Меню
Назад » »

Высоцкий Владимир (110)

Первый дом
В этом доме большом раньше пьянка была
Много дней, много дней
Ведь в каретном ряду первый дом от угла
Для друзей, для друзей.
За пьянками, гулянками,
За банками, полбанками,
За спорами, за ссорами, раздорами
Ты стой на том, что этот дом
Пусть ночью, днем — всегда твой дом
И здесь не смотрят на тебя с укором.
И пускай иногда недовольна жена,
Но бог с ней, но бог с ней.
Есть у нас что-то больше, чем рюмка вина
У друзей, у друзей.
За пьянками, гулянками,
За банками, полбанками,
За спорами, за ссорами, раздорами
Ты стой на том, что этот дом
Пусть ночью, днем — всегда твой дом
И здесь не смотрят на тебя с укором.
Неудачник
Сколько лет, сколько лет
Все одно и тоже.
Денег нет, женщин нет,
Да и быть не может.
Сколько лет воровал,
Сколько лет старался,
Мне б скопить капитал,
Ну а я спивался…
Ни кола, ни двора,
И ни рожи с кожей,
И друзей ни х…,
Да и быть не может.
Сколько лет воровал,
Сколько лет старался,
Мне б скопить капитал,
Ну а я спивался…
Так только водка на троих,
Только пика с червой.
Комом все блины мои,
А не только первый…
Молодой жульман
Бежит реченька да по песочечку,
Да бережочек, ох бережочек мочит…
А молодой жульман, да молодой жульман
Начальника просит:
— Начальничек да над начальниками,
Отпусти, ох отпусти меня на волю,
Там соскучилась, а может быть, ссучилась
На свободе доля!..
— Отпустил бы тебя на волю я,
Но воровать, ох-ох, воровать ты будешь.
Пойди напейся ты воды холодненькой,
Про любовь забудешь.
Да, пил я воду, да пил холодную,
Да пил, не напивался…
А полюбил на свободе да комсомолочку,
С нею наслаждался!…
Ой, гроб несут да и коня ведут.
Но никто слезы не пронит,
А молодая, ох молодая комсомолочка
Жульмана хоронит…
Бежит реченька да по песочечку,
Да бережок, ох бережок мочит,
А молодая, ох молодая комсомолочка
Ножки в речке мочит…
Бежит реченька да по песочечку,
А комсомолке, а комсомолочке — крышка…
А молодой жульман, ох молодой жульман
Заработал вышку!…
Майданщик
Шмырит урка в ширме у майданщика,
Вродит фрайер в тишине ночной,
Он вынул бумбера, осмотрел баранчика,
Зыкнул на блатном: — Гой, штемн, лягавый, стой!
Но штым и не вздрогнул и не растерялся,
И в рукаве своем машинку он нажал,
А к носу урки он поднес баранчика,
Урка пошатнулся, как заскерзанный упал.
Со всех сторон сбежалися лягушки,
Урка загибался там в пыли.
А менты взяли фрайера на мушку,
Бумбера уштопали, на дачу повели.
Я дать совет хочу всем уркаганам,
Всем в законе фрайерам блатным:
Кончай урканить и бегать по майданам,
А не то тебе ведь, падло, прийдется нюхать дым!
В 12 часов
Да, в 12 часов людям хочется спать
И артистки идут на работу.
Лучше не украду, на бега не пойду,
Мне им сон нарушать неохота.
Говорил мне друг Мишка:
- У нее ведь сберкнижка!
Врете вы! Быть не может! Чтоб артист был богат!
— Но у ней подполковник,
Он, ей-ей, ей любовник!…
Этим козырем Мишка
Убедил меня, гад!
Хоть в 12 часов людям хочется спать,
Не поспят одну ночку, чего там!
Мы им скажем: — Молчать!
Просим нам не мешать!
Очень вас обижать неохота…
Говорил же ребятам,
Что она небогата,
Бриллианты-подделка,
Подполковник сбежал…
И к тому же артистке
Лет примерно под триста,
Не прощу себе в жизни,
Что ей спать помешал!
Ведь в 12 часов людям хочется спать,
Им наутро вставать на работу.
Ни за что не пойду, не хочу им мешать,
Мне их сон нарушать неохота.
