века.
Москва: Современник, 1991.
И в Божий рай пришедшие с земли устали, в тихом доме прилегли... Летают на качелях серафимы под яблонями белыми. Скрипят веревки золотые. Серафимы кричат взволнованно... А в доме спят,- в большом, совсем обыкновенном доме, где Бог живет, где солнечная лень лежит на всем; и пахнет в этом доме, как, знаешь ли, на даче,- в первый день... Потом проснутся; в радостной истоме посмотрят друг на друга; в сад пройдут - давным-давно знакомый и любимый... О, как воздушно яблони цветут!.. О, как кричат, качаясь, серафимы!..
Владимир Набоков. Стихотворения и поэмы.
Из поэтического наследия XX века.
Москва: Современник, 1991.
Из мира уползли - и ноют на луне шарманщики воспоминаний... Кто входит? Муза, ты? Нет, не садись ко мне: я только пасмурный изгнанник. Полжизни - тут, в столе, шуршит она в руках, тетради трогаю, хрустящий клин веера, стихи - души певучий прах,- и грудью задвигаю ящик... И вот уходит все, и я - в тенях ночных, и прошлое горит неяро, как в черепе сквозном, в провалах костяных зажженный восковой огарок... И ланнеровский вальс не может заглушить... Откуда?.. Уходи... Не надо... Как были хороши... Мне лепестков не сшить, а тлен цветочный сладок, сладок... Не говори со мной в такие вечера, в часы томленья и тумана, когда мне чудится невнятная игра ушедших на луну шарманок...
Владимир Набоков. Стихотворения и поэмы.
Из поэтического наследия XX века.
Москва: Современник, 1991.
Верь: вернутся на родину все, вера ясная, крепкая: с севера лыжи неслышные, с юга ночная фелюга. Песня спасет нас. Проулками в гору шел я, в тяжелую шел темноту, чуждый всему, и крутому узору черных платанов, и дальнему спору волн, и кабацким шарманкам в порту. Ветер прошел по листам искривленным, ветер, мой пьяный и горестный брат, и вдруг затих под окном озаренным: ночь, ночь - и янтарный квадрат. Кто-то была та, чей голос горящий русскою песней гремел за окном? В сумраке видел я отблеск горящий, слушал ее под поющим окном. Как распевала она! Проплывало сердце ее в лучезарных струях, как тосковала, как распевала, молясь былому в чужих краях, о полнолунье небывалом, о небывалых соловьях. И в темноте пылали звуки,- рыдающая даль любви, даль - и цыганские разлуки, ночь, ночь - и в роще соловьи. Но проносился ветер с моря дыханьем соли и вина, и гармонического горя спадала жаркая волна. Касался грубо ветер с моря глициний вдоль ее окна, и вновь, как бы в блаженстве горя, пылала звуками она... О чем? О лепестке завялом, о горестной своей красе, о полнолунье небывалом, о небывалом - ветер! Вернутся на родину все, вера ясная, крепкая: с севера лыжи неслышные, с юга ночная фелюга... Все.
Владимир Набоков. Стихотворения и поэмы.
Из поэтического наследия XX века.
Москва: Современник, 1991.
В снегах полуночной пустыни мне снилась матерь всех берез, и кто-то - движущийся иней - к ней тихо шел и что-то нес. Нес на плече, в тоске высокой, мою Россию, детский гроб; и под березой одинокой в бледно-пылящийся сугроб склонился в трепетанье белом, склонился, как под ветром дым. Был предан гробик с легким телом снегам невинным и немым. И вся пустыня снеговая, молясь, глядела в вышину, где плыли тучи, задевая крылами тонкими луну. В просвете лунного мороза то колебалась, то в дугу сгибалась голая береза, и были тени на снегу там, на могиле этой снежной, сжимались, разгибались вдруг, заламывались безнадежно, как будто тени Божьих рук. И поднялся, и по равнине в ночь удалился навсегда лик Божества, виденье, иней, не оставляющий следа...
Владимир Набоков. Стихотворения и поэмы.
Из поэтического наследия XX века.
Москва: Современник, 1991.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.