- 1016 Просмотров
- Обсудить
Мне не спится. На Неве смятенье, Медь волны и рваная заря. Мне не спится - это наводненье, Это грохот пушек, вой завода И такая, как тогда, погода: Двадцать пятый вечер октября. Знаю, завтра толпы и знамена, Ровный марш, взметающий сердца, В песне - за колонною колонна... Гордый день! Но, глядя в очи году, Я хочу октябрьскую погоду Провести сквозь песню до конца! Было так: Нева, как зверь, стонала, Серые ломая гребешки, Колыхались барки у причала, И царапал стынущие щеки Острый дождь, ложась, как плащ широкий, Над гранитным логовом реки. Пулеметы пели. Клювоносый Ждал орел, нацелясь в грудь страны, В бой пошли кронштадтские матросы Черным ливнем на мосту Дворцовом, И была в их оклике суровом Соль и горечь штормовой волны. Во дворце дрожали адвокаты, У костров стояли юнкера. Но висел над ними час расплаты, И сквозь дождь октябрьской непогоды В перекличке боевой заводы Пели несмолкаемо: "Пора!". Так об Октябре узнают дети. Мы расскажем каждому из них, Что на новом рубеже столетий Вдохновенней не было напева, Что в поэме горечи и гнева Этот стих - был самый лучший стих!
Всеволод Рождественский.
Стихотворения.
Библиотека советской поэзии.
Лениград: Художественная литература, 1970.
Н. С. Тихонову Был полон воздух вспышек искровых, Бежали дни - товарные вагоны, Летели дни. В неистовстве боев, В изодранной шинели и обмотках Мужала Родина - и песней-вьюгой Кружила по истоптанным полям. Бежали дни... Январская заря, Как теплый дым, бродила по избушке, И, валенками уходя в сугроб, Мы умывались придорожным снегом, Пока огонь завертывал бересту На вылизанном гарью очаге. Стучат часы. Шуршит газетой мышь. "Ну что ж! Пора!"- мне говорит товарищ, Хороший, беспокойный человек С веселым ртом, с квадратным подбородком, С ладонями шершавее каната, С висками, обожженными войной. Опять с бумагой шепчется перо, Бегут неостывающие строки Волнений, дум. А та, с которой жизнь Как звездный ветер, умными руками, Склонясь к огню, перебирает пряжу - Прекрасный шелк обыкновенных дней.
Всеволод Рождественский.
Стихотворения.
Библиотека советской поэзии.
Лениград: Художественная литература, 1970.
Памяти Ларисы Рейснер - спутницы университетских дней От наших дружб, от книг университета, Прогулок, встреч и вальсов под луной Шагнула ты, не дописав сонета, В прожектора, в ночной октябрьский бой. Сгорали дни и хлопали, как ленты Матросских бескозырок. В снежный прах, В огонь боев, в великие легенды Входила ты на алых парусах. Что пыль веков перед прищуром глаза У линз бинокля, перед языком Ночных атак и точного приказа, С сердцами говорящего, как гром! В нем дем блеск и свет, в нем жизни утвержденье, Огонь мечты, прозренье чертежа И лучшее твое стихотворенье, Сверкнувшее, как острие ножа. А город мой, свидетель грозной славы, Весь устремленный в светлые года, Живет в тебе, как первенец державы, Как зодчий нашей мысли и труда. И если Революция когда-то Предстанет нам, как юность, это ты, Ты, женщина, союзница бушлата, Возьмешь ее прекрасные черты!..
Всеволод Рождественский.
Стихотворения.
Библиотека советской поэзии.
Лениград: Художественная литература, 1970.
На пустом берегу, где прибой неустанно грохочет, Я послание сердца доверил бутылке простой, Чтоб она уплывала в далекие синие ночи, Поднимаясь на гребень и вновь опадая с волной. Будет плыть она долго в созвездиях стран небывалых, Будут чайки садиться на скользкую темень стекла, Будет плавиться полдень, сверкая на волнах усталых, И Плеяды глядеться в ночные ее зеркала. Но настанет пора - наклоняясь со шлюпки тяжелой, Чьи-то руки поймают посланницу дальних широт, И пахнут на припеке ладонью растертые смолы, А чуть дрогнувший голос заветные буквы прочтет. Свежий ветер разгладит листок мой, закатом согретый, Дымный уголь потонет над морем в лиловой золе, И расскажет потомкам воскресшее слово поэта О любви и о солнце на старой планете - Земле!
Всеволод Рождественский.
Стихотворения.
Библиотека советской поэзии.
Лениград: Художественная литература, 1970.
Когда-то в юности крылатой, Которой сердцу не избыть, Через восходы и закаты С веретена бежала нить. Прошли года, и на страницы Ложится солнце в поздний час... Коль есть в них золота крупицы, Пускай сверкнут они для вас. Здесь сердце билось и сгорело, Стремя в грядущее полет. Все, что от книги,- потускнело, Все, что от жизни,- то живет!