Монте-Карло
Передо мной любой факир, ну просто карлик!
Я их держу за просто мелких фраеров!
Возьмите мне один билет до Монте-Карло,
Я потревожу ихних шулеров.
Не соблазнят меня ни ихние красотки,
А на рулетку только б мне взглянуть,
Их банкометы мне вылижут подметки,
А я на поезд и в обратный путь!
Я привезу с собою массу впечатлений,
Попью коктейли, послушаю джаз-банд…
Я привезу с собою кучу ихних денег
И всю валюту сдам в советский банк!…
Играть я буду и на красный и на черный,
Я в Монте-Карло облажу все углы…
Останутся у них в домах игровых
Одни хваленые зеленые столы!
Я говорю про все про это без ухарства.
Шутить мне некогда: мне вышка на носу!
Но пользу нашему родному государству
Наверняка я этим принесу!
Пыльный город
Так оно и есть
Словно встарь, словно встарь:
Если шел в разрез
На фонарь, на фонарь,
А если воровал
Значит сел, значит сел,
А если много знал
Под расстрел, под расстрел.
Думал я, наконец, не увижу я скоро
Лагерей, лагерей.
Но попал в этот пыльный, расплывчатый
Без людей, без людей.
Бродят толпы людей на людей не похожих
Равнодушных, слепых.
Я заглядывал в черные лица прохожих,
Ни своих, ни чужих.
Но так оно и есть
Словно встарь, словно встарь:
Если шел в разрез
На фонарь, на фонарь,
А если воровал
Значит сел, значит сел,
А если много знал
Под расстрел, под расстрел.
Так зачем проклинал свою горькую долю
Видно зря, видно зря!
Так зачем я так долго стремился на волю
В лагерях, в лагерях!
Бродят толпы людей на людей не похожих
Равнодушных, слепых.
Я заглядывал в черные лица прохожих,
Ни своих, ни чужих.
Направо-налево
Я женщин не бил до семнадцати лет,
В семнадцать ударил впервые.
Теперь на меня просто удержу нет:
Направо — налево
Я им раздаю чаевые!
Но как же случилось, что интеллигент
Противник насилия в быте,
Так в жизни упал я, и в этот момент
Ну если хотите,
Себя оскорбил мордобитьем.
А было все так. Я ей не изменил
За три дня ни разу, признаться…
Да что говорить? Я духи ей купил
Французские, братцы,
За тридцать четыре семнадцать.
Но был у нее продавец из тэжэ
Его звали Голубев Слава.
Он эти духи подарил ей уже!
Налево — направо
Моя улыбалась шалава!…
Я был молодой и я вспыльчивый был,
Претензии высказал кратко:
Сказал ей, что Славку вчера удавил,
Сегодня ж, касатка,
Тебя удавлю для порядка.
Я с дрожью в руках подошел к ней впритык,
Зубами стуча Марсельезу,
К гортани присох непослушный язык…
И справа, и слева
Я ей основательно врезал!
С тех пор все шалавы боятся меня
И это мне больно, ей-богу!
Поэтому я, не проходит и дня,
Бью больно и долго!
Но всех не побьешь, — их ведь много…
Разные интеллекты
Ну о чем с тобой говорить?
Все равно ты порешь ахинею,
Лучше я пойду к ребятам пить
У ребят есть мысли поважнее.
У ребят серьезный разговор,
Например, о том, кто пьет сильнее,
У ребят широкий кругозор
От ларька до нашей бакалеи.
Разговор у нас и прям и груб,
Две проблемы мы решаем глоткой:
Где достать недостающий рупь
И кому потом бежать за водкой.
Ты даешь мне утром хлебный квас…
Ну что тебе придумать в оправданье?
Интеллекты разные у нас
Повышай свое образованье!
Банька по-черному
Копи! Ладно, мысли свои вздорные топи.
Копи, только баньку мне по-черному топи!
Вопи, — все равно меня утопишь, но вопи.
Топи, только баньку мне, как хочешь, но топи!
Эх, сегодня я отмоюсь, эх, освоюсь!
Но сомневаюсь, что отмоюсь!…
Не спи! Где рубаху мне по-пояс добыла?
Топи! Ох, сегодня я отмоюсь до бела!
Кропи, в бане стены закопченые кропи.