Всеволод Рождественский.
Стихотворения.
Библиотека советской поэзии.
Лениград: Художественная литература, 1970.
Ничего нет на свете прекрасней дороги! Не жалей ни о чем, что легло позади. Разве жизнь хороша без ветров и тревоги? Разве песенной воле не тесно в груди? За лиловый клочок паровозного дыма, За гудок парохода на хвойной реке, За разливы лугов, проносящихся мимо, Все отдать я готов беспокойной тоске. От качанья, от визга, от пляски вагона Поднимается песенный грохот - и вот Жизнь летит с озаренного месяцем склона На косматый, развернутый ветром восход. За разломом степей открываются горы, В золотую пшеницу врезается путь, Отлетают платформы, и с грохотом скорый Рвет тугое пространство о дымную грудь. Вьются горы и реки в привычном узоре, Но по-новому дышат под небом густым И кубанские степи, и Черное море, И суровый Кавказ, и обрывистый Крым. О, дорога, дорога! Я знаю заране, Что, как только потянет теплом по весне, Все отдам я за солнце, за ветер скитаний, За высокую дружбу к родной стороне!
Всеволод Рождественский.
Стихотворения.
Библиотека советской поэзии.
Лениград: Художественная литература, 1970.
Друг, Вы слышите, друг, как тяжелое сердце мое, Словно загнанный пес, мокрой шерстью порывисто дышит. Мы молчим, а мороз всё крепчает, а руки как лед. И в бездонном окне только звезды да синие крыши. Там медведицей белой встает, колыхаясь, луна. Далеко за становьем бегут прошуршавшие лыжи, И, должно быть, вот так же у синего в звездах окна Кто-нибудь о России подумал в прозрачном Париже. Больше нет у них дома, и долго бродить им в снегу, Умирать у костров да в бреду говорить про разлуку. Я смотрю Вам в глаза, я сказать ничего не могу, И горячее сердце кладу в Вашу бедную руку.
Серебряный век. Петербургская поэзия
конца XIX-начала XX в.
Ленинград: Лениздат, 1991.
(7 августа 1921) Обернулась жизнь твоя цыганкою, А в ее мучительных зрачках Степь, закат да с горькою тальянкою Поезда на запасных путях. Ты глазами, словно осень, ясными Пьешь Россию в первый раз такой - С тройкой, с колокольцами напрасными, С безысходной девичьей тоской. В пламенное наше воскресение, В снежный вихрь - за голенищем нож - На высокое самосожжение Ты за ней, красавицей, пойдешь. Довелось ей быть твоей подругою, Роковою ночью, без креста, В первый раз хмельной крещенской вьюгою Навсегда поцеловать в уста... Трех свечей глаза мутно-зеленые, Дождь в окне, и острые, углом, Вижу плечи - крылья преломленные - Под измятым черным сюртуком. Спи, поэт! Колокола да вороны Молчаливый холм твой стерегут, От него на все четыре стороны Русские дороженьки бегут. Не попам за душною обеднею Лебедей закатных отпевать... Был ты нашей песнею последнею, Лучшей песней, что певала Мать. * См. Блок.
Серебряный век. Петербургская поэзия
конца XIX-начала XX в.
Ленинград: Лениздат, 1991.
Там, где рвался сизый ситец О гранит и известняк, Где сквозь пену Ненасытец Высил каменный костяк, Где отроги Прикарпатья На клыки, как дикий вепрь, Сдвинув острые объятья, Принимали мутный Днепр,- Степь раздвинула утесы, Небо высушило синь, И разрезала откосы Рельс текучая полынь. Седоусый и чубатый, Прорываясь сквозь века, Батько Днiпр, казак заклятый, Шпорой пробует бока. Вздыбив серую кобылу, Нагибаясь к стременам, В лук крутой сгибает силу, Пляшет саблей по камням. Но, и фыркая и роя Закипающий сугроб, Конь в бетоны Днепростроя Упирает черный лоб. А тугое половодье Пухнет злобою, пока Ищет сослепу поводья Ослабевшая рука. Не гордись былым корытом, Запорожец, дiд Днiпро, Не дивись, что динамитом Рвем мы дряхлое нутро! Чуя узкую могилу, Понесешь ты, рад не рад, Всех веков седую силу На Днепровский комбинат. В разозленном пенном смехе В провода вольешь сполна Ветер сабельной потехи, Вольный топот табуна, Чтоб, как чуб твой - сизый иней, Как стрелы сверкнувший луч, Стал советский алюминий Легок, звонок и летуч. Чтоб, как свист в набеге ратном, Храп коней и скрип седла, На полу в рельсопрокатном Полоса, шипя, ползла; Чтобы вздыбленные воды На отливе крутизны Поднимали пароходы От Херсона до Десны. Чтоб в лугах по Заднепровью, Вспарывая целину, Ты поил своею кровью Всю червонную страну.
Всеволод Рождественский.
Стихотворения.
Библиотека советской поэзии.
Лениград: Художественная литература, 1970.
Памяти А. С. Грина Пристанем здесь, в катящемся прибое, Средь водорослей бурых и густых. Дымится степь в сухом шафранном зное, В песке следы горячих ног босых. Вдоль черепичных домиков селенья, В холмах, по виноградникам сухим, Закатные пересекая тени, Пойдем крутой тропинкой в Старый Крым! Нам будет петь сухих ветров веселье. Утесы, наклоняясь на весу, Раскроют нам прохладное ущелье В смеющемся каштановом лесу. Пахнёт прохладной мятой с плоскогорья, И по тропе, бегущей из-под ног, Вздохнув к нам долетевшей солью моря, Мы спустимся в курчавый городок. Его сады в своих объятьях душат, Ручьи в нем несмолкаемо звенят, Когда проходишь, яблони и груши Протягивают руки из оград. Здесь домик есть с крыльцом в тени бурьянной, Где над двором широколистый тут. В таких домах обычно капитаны Остаток дней на пенсии живут. Я одного из них запомнил с детства. В беседах, в книгах он оставил мне Большое беспокойное наследство - Тревогу о приснившейся стране, Где без раздумья скрещивают шпаги, Любовь в груди скрывают, словно клад, Не знают лжи и парусом отваги Вскипающее море бороздят. Все эти старомодные рассказы, Как запах детства, в сердце я сберег. Под широко раскинутые вязы Хозяин сам выходит на порог. Он худ и прям. В его усах дымится Морской табак. С его плеча в упор Глядит в глаза взъерошенная птица - Подбитый гриф, скиталец крымских гор. Гудит пчела. Густой шатер каштана Пятнистый по земле качает свет. Я говорю: "Привет из Зурбагана!", И он мне усмехается в ответ. "Что Зурбаган! Смотри, какие сливы, Какие груши у моей земли! Какие песни! Стаей горделивой Идут на горизонте корабли. И если бы не сердце, что стесненно Колотится, пошел бы я пешком Взглянуть на лица моряков Эпрона, На флот мой в Севастополе родном. А чтоб душа в морском жила раздолье, Из дерева бы вырезал фрегат И над окном повесил в шумной школе На радость всех сбежавшихся ребят". Мы входим в дом, где на салфетке синей Мед и печенье - скромный дар сельпо. Какая тишь! Пучок сухой полыни, И на стене портрет Эдгара По. Рубином трубки теплится беседа, Высокая звезда отражена В придвинутом ко мне рукой соседа Стакане розоватого вина. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Как мне поверить, вправду ль это было Иль только снится? Я сейчас стою Над узкою заросшею могилой В сверкающем, щебечущем краю. И этот край назвал бы Зурбаганом, Когда б то не был крымский садик наш, Где старый клен шумит над капитаном, Окончившим последний каботаж.
Всеволод Рождественский.
Стихотворения.
Библиотека советской поэзии.
Лениград: Художественная литература, 1970.
На закате мы вышли к стене карантина, Где оранжевый холм обнажен и высок, Где звенит под ногой благородная глина И горячей полынью горчит ветерок. Легкой тростью слегка отогнув подорожник, Отшвырнув черепицу и ржавую кость, В тонких пальцах сломал светлоглазый художник Скорлупу из Милета, сухую насквозь, И, седого наследства хозяин счастливый, Показал мне, кремнистый овраг обходя, Золотую эмаль оттоманской поливы, Генуэзский кирпич и обломок гвоздя. Но не только разбойников древних монеты Сохранила веков огненосная сушь,- Есть музей небольшой, южным солнцем согретый И осыпанный листьями розовых груш. Здесь, покуда у двери привратник сердитый Разбирал принесенные дочкой ключи, Я смотрел, как ломались о дряхлые плиты В виноградном навесе косые лучи. Старый вяз простирал над стеною объятья, Розовеющий запад был свеж и высок, И у девочки в желтом разодранном платье Тихо полз по плечу золотистый жучок... Здесь, над этой холмистою русской землею, Побывавшей у многих владычеств в плену, Все незыблемо мирной полно тишиною, И волна, набегая, торопит волну. Где далекие греки, османы и Сфорца, Где боспорские царства и свастики крест? Дышит юной отвагой лицо черноморца - Скромный памятник этих прославленных мест. На холме, средь полыни и дикой ромашки, Вылит в бронзе, стоит он, зажав автомат, И на грудь в обожженной боями тельняшке Вечным отсветом славы ложится закат.
Всеволод Рождественский.
Стихотворения.
Библиотека советской поэзии.
Лениград: Художественная литература, 1970.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.