Топи, слышишь? Баньку мне по-черному топи!
Эх, сегодня я отмаюсь, эх, освоюсь! Но сомневаюсь, что отмоюсь!…
Кричи: загнан в угол зельем, словно гончей лось.
Молчи, — у меня уже похмелье кончилось!
Купи! Хоть кого-то из охранников купи.
Топи, эту баньку ты мне ранненько топи!
Эх, отмоюсь я сегодня, эх, освоюсь!
Но сомневаюсь, что отмоюсь!…
Терпи! — Ты ж сама по дури продала меня!
Топи, чтоб я чист был, как щенок, к исходу дня.
Вопи, — все равно меня утопишь, но вопи…
Топи, только баньку мне как хочешь, но топи!
Эх, сегодня я отмаюсь, эх, освоюсь!
Но сомневаюсь, что отмоюсь!…
Песня певца у микрофона
Я весь в свету, доступен всем глазам.
Я приступил к привычной процедуре:
Я к микрофону встал, как к образам,
Нет-нет, сегодня — точно к амбразуре.
И микрофону я не по нутру
Да, голос мой любому опостылет.
Уверен, если где-то я совру,
Он ложь мою безжалостно усилит.
Бьют лучи от рампы мне под ребра,
Светят фонари в лицо недобро,
И слепят с боков прожектора,
И жара, жара.
Он, бестия, потоньше острия.
Слух безотказен, слышит фальшь до йоты.
Ему плевать, что не в ударе я,
Но пусть, я честно выпеваю ноты.
Сегодня я особенно хриплю,
Но изменить тональность не рискую.
Ведь если я душою покривлю,
Он ни за что не выправит кривую.
На шее гибкой этот микрофон
Своей змеиной головою вертит.
Лишь только замолчу, ужалит он.
Я должен петь до одури, до смерти.
Не шевелись, не двигайся, не смей.
Я видел жало. Ты змея, я знаю.
А я сегодня — заклинатель змей,
С не пою, я кобру заклинаю.
Прожорлив он, и с жадностью птенца
Он изо рта выхватывает звуки.
Он в лоб мне влепит девять грамм свинца.
Рук не поднять — гитара вяжет руки.
Опять не будет этому конца.
Что есть мой микрофон? Кто мне ответит?
Теперь он — как лампада у лица,
Но я не свят, и микрофон не светит.
Мелодии мои попроще гамм,
Но лишь сбиваюсь с искреннего тона,
Мне сразу больно хлещет по щекам
Недвижимая тень от микрофона.
Я освещен, доступен всем глазам.
Чего мне ждать: затишья или бури?
Я к микрофону встал, как к образам.
Нет-нет, сегодня точно — к амбразуре.
* * *
Я полмира почти через злые бои
Прошагал и прополз с батальоном,
И обратно меня за заслуги мои
С санитарным везли эшелоном.
Подвезли — вот родимый порог
На полуторке к самому дому.
Я стоял и немел, а над крышей дымок
Поднимался не так — по-другому.
Окна словно боялись в глаза мне взглянуть.
И хозяйка не рада солдату
Не припала в слезах на могучую грудь,
А руками всплеснула — и в хату.
И залаяли псы на цепях.
Я шагнул в полутемные сени,
За чужое за что-то запнулся в сенях,
Дверь рванул — подкосились колени.
Там сидел за столом на месте моем
Неприветливый новый хозяин.
И фуфайка на нем, и хозяйка при нем,
Потому я и псами облаян.
Это значит, пока под огнем
Я спешил, ни минуты не весел,
Он все вещи в дому переставил моем
И по-своему все перевесил.
Мы ходили под богом — под богом войны,
Артиллерия нас накрывала.
Но смертельная рана зашла со спины
И изменою в сердце застряла.
Я себя в пояснице согнул,
Силу воли позвал на подмогу:
«Извините, товарищи, что завернул
По ошибке к чужому порогу.
Дескать, мир, да любовь вам, да хлеба на стол,
Чтоб согласье по дому ходило».
Ну, а он даже ухом в ответ не повел:
Вроде так и положено было.
Зашатался некрашеный пол.
Я не хлопнул дверьми, как когда-то.
Только окна раскрылись, когда я ушел,
И взглянули мне вслед виновато…

Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
avatar